…Нет, все-таки "Голуаз" тоже изрядная гадость! От них дерет горло, а вкусовые пупырышки на языке каменеют, обращаясь в наждак… Я выплевываю окурок и зажигаю "Жиган" - эти чуть послабее. Вообще-то я люблю трубочный табак, выдержанный в меду, но с ним Огюсту Птижану пришлось расстаться, равно как и с множеством привычек, навыков и пристрастий. Говоря "согласен!", я наряду со многим прочим обрекал себя и на воздержание. Умные люди несколько месяцев учили меня тому, как легче расстаться со старым багажом и приобрести новый. Были тысячи способов, годившихся вроде бы на любой случай, но оказавшихся при ближайшем рассмотрении неприменимыми ко мне… О милый Огюст - неповторимая ты индивидуальность! Сколько мучились с тобой товарищи, втолковывая то и се и частенько становясь в тупик, от твоих недостатков! И тем не менее ты многому сумел научиться!
"Да ты хвастунишка, Опост!" - говорю я с удивлением и пытаюсь заставить себя заснуть. Последняя ночь. Ночь со второго на третье. Чем встретит меня утро?
Дым под потолком слоисто колышется у лампы, окутывая млеющих мух. Стеклянная колбочка с раскаленным добела волоском источает жар и порождает атмосферные микробури, крохотные потоки, вихри и самумы. Совсем иная буря разразится над Огюстом Птижаном, если утреннее радио не передаст, что лондонские туманы сгустились в Кардиффе. Эрлих не пойдет на то, чтобы вторично устроить экскурсию в "Одеон". Семь еще целых пальцев Птижана обеспечат Фогеля работой часа на два, а затем он изобретет еще что-нибудь и еще, пока Огюст либо заговорит, либо помешается от боли. Однако и сообщение Би-Би-Си само по себе не значит, что все о'кэй! Варбург и Эрлих полагают, что нашли удачное средство поводить Птижана за нос. Я словно бы присутствовал при том, когда они совещались и Эрлиху удалось доказать бригаденфюреру, что игра в кошки-мышки закончится благополучным финалом, в коем главная мышка приведет кота к своим сородичам и кот славно пообедает. Неуспех с наркотиком и "третьей степенью" гестапо занесло себе в пассив и трезво подытожило, что при такой раскладке нет смысла полагать, будто Птижан развяжет язык. Держать в руках резидента и не добиться ничего - за это со штурмбаннфюрера жестоко спросят на берлинской Принц-Альбрехтштрассе. Кальтенбруннер или кто-нибудь иной воздадут ему не лаврами, а терновым венцом… А ведь так хочется лавров!.. Вот то-то и оно!.. Как он старался, Эрлих, внушая мне мысль, что готов при благоприятных обстоятельствах перекинуться на сторону британского льва! Даже не зная, чем кончится для него двадцатое июля, он все-таки вел свою линию, и притча о страховке, рассказанная как раз тогда, когда судьба штурмбаннфюрера висела на волоске, должна была убедить Птижана в искренности повествователя. Хороший класс работы… Мудрено ли, что Птижан пал в объятия? Представляю, как ликовал Эрлих, выслушивая меня! Резидент Интеллидженс сервис предлагает игру, в которой оба участника выступают в качестве двойников. Отлично! Предложение принимается, и пусть Птижан обольщает себя надеждой, что штурмбаннфюрер Эрлих согласен стать осведомителем англичан. Пусть "сидит в сачке" и выводит гестапо на след своих коллег. Чем черт не шутит, не удастся ли в итоге захватить канал связи с Лондоном целиком в свои руки и, до поры сохранив резидентуру в неприкосновенности, пичкать через нее СИС порциями дезинформации. Такая игра может длиться долго, а когда в Лондоне спохватятся, то хлоп - сачок превращается в нож гильотины, и головы Птижана и его соратников отделяются от туловищ… Одно неясно до конца: Лондон ли стоит за Птижаном или кто-нибудь другой? Отсюда "Одеон" - беспроигрышный ход, обставляемый так, словно Эрлих смертельно рискует.
"Пожалуй, все правильно, - думаю я, поглаживая ноющую руку. - Непонятно лишь, почему Эрлих так старательно устраняет Фогеля из игры. Боится? Но ведь за штурмбаннфюрером стоит Варбург!.. Что-то здесь не так, Огюст!"
…Я засыпаю, чтобы тут же открыть глаза, поднятый с постели за шиворот.
- Хватит дрыхнуть! Подъем!.. Да поднимайся же, скотина!
Во сне я только едва успел пригубить чашечку какао и еще чувствую его вкус у себя не губах.
- С вещами!
Эрлих или тюрьма Френ? Не случилось ли чего-нибудь - этакой пустяковины, не предусмотренной Птижаном и вызвавшей катастрофу?
Вместе с эсэсовцем в камере благообразный господин в штатском. Черные брови и седые элегантные височки.
- Криминаль-секретарь Хюбнер, комендант, - представляется он и делает знак солдату СС. - Отпустите его. Где ваши вещи?
- Все мое при мне, - говорю я.
- Зубная щетка, мыло, кружка?
- Не обзавелся.
- Это ваши деньги? Документы? Пересчитайте!
На кровать шлепается бумажник, отобранный у Птижана при аресте, удостоверение, расческа, носовой платок. Холодными пальцами я торопливо открываю отделения: немного франков, визитные карточки, локон в пластмассовом пакетике, двухфунтовая бумажка.
