Дежурный по второму эшелону доложил, что интенданта третьего ранга на месте нет, однако он оставил сводку. Он, дежурный, может зачитать ее, но сейчас берет трубку товарищ Федоренко.
Евстигнеев обрадовался, услышав сквозь механические телефонные шумы глуховатый голос комиссара штаба:
- Да, да!
- Ну, что там делается, Николай Михайлович? Сколько подвезли снарядов?
Он был рад, что Федоренко во втором эшелоне и занят теми делами, до которых у самого Евстигнеева, поглощенного оперативной работой, частенько не доходили руки. Оказывается, когда комиссар дивизии Ветошкин собрался ехать в тылы, Хмелев посоветовал ему взять с собой Федоренко и сослался на просьбу Евстигнеева.
- Вот ты удружил мне, Суздальский,- недовольно пробурчал Федоренко.- Я что, на себе те снаряды должен таскать, чи шо? Для чего меня сюда сунув?
- Ладно, не ворчи, Николай Михайлович,- улыбнулся Евстигнеев.- Ты же у нас лучший организатор. Ну скажи, у кого еще такой опыт работы с людьми, такой дар убеждать и вдохновлять?
Федоренко до войны был вторым секретарем райкома на Полтавщине и любил, когда по разным поводам напоминали об этом. В военных вопросах он разбирался слабо, в боевую работу начальника штаба не вмешивался, но считал своим непременным долгом перед каждым наступлением, а то и в ходе его посещать подчиненные штабы, разговаривать там с людьми, подбадривать их, воздействовать, как он выражался, словом. По той же причине редко бывал и в тылах дивизии.
- Так что там, в тыловой сводке? Сколько завезли? - спросил Евстигнеев.
- Пока половину. И то не по всем видам. Тягла не хватает и подвод мало, такое, понимаешь, дело… Буду беседовать с местными органами Советской власти, вот. Позвоню тебе тогда, як воно буде.
- Половину - это ни к черту,- расстроенно сказал Евстигнеев.- Проследи, чтоб хоть тяжелые в первую очередь завозили, и мины, мины для стодвадцаток, без них не справимся. Понимаешь меня?
- Я еще сорганизовал химпакеты,- сказал Федоренко.- Заливаешь их трошки водой и в карман шинели - делаются теплыми. Для обогрева, понимаешь, бойцов…
- Это хорошо, пакеты. Но главное - тяжелые снаряды,
22
мины. У нас должен быть боекомплект, не меньше, передай мой строжайший приказ начальнику отделения.
- Слухаю, товарищ командир! - полушутя ответил Федоренко, и Евстигнеева уже начинало подмывать раздражение: для комиссара штаба завтрашний бой за Вазузин был обычным боем, одним из многих; он не знал и пока не мог знать того, что было известно ему, Евстигнееву.
- Постой, постой! - почти закричал Евстигнеев, чувствуя, что Федоренко собирается положить трубку.- Где, Московский? Занимается медицинской частью? .
Федоренко сказал, что Московский вместе с заместителем комдива по тылу уехал отсюда к члену Военного совета, к рассвету обещал вернуться прямо на новый КП или в один из стрелковых полков.
- Слушай, Николай Михайлович, если увидишь Московского, доложи ему: мне позарез надо с ним увидеться. Дождись, когда он будет возвращаться, и скажи, будь другом. Это очень важно для всех нас…
Федоренко снова произнес свое "слухаю" и дал отбой.
Евстигнеев вынул сложенное вчетверо письмо командующего, перечитал и хотел положить в планшетку, но передумал и снова спрятал в карман.
4
Несмотря на то что это был не приказ, не распоряжение, а всего личное письмо, он знал, чем рискует, задерживая его вручение. С Пасхиным шутки были плохи.
Евстигнееву вспомнился ранний декабрьский вечер, когда его, только что приехавшего с первым эшелоном в Торжок, вызвали к командующему фронтом. В просторной крестьянской горнице, освещенной десятилинейной керосиновой лампой, сидел лысеющий, крепкого сложения человек в расстегнутом генеральском кителе. Чуть поодаль, заложив руки за спину, стоял невысокий, с орденом Красного Знамени генерал-лейтенант, которого Евстигнеев в первую минуту принял за члена Военного совета фронта.
- Товарищ генерал-полковник, начальник штаба Уральской дивизии подполковник Евстигнеев по вашему приказанию прибыл!- отчеканил Евстигнеев.
- Здравствуй, товарищ подполковник,- поднявшись, сказал командующий фронтом.- С прибытием вас.- И протянул ему руку.
"Постарел малость, но вроде все такой же энергичный",- мельком отметил Евстигнеев, глядя генерал-полковнику в глаза.
24
Восемь лет назад он, в то время начальник штаба отдельного батальона, был на занятии, которое проводил командир дивизии, нынешний командующий фронтом, и Евстигнеева тогда поразила неутомимость этого человека. Все они, от командиров рот до командиров полков, потные, изнывающие от жары и усталости после восьмичасовой командирской учебы, сидели с осоловелыми лицами вокруг громадного штабного стола. А комдив - он наравне со всеми провел этот день на ногах - прохаживался с указкой в руке и без устали еще часа три подряд задавал им вопросы.
