- После смерти старой Сульгун. Вместо того, чтобы послать за доктором, она послала за Аташе, и вместо того, чтобы выздороветь в больнице - умерла. Так что Аташе рад-радёхонек, что не попал в тюрьму. Дал подписку, что не будет заниматься больше этими делами.
- Послушай, Поллы-джан, - сказала вдруг мама. - Ты сказал доктор, и я подумала…
- Я подумал об этом раньше тебя, - перебил маму отец, который не мог допустить и мысли, что хоть в чём-то он не первый. То, что ты подумала, ты подумала именно потому, что ещё до тебя об этом подумал я. Врачиха… - сказал он.
- Кумыш, - уточнила мама.
- Вызвать её сюда, - предложил отец.
- И сказать ей…
- Чтобы оставила Ашира в покое. Ай, да мы. - И отец, как ребёнок, захлопал в ладоши.
- Одно плохо, - сказала мама.
- Ну, что ещё. Так хорошо придумали, а ты говоришь - плохо.
- Придумали хорошо, - подтвердила мама. Плохо то, что она не согласится.
- Кто не согласится?
- Да Кумыш, кто ещё. Ведь она, я думаю, любит Ашира. Сколько лет его ждёт. Нет, она не оставит его.
- Может быть, - предложил отец, - откупиться от неё. Ну, предложить ей там… не зною что. Что захочет.
- Не годится, - заявила мама с непривычном твёрдостью.
- Откуда ты всё знаешь? Надо только ей предложить. Недаром говорят в народе, что даже святой Хыдыр не устоял при виде золота.
- Ты не знаешь Кумыш, - сказала мама - "Не из таких она. Никакими подарками её не купишь.
- Тогда надо их поссорить, - предложил отец. - Это я беру на себя. Скажу ей пару слов, после которых она будет сторониться Ашира, словно он заболел паршой.
- Хочешь наговорить на него?
- Вот именно, - маминой любимой присказкой ответил отец. - Вот именно. Скажу ей, что Ашир давно уже её разлюбил и только терпит, а что теперь и терпеть не хочет и поручил мне сказать это ей. Если у неё есть хоть капля девичей гордости, она и не подойдёт к нему больше, уедет куда-нибудь - и всё.
- Не больно-то это красиво, - засомневалась мама.
- Красиво - некрасиво, не это главное. Зови эту докторшу сюда, и все дела. Позвони ей, скажи, что я заболел. Что живот у меня, скажем, заболел. Пусть приезжает.
- Но у тебя же не болит ничего, - возразила мама.
- Откуда эта голоногая девчонка может знать, болит или не болит живот у такого почтенного человека, как я. Ведь ничего же не видно. Живот снаружи, а боль внутри. Говорю - болит, значит болит, что она понимает.
- Тебе видней, Поллы, - сказала мама. - Только в ауле все знают, что эта девушка, Кумыш, очень толковый врач. Стоит ей посмотреть на тебя, и она поймёт, что ты притворяешься. Когда у жены слепого Берды разболелся живот, она только дотронулась до её живота и сразу определила - это аппендицит. Так оно и оказалось.
- Не может этого быть, - не поверил отец. - Подумай сама, может такое быть или нет. Сама подумай.
- А я боюсь, Поллы. Посмотрит она на тебя и увидит аппендицит. Значит, надо будет резать тебе живот.
- Не каркай, - рассердился отец. - Не верю я в такую ерунду. Если у меня нет аппендицита, зачем меня будут резать. Ерунда всё. Звони ей. Вызови её сюда, а я лягу в постель. Как только она приедет и осмотрит меня, попрошу её задержаться и всё ей скажу. И вот ещё что мне пришло в голову. Скажу ей, что Ашир её не стоит. Пусть найдёт себе жениха получше, потому что Ашир ей не пара. Вот так и скажу. Что такая, как она, найдёт себе пария в сто раз лучше. Неужели она не поверит мне? Если отец сам так скажет про своего сына - как она может не поверить? Обязательно поверит.
- Некрасиво как-то говорить дурное про нашего Ашира.
- Ну, женщина, - сказал отец, - ты непонятлива, как овца. Разве я говорю, что он плохой. Я ей это скажу, лишь бы поверила и оставила мысли о замужестве. Неужели ты хочешь, чтобы сын Хайдара восторжествовал над нами. Да я не знаю, на что готов при мысли об этом. Звони докторше. А я пока улягусь в постель.
Мама, чуть помявшись, пошла к телефону, а отец завязал голову полотенцем и стал готовить постель.
- Ал-лоу, ал-л-лоу, - произнесла мама в трубку. - Соедините меня с больницей. Хорошо, я подожду. Кто мне нужен? Кумыш. Сейчас её поищут, - сообщила она, прикрывая трубку ладонью. - А может её нет? Может ушла куда-то?
- Как её может не быть, если человек болен? - рассердился отец. Он уже вполне освоился с ролью больного. - Человеку плохо, живот горит огнём, а врач разгуливает. И ты ещё нахваливала её. Какая же из неё невестка, я хотел сказать, какой из неё врач?
- Т-с-с, - сказала мама. - Кумыш? Это ты, доченька? Это говорит Сона, жейа Поллы, Да, да, мама Ашир-джана. Спасибо, спасибо. В том-то и беда, что не все здоровы, нет не я и не Ашир. У Поллы что-то в животе схватило. Да, терпит, но мучается. Н-нет, вроде не тошнит. Лежит, скрючившись в постели. Температура? Не мерила, сейчас поставлю градусник. Приедешь? На машине? Приезжай, доченька, мы будем ждать.
