Старик с Мозером помогают фельдфебелю-связисту встать на ноги и подают ему тяжелые жерди, которыми он пользуется, как костылями.
- Пошли, приятель, - говорит Старик, сплюнув в снег табачную жвачку.
Фельдфебель кивает и ковыляет рядом со Стариком, слегка прислоняясь к его плечу.
Постепенно рота приходит в движение. Мозер идет впереди, держа автомат наготове.
Почти ежеминутно кто-то валится, как мертвый, лицом в снег. Мы поднимаем упавшего, браним его, колотим, пока он не приходит в себя настолько, чтобы плестись дальше. Однако некоторые падают уже мертвыми.
Под вечер невысокий толстый обер-ефрейтор, пехотинец, сходит с ума. Он один остался в живых из группы, которая присоединилась к нам несколько дней назад. Не дает нам спать своими шутками и анекдотами. Потом вдруг молниеносно бросается в кусты и открывает по нам автоматный огонь. Рота рассыпается и залегает.
- Выходите, дьявольское отродье, - кричит этот маленький толстый солдат и палит изо всех сил.
Двое саперов заходят сзади и вырывают у него оружие, но он хватает русский ППШ и со всех ног бежит в лес. Голос беглеца слышится все слабее, слабее, пока лес не поглощает его окончательно.
Идти за ним бессмысленно. Это было бы пустой тратой драгоценных сил.
- Рота, за мной! Марш! - хрипло командует обер-лейтенант Мозер. Мы идем еще два часа. Потом силы оставляют нас совершенно.
- Краткий отдых! - неохотно распоряжается Мозер. - Никому не ложиться! Прислоняйтесь к деревьям! Поддерживайте друг друга. Можно отдыхать стоя. Лошади могут, значит, и вы тоже!
- У них четыре ноги, - возражает Порта, устало приваливаясь к большой ели.
- Если ляжете, через несколько минут будете мертвы, - невозмутимо продолжает Мозер.
Свесив руки, мы прислоняемся к деревьям, прижимаемся друг к другу для поддержки. Смертельная усталость постепенно слабеет, и мы стоя погружаемся в беспокойный сон. Руки и ноги цепенеют от утомления и холода.
Я достаю из кармана кусок мерзлого хлеба, найденный на одном из трупов. Хочу съесть, но решаю сохранить его и вместо этого набиваю рот снегом. Может быть, найти что-то съедобное удастся очень не скоро. Одно лишь сознание, что в кармане есть хлеб, укрепляет силы и уменьшает муки голода. За ночь два человека замерзают стоя насмерть. Мы оставляем их стоящими у деревьев, в том положении, в каком умерли. Две замерзшие карикатуры на человечество. Старик срывает их личные знаки и кладет в карман к остальным.
Не одному из нас приходит мысль, что было бы легче упасть в снег и покончить с этим раз и навсегда. И тогда кончится ад, в который мы брошены именем отечества.
- Пошли, черт побери! - яростно кричит Мозер. - Шевелитесь, ленивые собаки!
И поднимает широконосый ППШ.
- Марш, иначе постреляю на месте! - грозится обер-лейтенант. - Буду стрелять в живот, - добавляет он, видя, что мы не реагируем. Тычет стволом автомата Барселону, которого считает самым слабым звеном в отделении Старика. - Иди, - говорит негромко, но холодно.
- Пошел ты! - отвечает Барселона. - Сам выигрывай свою войну! На меня не рассчитывай!
- Считаю до трех, - рычит Мозер, - потом стреляю!
Барселона равнодушно прислоняется к дереву и принимается чистить ногти кончиком штыка.
- Стреляю! - угрожающе повторяет Мозер, дрожа всем телом от ярости.
- Не посмеешь, - усмехается Барселона. - Я буду ждать здесь Ивана. Устал от гитлеровских марафонов. Если у вас есть разум, герр обер-лейтенант, вы составите мне компанию.
- Стреляйте! - возбужденно советует Хайде. - Ликвидируйте этого изменника отечеству.
- Заткнись, коричневая тварь! - кричит Порта и ударом швыряет его в снег.
Рота угрожающе ропщет. Почти все на стороне Барселона.
- Я забуду все это, если ты немедленно возьмешь оружие и будешь выполнять мои приказания, - товарищеским тоном обещает Мозер.
- Почеши себе задницу, - насмешливо говорит Барселона. - А когда надоест, отправляйся в ставку фюрера и помочись на Адольфа с сердечным приветом от меня.
- Один, - начинает считать Мозер.
- Ты же немецкий герой, - нерешительно выкрикивает Барселона. - Ты не можешь поступить так с безоружным.
- Два, - злобно шипит Мозер и кладет палец на спусковой крючок.
Порта вскидывает автомат. Дуло смотрит прямо на обер-лейтенанта Мозера.
Если Барселона не уступит, через несколько секунд начнется бойня. Нет никакого сомнения, что обер-лейтенант выстрелит, но совершенно определенно сам будет мертв до того, как кончатся патроны в рожке.
- Принял решение, фельдфебель?
- Если тебе это доставляет удовольствие, заводи свою колыбельную, - отвечает равнодушный с виду Барселона.