Генерал-полковник, конечно, не помнил Евстигнеева - слишком много событий произошло между тем мирным временем начала тридцатых годов и нынешним, военным, второй половины декабря 1941 года,- и Евстигнеев на приветствие командующего фронтом ответил строго положенными словами:
- Здравия желаю, товарищ генерал-полковник! Спасибо.
И, пожав протянутую руку, отступил на шаг и снова стал по
стойке "смирно".
- Прошу познакомиться или, вернее, возобновить знакомство, товарищ Евстигнеев… Ваш новый командующий армией генерал-лейтенант Пасхин,- сказал генерал-полковник, указав глазами на стоявшего поодаль генерала.
Евстигнеев с удивлением повернул голову и встретился со сдержанно-насмешливым взглядом генерал-лейтенанта. На широком грубоватом лице того знакомо выделялись голубые, с припухшими веками глаза.
- Что, не признаешь, Евстигнеев?
- Здравия желаю, товарищ…- Евстигнеев запнулся, взял под козырек и быстро договорил: - Товарищ генерал-лейтенант.
- Генерал-лейтенант теперь, верно. А я уже думал, не признает меня мой лучший боевой комбат, хотел огорчиться.
Перед Евстигнеевым стоял еще один его прежний командир дивизии - из более поздней поры, с которым они столько хлебнули горя в недобрую зиму войны с Финляндией.
- Ну, докладывай командующему фронтом, а после зайдешь ко мне, вспомним старину,- сильно тряхнув руку Евстигнеева, сказал Пасхин.
Генерал-полковник опустился на свое место.
- Так с чем прибыли к нам уральцы? Хвалитесь, подполковник…
Особенно хвалиться было нечем. Бойцы, выгрузившись из эшелона, прямо на морозе распечатывали дощатые ящики с густо смазанными винтовками и пулеметами, а тряпья для протирки оружия не оказалось - никто не предусмотрел такой как буд-
25
то бы мелочи, как снабжение подразделений ветошью. Артполк еще утром отправился по железной дороге в сторону станции Бологое за пушками и гаубицами, и возвращения артиллеристов можно было ожидать в лучшем случае только через сутки.
Неважно обстояло и с конским составом. Лошади, принятые на месте формирования, поступали в дивизию из степных табунов и не привыкли к уздечке, а тем более к артиллерийской упряжке.
Единственное, чем мог действительно похвалиться Евстигнеев, это были люди: двенадцать тысяч бойцов, в большинстве своем недавние уральские рабочие.
- Ну, с такой силой мы далеко немца погоним,- сказал генерал-полковник, выслушав доклад, помолчал и, словно прочитав мысли Евстигнеева, что люди - это еще не все, прибавил: - Успеете, подполковник, успеете. Вооружим ваш народ и дадим время на подготовку.
Командующий фронтом не знал, что тем же вечером Ставка потребует от него немедленно возобновить наступление и он вынужден будет ввести в бой несколько свежих дивизий из резервной армии Пасхина, в том числе и Уральскую дивизию, еще не закончившую сосредоточение и не успевшую как следует вооружиться.
Ровно через час, закончив дела в штабе фронта, Евстигнеев зашел в избу Пасхина. Генерал-лейтенант, уже помрачневший и озабоченный, сказал, что побеседовать им сегодня, к сожалению, не удастся - война! - и тут же велел идти в штаарм за получением боевого приказа.
Евстигнеев не обиделся, даже почувствовал облегчение. Вспоминать о финской войне ему не хотелось. Он немедля отправился в штаарм, представился его начальнику и доложил о приказе командующего.
- А мы боевого приказа еще не писали,- сказал генерал-майор Миронов, седоватый, спокойный, с виду неторопливый человек.- Поезжайте, товарищ Евстигнеев, к себе в дивизию, а боевой приказ мы вам пришлем.
Евстигнеев козырнул и пошел искать своих лошадей. В глубине души он надеялся, что с приказом будет не так скоро и дивизия успеет привести себя в порядок. Он сел в кошевку и помчался догонять свой штаб, своих людей, к которым привык за время формирования.
На другой день приехавший в дивизию генерал-лейтенант Пасхин сурово отчитал его в присутствии комдива за то, что Евстигнеев уехал из штаарма, не получив на руки боевого приказа. Евстигнеев виновато молчал. Он был обязан доложить командующему, что приказ не готов, и лишь тогда с его разрешения мог
26
уехать - таков был непреложный воинский порядок,- и Пасхин был прав, но Евстигнеева все же кольнула крутая перемена тона генерал-лейтенанта.
Потом за месяц боев Пасхин вернул Евстигнееву свое благорасположение и еще раза два-три в штаарме называл его лучшим боевым комбатом, но Евстигнеев сделал свои выводы и, разговаривая с командующим армией, старался больше не переступать служебных рамок.
Вспомнив тот ранний декабрьский вечер и последующее, что касалось его взаимоотношений с Пасхиным, Евстигнеев стал перебирать в памяти встречи и разговоры командующего с Хмелевым, свидетелем или участником которых ему довелось быть.