- А я, как видишь… - он одернул гимнастерку.
- И что, тебя бывшего белогвардейца взяли в Красную Армию?
- Да у нас половина воевала то у красных, то у белых, - настала очередь смеяться Коли.
- Смотри… Церковь открыта… Давай зайдем? Не боишься?
- Кого мне бояться? - удивился Тарасов.
- Ну, ты же красный командир!
- Ну и что? Красный командир не должен никого бояться!
- А меня боишься?
- Немного…
- Пойдем!
Через час они повенчались…
* * *
Младший лейтенант Митя Олешко шёпотом материл упавшего на снег бойца. Упавшего и ни как не желавшего вставать. Мелкий снег хлестал пургой по щекам, красноармейца заносило снегом.
- Вставай, сука ты такая, вставай! - командир миномётного взвода первого батальона бригады уже собрался снять лыжное крепление и пнуть упавшего бойца, как тот зашевелился, стряхивая снег.
- Я вам не какая и не сука, товарищ командир и нечего лаяться! Я, между прочим, сюда по призыву комсомола пришла!
Олешко слегка ошалел. Боец оказался девкой.
- Ты кто такая? Откуда, твою м… - младший лейтенант едва сдержался от ругани.
- Не надо лаяться! Я же просила… - девка схватила млалея за протянутую руку и встала. - Ну, упала, ну подумаешь…
- Лейтенант, ты идешь? - донесся приглушенный крик из темноты. Взвод уходил по лыжному следу в темноту демянских болот.
- Сейчас, - так же полушёпотом крикнул млалей. Пурга пургой, а немцы где-то тут… - Слышь ты, баба, объясни кто такая?
- Я не баба, я техник-интендант третьего ранга, Довгаль! - козырнула девчонка и едва опять не упала в сугроб. Млалей ее удержал за руку. - Переводчица я, из первого батальона.
- Митя… Олешко… Младший лейтенант Олешко! Так я тоже из первого. Командир пульвзвода. Ты откуда тут взялась-то? - удивился лейтенант, глядя в карие глаза.
Наташа, на мгновение, прижалась к груди Мити. Пошатнулась снова? А потом они пошли по лыжне вглубь демянского котла
- А нас тут четверо! В каждом батальоне переводчица. Любка Манькина вон в четвертом, а я что хуже, что ли? Нам Тарасов говорил, мол, оставайтесь, а мы - нет! - пошли! А как не пойти? Война же!
- А чего лежала-то? - краешком рта улыбнулся Олешко.
- Споткнулась, а все мимо идут, мимо. А я встать не могу, тяжело, думаю ну все. Подведу сейчас батальон. Отстану. Ты первый, кто меня поднял, ага!
- А я тебя раньше не видел… - посмотрел на Наташу младший лейтенант.
- А нас подполковник прятал. Вон вас сколько. Красавцы. Все на подбор. Три тыщи почти, а нас всего четверо. Вот и спрятал, чтобы девки не блазнились! Да ты не думай, я не такая! Мы все не такие!
- А я и не думаю, - буркнул Олешко.
Но техник-интендант третьего ранга не услышала его за очередным порывом ветра.
- Ладно, сама я дальше…
Она оторвалась от крепкой руки младшего лейтенанта и побежала вперёд, догонять своих, наверное…
4
- Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…
- В каком году вас арестовали? - спросил фон Вальдерзее.
- Летом тридцать седьмого.
- А какова причина?
- На Дальнем востоке я был адъютантом командующею байкальской группой Дальневосточной армии у полковника Горбачева. Горбачев же до этого работал в военной миссии в Германии. Руководителем ее был соратник Тухачевского Путна.
Немец прошёлся по комнате, разминая затекшие мышцы. Подошёл к окну. Посмотрел на улицу. И задал неожиданный вопрос:
- Как вы считаете, заговор Тухачевского действительно был? Или это параноидальные страхи Сталина?
Тарасов удивился:
- Лично я не знаю. Тогда я был всего лишь майором.
