Юрий Пиляр. ЛЮДИ ОСТАЮТСЯ ЛЮДЬМИ. Оформление и рисунки художника В. В. Медведева.
В романе рассказывается о судьбе советского юноши-комсомольца, который в декабре 1941 года ушел добровольно на фронт, в боях был ранен, а затем при попытке прорваться из окружения контужен и взят в плен. Около трех лет он томился в гитлеровских лагерях, совершил несколько побегов, затем стал участником интернациональной организации Сопротивления.
Действие романа разворачивается на фоне больших исторических событий. Это наступление советских войск под Москвой в декабре 1941 года, тяжелые бои при выходе из окружения группы наших армий юго-западнее Ржева, это полная драматизма борьба антифашистского подполья в известном гитлеровском концлагере Маутхаузен.
Герой романа, от лица которого ведется повествование, - непосредственный свидетель и участник этих событий. После возвращения на Родину ему пришлось столкнуться с новыми трудностями, однако он выходит из всех испытаний с глубокой верой в советского человека, его разум, его высокое назначение на земле.
Содержание:
ЛЮДИ ОСТАЮТСЯ ЛЮДЬМИ 1
ФРОНТ 1
НЕВОЛЯ 15
СОПРОТИВЛЕНИЕ 31
ЧИСТИЛИЩЕ 51
ЖИЗНЬ БЕСКОНЕЧНАЯ 70
ЭПИЛОГ 85
ЛЮДИ ОСТАЮТСЯ ЛЮДЬМИ
Двадцатый век. Бродивших по дорогам,
Среди пожаров, к мысли привело:
Легко быть зверем, и легко быть богом,
Быть человеком - это тяжело.
Евгений Винокуров
Художник посвящает свои рисунки автору книги Ю. ПИЛЯРУ узнику Маутхаузена
ФРОНТ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На фронт я пошел добровольно. 14 декабря 1941 года солнечным морозным утром я постучался в избу, где квартировали командир и комиссар части, остановившейся по пути с Урала в большом вологодском селе для короткого отдыха.
В этом же селе жили мы, мобилизованные на рытье окопов, - занятие, на мой тогдашний взгляд, совершенно бесполезное: был разгар нашего наступления под Москвой…
На мой стук за дверью прогремел низкий голос:
- Войдите!
Я вошел и увидел плотного рыжеватого майора, обутого в новые валенки. Я поздоровался и протянул рекомендательное письмо, которым накануне снабдил меня знакомый политрук.
- Комиссар, это тебе, - посмотрев на конверт, крепким, густым басом сказал майор.
Из-за перегородки появился высокий военный, молча взглянул на меня и отошел с письмом к окну.
- Просится добровольцем, - резко сказал он через минуту.
Майор поднял густые рыжие брови.
- Никаких добровольцев мы брать не можем. Комиссар сел на стул. Майор - на лавку к столу.
Я стоял у порога, комкая в руках шапку.
- Не можем, - звучно и низко повторил майор. Я был упрям.
- По-моему, я не в гости к вам прошусь…
- Что? - удивился майор.
- Я хочу воевать. Майор надел очки.
- Сколько вам лет? - спросил он, как-то по-новому, серьезно и придирчиво разглядывая меня.
- Вы садитесь, - сказал комиссар и закурил папиросу.
- Восемнадцатый, - ответил я, проглотив конец слова так, что могло послышаться "восемнадцать". Точно - мне было семнадцать лет и два месяца.
- Вас надо еще учить, - сказал майор.
Я расстегнул ватный пиджак, чтобы были видны мои оборонные значки - я предусмотрительно надел их, отправляясь в штаб части, - и полез в карман за документами.
- Вот справка. Все "отлично". По военному делу тоже. - Я выложил на стол все свои бумаги. - Подлинник аттестата в Ленинградском институте журналистики имени Воровского, - добавил я для солидности.
Майор пробежал глазами мои бумаги и передал комиссару.
- И все-таки не можем.
- Но почему?
- Убить могут.
- Не всех же убивают, - глубокомысленно заметил я.
- Скажите, пожалуйста! - Майор иронически усмехнулся и посмотрел на комиссара. - Романтика заедает молодежь, опоздать боятся… Твое мнение?
Комиссар, по-видимому, колебался.
- Значит, редактировали стенгазету? - для чего-то спросил он (об этом было написано в характеристике, выданной мне директором школы и нашей комсомольской организацией).
- Романтика! - снова загремел басом майор. - Губительная, вредная романтика!
- Романтика бывает всякая, - сдержанно сказал комиссар. - Бывает и хорошая. Бывает и такая, без которой вообще нельзя… Знаешь что, - сказал он, обращаясь к майору, - давай возьмем его на свою ответственность в порядке исключения.
