6.
Черная машина остановилась, и гнусавый голос произнес:
- Выходи!
Первыми вышли Володя и Никита. Скрученные проволокой руки посинели, подпольщики едва могли переставлять искалеченные ноги. Мотя помогала выйти из машины Вере Давыдовне, тетке и дяде.
Гестаповцы погнали их вниз, вниз… Зачем ведут их в это подземелье? Узкая, страшная яма, точно могила. Под потолком мерцает маленькая лампочка. На стенах кровь. В углу комнаты изорванная одежда.
- К стенке! - крикнул гестаповец.
Мотя не могла скрыть своего отчаяния. За что ее к стенке? Она ничего не сделала. Ей двадцать лет, она хочет жить. Но потом она устыдилась этих мыслей, своего малодушия. Вместе со всеми молча повернулась к стенке. Их обыскали и повели в камеры. Тяжелая железная дверь закрылась за обреченными.
Потянулись дни… Маленький кусочек черного, словно земля, хлеба и миска пахнувшей гнилью бурды на день.
Первую вызвали на допрос Веру Давыдовну. Она не могла идти: раненая нога гноилась, вызывала адскую боль. Тюремщики поволокли ее.
- Говори, старая ведьма, кто из тех двух твой сын, кто?
- Нет тут моего сына.
- Говори!
- А-а-а!
Плетка с острым металлическим стержнем на конце впилась в больное, немощное тело.
- Говори, не то убью!
Она молчала. Пусть убивают… Лучше не дожить до той минуты, когда замучают ее Вовку.
- Скажешь, клятая баба, скажешь!
- Бей, ирод, бей!
- Ах, так? Ну, погоди…
В камеру втолкнули Володю и Никиту.
- Чего стали? Говорите, кто она такая? Чья мать?
Володя остолбенел. На него смотрело залитое кровью лицо. Это была его мать, он узнал ее только по глазам. "Молчи, сын, молчи! - молили они. - Я сейчас умру… Мне не будет больно. Молчи!"
- Долго мне еще с вами возиться! - над распластанным телом Веры Давыдовны взвилась плетка.
- Гадюка! - Володя рванулся к гестаповцу и застыл на месте: тело матери перестало биться.
…Их водили на допрос и вместе и поодиночке. Лучше, если не вместе. Не видишь мук товарища, а когда после допроса искалеченное твое тело швырнут в камеру, есть кому вытереть лицо, подать глоток воды.
Они лежат на холодном каменном полу. С потолка каплет вода. Темно, сыро. Ноет тело, кружится голова. Мысли путаются. Володе кажется, что он в могиле…
Нет, смерть еще впереди. Судьба Володи и Никиты решена: их расстреляют. Но палачам мало их смерти. Они хотят узнать, где Кочубей. Володя заявил, что Кочубей - это он сам, а палачи не верят. Чего же они не верят? Они, видно, многое знают… Откуда? Не иначе - это работа Анатолия. Недаром его и пальцем не тронули.
Как передать на волю, чтобы Кочубей спрятался, исчез из Киева? Как?!
Пришли за Никитой.
- Прощай, друг!
- Прощай…
Они прощаются. Кажется, что в этот раз уже пыток не выдержать. Но выдержал. Бросили Никиту в камеру еще живого.
Затем о них словно забыли. Уже несколько дней прошло со времени последнего допроса. Никита все спит и спит. Счастливый, может спать. А Володе не спится.
В глаза ударил свет фонарика.
- Выходите!
Володя наклонился над Сорокой.
- Поднимись, браток!
И он поднялся. Голова упала на грудь. Посмотрел на Володю широко раскрытыми глазами. Понял ли он, куда их ведут?
- Выше голову, Никита!
Володя из последних сил крепко прижал к себе Никиту, помогал ему шагать вверх по ступеням. Вот и двор. Жадно глотнули морозный воздух.
Володю и Никиту бросили в машину. Там было полно людей и тихо, тихо… Никто не просил пощады, никто не плакал. Девушка, что сидела рядом с Ананьевым, плюнула в глаза гестаповцу. Тот схватился за пистолет, но машина тронулась.
Киев. Родные улицы. Как давно не видел их Володя… Машина мчала. Золотые ворота. Большая Житомирская. Промелькнул Сенной базар. Улица Артема. В этом высоком доме жила девушка Оля. Как-то после танцев в клубе Володя провожал ее домой… А вот улица Мельника. Показался Бабий Яр… Сколько тысяч невинных людей похоронены здесь…
Под ногами шевельнулась рыхлая земля. Ананьев поддерживал Сороку за плечи. С другой стороны Никиту вел незнакомый широкоплечий юноша. "Его, должно быть, не истязали, как нас", - невольно подумал Володя.
Они шли… Володе казалось, что он идет навстречу звездам, еще мерцавшим в небе, навстречу уже восходившему солнцу. Вдруг перед ними, словно из-под земли, выросла цепь солдат…
- Будьте прокляты, фашистские палачи!
- Наши возвратятся! Да здравствует Родина!
- Товарищи, прощайте!..