- Но ведь вы были адъютантом, и какая-то информация до вас все же доходила?
- Герр обер-лейтенант, Вы плохо себе представляете нашу жизнь…
Тарасов вдруг задергал щекой.
А Юрген фон Вальдерзее вдруг наклонился над старым столом.
- Не понимаю вас, господин Тарасов.
- И не поймете, герр обер-лейтенант…
- Нихт ферштеен…
Тарасов грустно посмотрел на немца. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку…
* * *
- А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! Причем тут эти говнюки, а?
Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрызнул с кухни в комнату.
- Коль, ты не горячись так. Ты майор?
- Майор. Что это меняет?
- Все, Коля, все меняет, - полковник Горбачев махом кинул в себя полстакана кваса, запивая горький водочный вкус, горько осевший на корне языка. - Ты - майор. Ты старший. Так это с латыни переводится?
- Так. Дальше-то что?
- Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит что?
- Что? - пьяно покачиваясь на табуретке, спросил Тарасов.
- Что ты не один. Понимаешь? - хлопнул его по плечу Горбачев.
- Нет, - качнулся Николай.
- Сейчас я тебе объясню… Вот ты, - полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки.
- Ну?
- Не нукай, не запряг… Где твой батальон?
- У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл что ли?
Горбачев откинулся на спинку единственного в квартире стула.
- Будет у тебя батальон, когда-нибудь. А может и полк. Или бригада. Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь?
Тарасов почесал щеку:
- Не понимаю.
- Твою мать… Начну сначала. Какая разница - кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так?
- Так… Ну и что?
- Что? Вот тебе вопрос, - Горбачев оперся локтем на столешницу. - Что такое Родина?
Тарасов взялся за бутылку:
- Бхнем, таарищ полкник?
- Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо?
Тарасов подержал бутылку на весу, подумал… И поставил ее:
- Надя.
- Что Надя?
- Надя - моя родина. А вот ещё родит…
- Поздравляю. Но не в этом суть. Значит, Надя - твоя Родина?
- А кто ещё?
- Тебе виднее, кто ещё…
Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Горбачев широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу…
- Мужики, вы спать-то собираетесь? - Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери.
- Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! - спас Тарасова Горбачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли?
- Вот ещё секундочку, Надин… Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, - почему-то Горбачев казался Тарасову трезвым. - Надо что-то менять. Что и как не знаю… Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Ни техники, ни солдат обученных, ни идеи. Есть только одно - организация. Они злые. По-хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все - танки, люди, орудия. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен?
Тарасов покачнулся, почти упав, и, на всякий случай решил согласиться - тем паче, кто такое Родина он не знал. Просто пытался не думать. НЕ ДУМАТЬ!
Надя презрительно покачала головой и тяжело унесла беременный живот обратно в комнату. "Завтра опять ругаться будет… Надо бросать пить. А то ведь беда…"
А настоящая беда пришла позже. Под утро…
- Открывайте! НКВД!
Бешеный стук ломал дверь.
ещё пьяные они открывали двери. ещё пьяные тряслись в открытой полуторке. ещё пьяные весело затянывали: "Черный ворон, чооооорный вороон!"
- Имя, звание?
- Тарасов… Майор…
- Цель заговора?
- Какого ещё заговора? Не понял!
Конвоир так двинул прикладом, что все вопросы снялись.
Особая тройка дала пять лет. Полсотни восемь дробь три.
А освободили в сороковом. По бериевской амнистии. Статью не сняли, но хотя бы поражения в правах не было. Живи - где хочешь, работай - кем хочешь. Но не в армии.
В Харькове его встретила Наденька с дочкой на руках. Со Светланкой…
Четыре года он просидел в одиночке. Есть такой город - Ворошиловск. Родина, говорите?
А потом он работал инструктором по парашютному делу. В парке развлечений. Ну, лекции ещё читал. Сто семьдесят прыжков! Сто семьдесят! А он - лекции…
А двадцать четвертого июня его снова призвали в армию.
Двадцать четвертого июня сорок первого…