- Сам напросился, - шипит Мозер и плотно прижимает палец к спусковому крючку.
Раздается выстрел, пуля оставляет аккуратную борозду в меховой шапке обер-лейтенанта.
- Приди, приди, приди, о Смерть, - напевает под нос Легионер, с улыбкой поигрывая ремнем автомата. - Vive la mort!
Барселона без единого слова вскидывает снаряжение на плечо и глуповато улыбается.
Мозер глубоко вздыхает с облегчением. Ставит автомат на предохранитель.
- Пошли! Шире шаг, - кричит он с усилием, отводя взгляд от глаз Барселоны.
Медленно, скрипя ногами по снегу, рота двигается в путь.
Малыш идет, пошатываясь на гниющих ступнях.
- Господи! О Господи! До чего ж больно! Буду рад, когда мне отрежут эти штуки!
- Тогда больше не сможешь бегать, - весело говорит Порта.
- Ну и черт с ним! Я все равно никогда не любил бегать!
- Но и танцевать не сможешь, когда вернешься на Реепербан!
- Этому я так и не научился, - самодовольно отвечает Малыш. - Ногами я всерьез пользовался только для маршировки, а без этого легко могу обойтись. Так что, видишь, ноги мне без особой надобности. Бегать не люблю, танцевать не умею, а маршировку просто ненавижу. Лучше всего для меня будет избавиться от них.
- Думаешь, девочки будут залезать к тебе в постель, когда останешься без копыт? - с сомнением спрашивает Порта.
- Я им наплету такую героическую историю о том, как остался без ног, что они растают от восхищения. В постели ноги не главное.
- Пожалуй, ты не так уж глуп! - думает вслух Порта.
У нас уходит почти два часа на то, чтобы пройти жалкие три километра. Даже у Мозера как будто кончаются силы. Он валится на землю, будто пустой мешок, как и все мы.
Я достаю свой кусок мерзлого хлеба. Все пристально наблюдают за мной. Я смотрю на него, откусываю чуть-чуть и передаю Порте. Хлеб обходит по кругу всю нашу группу. Каждому по кусочку. Может, нужно было съесть его, когда никто не видел? На марше? Сделать этого я бы не смог. Не смог бы после этого оставаться в роте, когда вернемся. Съесть его, когда у них ничего нет, означало бы, что я больше не смогу смотреть им в глаза. Кроме фронтового братства у пас ничего не осталось. От него зависит жизнь.
- Порта, что бы ты сделал, если б война окончилась в эту минуту? - спрашивает Профессор.
- Она не окончится, - категоричным тоном отвечает Порта. - Будет длиться тысячу лет и еще год.
- Ни в коем случае, - возражает Профессор. - Конец войны наступит внезапно. Как происходит железнодорожная катастрофа. Что стал бы ты делать, если б тебе сейчас сказали, что война окончена?
- Сынок, я бы нашел себе покладистую демобилизованную русскую женщину, и она бы у меня решила, что боевые действия начались снова.
- Правда? - удивленно спрашивает Профессор.
- Не думаешь, что это было бы приятно? - усмехается Порта. - Для большинства из нас этого вполне достаточно.
- А ты? - обращается Профессор к Малышу.
- То же самое, что и Порта, - отвечает Малыш, посасывая кусочек льда. - Важнее женщин нет ничего на свете. Будь они с нами на фронте, так по мне пусть бы война сто лет длилась. Возвращаясь к твоему вопросу, я, может быть, немного отдохнул бы перед тем, как отделать какого-нибудь генерала!
- Тебя посадили бы, - говорит Барселона.
- На месяц за нарушение общественного порядка, - оптимистично отвечает Малыш. - Я охотно отсидел бы тридцать суток за удовольствие надавать пинков в пах одному из этих ублюдков с красными петлицами.
- Я бы снял номер-люкс в отеле "Четыре времени года" и умер бы от смеха при виде рож служащих, когда не смог бы оплатить счет, - объявляет Барселона, и лицо его светится при этой мысли.
- Я бы немедленно поступил в военную академию, - решительно говорит Хайде.
- Но туда придется сдавать вступительные экзамены, mon ami, - говорит Легионер.
- Мне нужно туда поступить, и я поступлю! - злобно кричит Хайде. - Отец мой был пьяницей, почти всю жизнь сидел то в одной, то в другой тюрьме. Мать была вынуждена стирать грязное белье чужим людям и мыть полы у богатых. Я поклялся добиться самого высокого чина и потом отомстить этим свиньям!
- Где ты возьмешь деньги, чтобы жить, пока будешь сдавать экзамены? - спрашивает практичный Порта.
- У меня вычитают семьдесят пять процентов жалованья. Вкладывают в облигации военного займа под двадцать процентов. Это ведется с тридцать седьмого года.
- В тридцать седьмом году не было облигаций военного займа, - возражает Порта.
- Да, не было, - говорит Хайде, - но у нас был пятилетний план. Получая жалованье, я откладывал деньги.
Он достает из кармана банковскую книжку, и она идет по кругу. Записи в ней только черными чернилами.
- Надо же! - удивленно восклицает Порта. - Ни одной красной цифры. Если раскрыть мою, то нужно надеть темные очки, чтобы защитить глаза от красного цвета!