Володя почувствовал, как на него что-то навалилось. Это упал Никита… А он все шел навстречу солнцу, которое выкинуло на горизонте сноп едва заметных лучей. Занимался новый день…
В те же дни Оксану Федоровну и Петра Леонтьевича Тимченко, истерзанных и замученных, отправили в концентрационный лагерь смерти. Там они вскоре погибли.
7.
Тамара Струц сказала всем обитателям двора, что она вышла замуж. А дворника Ивана даже познакомила со своим мужем - врачом Дмитрием Петровичем Иваненко. Документы мужа сдала на прописку.
Тамара работала чернорабочей на строительстве железнодорожного моста через Днепр. Утром они оба уходили на работу. "Муж" обычно возвращался несколько раньше. Все видели, что с пустой сумкой доктор Иваненко не приходит - если не картошку и хлеб, то уж уголь и дрова он всегда приносит домой.
- Повезло тебе, Томка! - завидовали ей соседки. - Муж у тебя заботливый. Все в дом носит и носит.
А он действительно "носил и носил". Откуда им было знать, что это создавалась новая подпольная типография, что в докторской сумке лежали то шрифт, то печатный валик, то верстатка…
К квартире Тамары примыкала просторная застекленная веранда с большим чердаком над ней. Все, что Кочубей приносил, складывали на том чердаке. Вскоре типография была оборудована, и Кочубей приступил к работе.
Кроме листовок ему еще предстоит изготовить новые документы для членов организации. После провала типографии на Черной горе Киевская штадтскомендатура изменила все пропуска, нарукавные повязки, но Станислав Вышемирский достал образцы новых аусвайсов, рабочих карточек и даже новую печать. Тяжело Григорию без Володи Ананьева, без его искусных рук. Приходится самому овладевать искусством специалиста по подделке документов.
В добрый час началась вторая жизнь подпольной типографии: по радио приняли сообщение об окружении и разгроме гитлеровцев в районе Сталинграда. Многодневная битва закончилась полной победой Красной Армии. В плен сдалась многотысячная вражеская армия во главе с Паулюсом. Тем не менее "Новэ украинськэ слово" сообщает, что Гитлер присвоил Паулюсу звание генерал-фельдмаршала. Напускают туману. Надо разоблачить гитлеровскую брехню, рассказать о большой победе на Волге… А маленькие буквы, как на грех, плохо покоряются неумелым рукам, выпадают с верстатки. Но Кочубей работает спокойно. Наконец готово. Сейчас он обвяжет набор шпагатом и сделает первый оттиск. Усталые руки соскальзывают… и набранная с таким трудом гранка рассыпается. Григорий досадливо морщится и начинает все с начала.
Первая листовка готова. Кочубей взволнованно поднес к коптилке оттиск, и Тамара прочитала:
"Люди, братья, товарищи!
У нас большая радость: Красная Армия окружила немцев в районе Сталинграда…"
Листовка! Тамара восторженно смотрит на Кочубея. Она никогда еще не держала в руках антифашистские листовки. Слышала, что гитлеровцы вешают, расстреливают, истязают каждого, у кого ее найдут. И вот листовка напечатана в доме, где она родилась, выросла, стала пионеркой, комсомолкой. И ей ничуть не страшно. Может быть, потому, что рядом с ней такой умный, сильный человек, которого все соседи считают ее мужем… Борис Загорный просил, чтобы она оберегала "доктора" и заботилась о нем больше, чем о муже, так как он очень нужен партии, всем подпольщикам. И Тамара заботится.
Пока она сварила картошку и немного прибралась, у Кочубея уже напечатано 50 листовок. Наскоро поев, он собирает листовки, чтобы отнести их Загорному.
- Не пущу! - властно говорит Тамара. - Отдохните. Я сама передам Борису.
После некоторого колебания Кочубей соглашается. Ему не хочется обижать Тамару. Он говорит:
- Ну, идите. Только глядите в оба. Договоритесь с Борисом, чтобы он вам передавал радиосводки, когда будете возвращаться с работы. Идите. Буду ждать.
Тамара ушла оживленная, веселая, и у Кочубея сжалось сердце. Что он наделал? Зачем послал ее? А вдруг Тамару схватят?
Весь день Кочубей не находил покоя, проклиная себя за то, что так легкомысленно согласился на просьбу Тамары. От хождения по комнате у него закружилась голова. Он сделал попытку заснуть, но ничего не вышло.
Звезды уж замерцали на небе, когда в дверь тихо дважды постучали.
- Ну как? Все благополучно?
Лицо Тамары спокойно, в глазах радость.
- Передала Борису. И от него несу вам почту.
Кочубей с облегчением вздохнул. Он не признался самому себе, что волновался по-особенному… Неужели ему стала так дорога эта Тамара, мужем которой он назвался в интересах конспирации?
Тамара ежедневно встречалась с Борисом Климовым-Загорным на трамвайной остановке. Здесь она незаметно передавала ему пакет с листовками. Вечером, возвращаясь домой, она встречала Загорного возле кинотеатра "Глория", на Константиновской, и он передавал ей свою почту. Иногда сверток бывал довольно большой: бумага или банка с типографской краской. Чаще же Борис передавал лишь сводку Информбюро или записку.