- Сейчас приедет, - сообщила она отцу, повесив трубку. - Такая вежливая и голос, как у соловья. Очень испугалась за тебя, Поллы. Даже неудобно обманывать её, так она переживала.
- Садись рядом и поддерживай мне голову, распорядился отец. Он уже полностью овладел своей ролью и стал стонать, как самый заправский больной. - Массируй мне ноги, - попросил он и снова застонал.
Его слова заглушил шум приехавшей машины.
- Кажется, докторша приехала, - сказал отец и ещё раз застонал. Но мама засомневалась.
- Так быстро, не может быть.
- Это ещё почему, - оскорбился отец. - Когда заболевает такой уважаемый человек, как я, к нему, как не спеши, всё не будет быстро. Ну вот, слышишь шаги.
И впрямь, послышались шаги. Неужели Кумыш?
Отец приготовил себе постель в самой большой комнате, два окна из которой выходили на улицу. Окна же из моей комнаты выходили во двор, в сторону ворот, так что каждый, кто со двора захотел бы попасть в дом, должен был неминуемо пройти мимо меня. Услышав шаги, я выглянул и снова почувствовал, что сейчас расхохочусь, как утром, Кумыш? Это была тётушка Огульсенем, которая, похоже, решила сжить моих родителей со свету.
Увидев меня, тётушка Огульсенем остановилась.
- Ва-ах, Ашир-джан, будь счастлив в этом мире. А где твои родители?
- Сейчас я их позову.
И открыв внутреннюю дверь, я позвал:
- Мама! К тебе пришла дорогая гостья, тётушка Огульсенем.
В соседней комнате зашушукались.
- Какой чёрт принёс эту старуху в такое неподходящее время, - прошипел сдавленным голосом отец.
- Что мне делать? Ведь вот-вот приедет Кумыш. - Это уже был растерянный голос мамы.
- Скажи этой чёртовой сватье, что я ушёл в больницу. Да смотри не пускай её в комнату.
- Попробуй не пусти её. Ложись калачиком, я выключу верхний свет и накрою тебя с головой. В случае чего скажу, что замесила тесто.
- Хоть бы докторша не пришла в это время, - услышал я вздох отца. - Проклятая сплетница, и нанесло её…
После этого на мгновение всё затихло, а потом в мою комнату с разных концов вошли тётушка Огульсенем и моя мама. Тётушка Огульсенем прямиком двинулась ко входу в большую комнату, но мама, словно невзначий, преградила ей путь.
- Ну, это опять я, сватья, - запела тётушка Огульсенем, вытягивая свою морщинистую шею, точь-в-точь как это делают черепахи, и пытаясь заглянуть через мамино плечо. - Что-то я не вижу свата Поллы.
- Он к врачу пошёл, - пояснила мама, отодвигая сватью от двери.
- А что это у тебя там на кровати? - спросила тётушка Огульсенем, у которой взгляд остротою мог поспорить с орлиным.
- Где? На кровати? - не оглядываясь, переспросила мама. - Это я накрыла тесто, чтобы скорее дошло.
- Совсем недавно сват Поллы был совершенно здоров, - удивлённо сказала тётушка Огульсенем, пытаясь обойти маму по правому краю, как опытный футболист обходит защитника. Но мама решительно встала на её пути.
- Надеюсь, ничего особенного, сватья. Ты же знаешь, сейчас здоров, через минуту болен, а через час снова здоров.
- Не скажи, сватушка, - возразила тётушка Огульсенем, молниеносно перемещаясь на левый фланг. - Не скажи. Мне вчера рассказали такую историю: в соседнем ауле был той и один из дядьёв жениха веселился больше всех. А потом сел пить чай, поднёс пиалу ко рту, и умер на месте.
Мама замахала руками.
- Ва-ах, сватья, и что у тебя за разговоры. Будто все несчастья в мире тебе открыты.
Со своей тахты я видел, как отец в соседней комнате завозился под своим одеялом. Похоже, что и он слушал мрачные прорицания неугомонной сватьи, которая меж тем продолжала:
- Если бы только это, сватья Сона. А бедный Бекмамед, который сидел, в кино, клянусь богом, и смеялся громче всех, а потом тут же умер?
Одеяло задвигалось, словно под ним лежал гигантский змей.
- Прошу тебя, сватья, вспомни и о чём-нибудь хорошем.
- Я бы и хотела, сватья Сона, но разве я виновата, если вспоминается такое. Вот мы говорим о смерти. И тут большая разница. Один умирает в своём доме, у себя на постели, - и она указала на постель, где лежал отец. - Это тоже смерть, но это может и не самая плохая смерть А вот как вспомню бедного Посла-ка, помнишь, того, что повесился - он висит, а его уже всего исклевали вороны - прямо волосы дыбом. Вот это смерть. Ты согласна, сватья?
- Упаси нас бог, - пробормотала мама.
- Да, уж поистине, несчастный Послак, - посочувствовала тётушка Огульсенем, оглядываясь, где бы ей устроиться. - Вот здесь я, пожалуй присяду, - сказала она, опускаясь на то место, где стояла. - Что-то волнует меня болезнь свата Поллы. Хотела оговорить с ним, количество халатов, которые получат гости, но теперь подожду, пока не поправится.