Я притаил дыхание.
- Формальные трудности, я думаю, мы преодолеем…
- Дело не в формальных трудностях, а в существе, - вставая, сказал майор. Стали видны морщины и тяжелые складки возле его рта. - Что он знает о войне и что будет делать на войне? На экране, сам понимаешь, все это выглядело красиво, в книжках - здорово… Я хочу предупредить вас, - глядя на меня серьезными, пожалуй, слишком серьезными, глазами, сказал майор, - предупредить, прежде чем дать окончательный ответ. Война - это не то, что вы себе представляете или можете сейчас себе представить. На войне убивают…
- Товарищ комполка… - негромко сказал комиссар.
- Обожди, - остановил его майор. - Я хочу, чтобы они знали, на что идут. Убивают, понятно вам?.. Это тяжелый труд. Война - это грязь, голод, окружения, когда вы будете валяться с разорванным животом и никто не сможет помочь вам. Это постоянный страх перед смертью… И все это будет продолжаться долго, нам придется еще долго воевать… Подумайте, потому что обратного пути не будет.
Я был несколько озадачен и не нашелся сразу, что ответить.
- Вы, конечно, можете еще подумать, - сказал комиссар. - Подумайте наедине с собой, со своей совестью. Нам нужны сознательные бойцы, тут командир прав. Тем более, что в армии вы не служили.
- Да и щупловат он, может просто но потянуть, - чуть пренебрежительно, как мне показалось, сказал майор.
Это меня задело. Я был хорошим физкультурником и гордился тем, что умею "крутить солнце" и ходить на руках. Кроме того, не за красивые же глаза мне дали четыре оборонных значка…
- Я подумал, - заявил я твердо, успев еще подумать только о том, что, майор, наверно, испытывает меня и поэтому сгущает краски. - Возьмите. Потяну не хуже других.
На этот раз майор не ответил. По-видимому, он тоже колебался. Сердце мое громко стучало.
- Я буду стараться. Даю слово…
- Ну, бог с тобой, - вдруг сдался майор. Ему, вероятно, были нужны бойцы.
Он поднял трубку полевого телефона.
- Начальника штаба… Сейчас к вам подойдет молодой товарищ, гражданский, да. Оформить его к Горохову… Ничего, оправдаемся. Пока все.
- Спасибо, - сказал я.
- Поздравляю, - сказал комиссар.
- Служу Советскому Союзу! - взволнованно отчеканил я.
В штабе полка, расположенном по соседству, я отдал свой паспорт и вскоре получил пакет, на котором было написано название одной из ближних деревень и крупными печатными буквами - "Горохов".
"Горохов так Горохов", - уже весело думал я, шагая по сверкающей на солнце дороге. Теперь я был абсолютно убежден, что майор, рисуя всякие ужасы, просто проверял, не трус ли я.
Мороз щипал нос и уши. Глаза резало от острого блеска снега. Голубыми столбами высился над трубами дым. Деревушки тонули в глазированных сугробах- точь-в-точь как на картинках из старых отцовских журналов.
Я пел песни, которые мы пели до войны: "Три танкиста", "Катюша", "Если завтра война". Пропою куплет и подсчитываю ногу: "Раз, два, три!.. Раз, два, три!"
Потом вспомнилась мать, и стало грустно. И немного жалко себя и ее. Вспомнилось, как ненастным ноябрьским днем она провожала меня на оборонные работы. Она была уже старенькая, и я не позволил ей идти со мной на станцию. В последнюю минуту, глядя в ее тоскующие глаза, я смутился. Я догадался, что она поняла сердцем своим, что я ухожу надолго и, может быть, мы никогда больше не увидимся. Я попросил ее сказать что-нибудь мне на прощание. "Что сказать? - ответила мама (голос ее дрожал). - Будь всегда честным…". Мне почему-то хотелось, чтобы она просила меня поберечь себя.
- Раз, два три! - опять стал я подсчитывать ногу, снова запел про трех танкистов и так незаметно дошел до деревни.
Через час по распоряжению командира батареи старшего лейтенанта Горохова я был обмундирован, зачислен в отделение разведки взвода управления, затем вместе с политруком побывал в штабе оборонных работ и, получив там расчет, вернулся на батарею.
С наступлением вечера, счастливый и гордый, я шагал за стандартной воинской повозкой в колонне бойцов. Я смотрел на дальние огоньки утонувших в морозной дымке деревень, на серьезные лица своих новых товарищей и не понимал, почему они не разделяют моей радости.
Тем же вечером мы погрузились в товарные вагоны-теплушки и поехали на фронт.