- Если все в порядке, распишитесь.
Изящным "Монбланом", вернувшимся ко мне вместе с другими вещами, царапаю подпись в углу плотного полулиста, заполненного машинописным текстом. Чернила успели засохнуть, и перо скребет бумагу.
- Осторожнее, - говорит криминаль-секретарь и отгибает рукав. - Без двадцати семи восемь… Не забудьте дату.
По знакомой лестнице, каждая ступень которой известна мне лучше собственных черт, я взбираюсь наверх. На предпоследней ступеньке есть коварная ямка, и все-таки Птижан ухитряется, помня о ней, споткнуться и чуть не полететь кубарем. Эсэсовец, помянув черта, придает Огюсту вертикальное положение и, больно прищемив локоть пальцами, ведет по коридору, по мрачной бордовой дорожке.
Дверь, Еще одна… Кабинет Эрлиха.
- Стой спокойно! Лицом к стене.
Я поворачиваюсь, а эсэсовец стучит и, дождавшись ответа, бубнит в комнату из коридора:
- Штурмбаннфюрер! Один арестованный в ваше распоряжение.
- Пусть войдет!
И я вхожу. Стол, полевые телефоны, кресла - одно против другого, шикарный, весь в полировке "телефункен" на столе и Эрлих, привстающий мне навстречу со своего места.
- Здравствуйте, Одиссей. Садитесь.
Эсэсовец все еще торчит в дверях, и Эрлих, спохватившись, меняет гостеприимный тон на командный.
- Свободны!
Шторы на окнах отдернуты, и серый утренний свет стелется по натертому паркету. Я иду к креслу, пачкая дубовые квадраты пыльными отпечатками, и сажусь, почти падаю в мягкое кресло… Приемник работает, негромко бормочет, перемежая речь музыкой; зеленый зрачок светится, как у кота на охоте.
- У нас три минуты, - говорит Эрлих. - Всего-навсего три, Одиссей. Будет над Кардиффом туман, вы получите лист бумаги и напишете краткий отчет о работе в Интеллидженс сервис. Очень краткий. Для подробного я создам вам условия… Ну и, разумеется, подписка. Я, такой-то, обязуюсь и так далее. Кстати, теперь я могу узнать ваше имя?
- Вам нравится - Стивене?
- Фамилия не из редких.
- Меня устраивает, а на оригинальность я не претендую… Но подписок не будет!
- Поговорим потом.
Из нас двоих Эрлих волнуется больше. Второй раз за эти дни я замечаю, что движения его становятся суетливыми, а речь отрывистой… Приемник перемешивает музыку с морзянкой, потрескивает, а большие напольные часы за спиной Эрлиха подтягивают минутную стрелку к девятке.
- "Бам-бам-бам… Бам!" - выбрасывает приемник. И снова: "Бам-бам-бам… Бам!" Колокол Биг-Бена, позывные Британской радиовещательной корпорации.
- Хотите пари? - шепчет Эрлих.
Я сердито мотаю головой.
- Дурной тон.
"Бам-бам-бам… Бам!" И наконец: "Говорит Лондон! Дорогие радиослушатели, Би-Би-Си начинает передачу для Франции. Вы услышите в нашей программе обзор текущих новостей, ответы на вопросы, репортаж о церемонии в Кентерберийском соборе. В заключение - симфонический джаз под управлением…"
Эрлих, покосившись на дверь, приглушает звук. Встает из-за стола и неслышным шагом пересекает комнату. Резко поворачивает ручку, и Микки едва не влетает в кабинет. При этом лицо ее ухитряется сохранять выражение сосредоточенности, губа прикушена.
- Шарфюрер Больц! - негромко говорит Эрлих. - Вы что-нибудь забыли? - Он делает паузу и повышает тон. - Вон отсюда!
- Да, штурмбаннфюрер, - лепечет Микки и - от растерянности, что ли? - делает книксен.
Эрлих притворяет дверь и - руки в карманах - возвращается к столу. И вовремя. Обзор текущих новостей Би-Би-Си не длиннее хвоста карликового терьера. После паузы диктор, с жестковатым акцентом выговаривая французские слова, переходит к ответам на вопросы. Собственно, этот раздел - гвоздь утренней программы, ибо "ответы" - форма связи лондонского руководства с резидентурами Интеллидженс сервис во Франции.
- Мадам Дюроше спрашивает, - вещает диктор. - Каков прогноз на последнюю декаду августа? Отвечаем: август ожидается прохладным, с дождями и ветром…
"Дюроше, - думаю я. - Мне-то что за дело?" Мадам вполне, свободно может на поверку оказаться террористом из первой секции МИ-6 или усатым интеллектуалом из группы сбора политической информации… К Огюсту Птижану ответ, адресованный мадам, совершенно очевидно, не имеет отношения… Без особого внимания я вслушиваюсь в продолжение: "Таким образом, туманы распространятся на всю северную часть острова, включая графства…"
- Это не для вас, - шепчет Эрлих и прибавляет звук.
- Не мешайте! - говорю я.
- Передачу все равно записывают…
"…и в частности, - заключает диктор, - лондонский туман сгустится над Кардиффом. Мы особенно подчеркиваем это, мадам Дюроше: лондонский туман сгустится над Кардиффом!"