Не прошло и часа, как на самом высоком, третьем, корпусе вечерний ветерок уже полоскал белую простыню с нашитым с обеих сторон кумачовым крестом. Все швейные машины стучали - шились нарукавные белые повязки с красным крестиком, маленькие флажки с той же эмблемой. Федор Фадеев допытывался у своих "профессоров хлебных наук", как писать слова "Красный Крест": в кавычках или без кавычек? Пекаря скребли затылки, мяли свои бороды, но этой тонкости не знали:
- Чего мучиться, рисуй, Федор Яковлевич, сам крест поярче. А заковык много впереди будет.
Эта работа шла на виду у всех. Ее не скрывали, не прятали. Но одновременно шла и другая, более важная. И делали ее при закрытых дверях.
Врачи просматривали все истории болезни. На первой странице после фамилии, имени, отчества шли сведения о воинском звании, должности, национальности, партийности, другие данные, которые не следовало знать врагу. Эти истории предстояло переделать. Не просто выбросить первый лист, а переписать все, чтобы и по цвету бумаги не заметили…
В новых историях болезни уже не фигурировало иного звания, кроме одного: рядовой. Все были беспартийными, не было больше и комсомольцев. Вполне понятно, что исчезли политруки, комиссары и чекисты. Кое-кому придумывали и новую национальность, соответствующие фамилии, имена.
В палатах - своя горячая страда. Мало изменить данные в истории болезни, надо подумать и о внешности раненого.
- Ну зачем вам эта щетка? - спрашивала сестра раненого с ежиком а ля Керенский. - Еще за командира фашисты примут. Вы же рядовой? - как бы невзначай спрашивала она.
Без сожаления расставались с лихими чубами, с пышными усами, с "польками" и "боксами". Все машинки для стрижки в ходу, всем бритвам нашлась работа. За ночь головы были обработаны машинкой под два нуля…
В одной из палат работала Римма Жуковская. Ее подозвал один из раненых, попросил нагнуться и тихо сказал:
- Спрячьте, сестричка, мои документы. Жив буду - разыщу вас.
Он отдал ей партийный билет, служебное удостоверение. Раскрыла, прочитала: лейтенант Федор Прокутов. В руке почувствовала металлический кружок, посмотрела: медаль "За отвагу". С другой койки тянулась рука с документами: майор Базелюк…
- Запомните: Римма Ивановна Жуковская, адрес… - Сестра назвала улицу, номер дома. - Если меня не будет - всякое может случиться, - ищите в саду под абрикосом, там закопаю.
Много женских рук приняли в тот день на сохранение документы, ордена и медали.
Иван Тугаев уже в темноте встал на костыли и вышел во двор. В одной из стен забора он ножом вытащил камень, запрятал в нише комсомольский билет, орден Красной Звезды, вставил камень, затер глиной пазы.
Корзинами собирали санитарки дорогие сердцу солдатские реликвии - письма родных и фронтовых друзей, фотографии. Содержимое корзин шло в топки.
Белье рядового и офицера… Разница в одном: офицерское - с пуговицами, у рядовых - с тесемками. Но и этой мелочи не упустили. Николай Кубыльный тюками выдавал со склада солдатские нательные рубахи и кальсоны, солдатское хлопчатобумажное обмундирование, бывшее в употреблении, застиранное, заношенное… Скоро не осталось у больных ни командирских планшетов, ни сумок, ни шерстяных гимнастерок, ни суконных брюк.
К утру по внешнему виду все были рядовыми бойцами.
В палатах работа шла быстрее, чем в кабинетах врачей. Здесь она затянулась на всю ночь, продолжалась днем и закончилась следующей ночью.
Тяжелее всех последняя ночь перед приходом врага выдалась для работников продовольственных складов. Они нашли укромное помещение и на спинах перетаскивали мешки с мукой, крупами и сахаром, ящики с вермишелью, мылом, табаком. Когда в склад пришел Утробин, чтобы припрятать продовольствие, он уже ничего не мог добавить к стараниям Долгова, Аркелова, Белобородова - они хорошо все обдумали и правильно решили.
Утром тяжелый замок висел на складе, где осталось продуктов только на текущий расход. Вход же в тайный склад замаскировали, завесили каким-то зловонным тряпьем.
В подвалах запрятали ковры и ковровые дорожки, наиболее ценную мебель, посуду.
Наутро работники больницы на рукавах носили повязки. К дуге в упряжке был прикреплен белый флажок с красным крестиком. Врачи оделись в штатское и выглядели непривычно мешковато и неуклюже.
Ночью были укреплены на видных местах новые листы ватмана с тем же призывом больницы Красного Креста к населению.
Несколько последних дней Утробин все собирался поговорить по душам с кем-либо из командиров или политработников. Пока раздумывал, его самого разыскал Николай Охапкин:
- Хотел бы с вами побеседовать, Илья Данилович.
Утробин припомнил Охапкина - батальонный комиссар. Лежал здесь же в госпитале, в офицерской палате. Осколочное ранение ноги.
- Всегда готов, товарищ Охапкин.
- Фамилию запомнили?
- Да и звание помню. К разговору откровенному сам стремлюсь. Пройдите в мою конуру.
"Конура" была облюбована Утробиным в подвале здания водолечебницы. Здесь он спал, здесь прятался иногда и днем.
- Слушаю вас, товарищ батальонный комиссар, - сказал он Охапкину, когда спустился в "конуру". - Здесь только мы, говорить можно обо всем.
- Я хотел бы знать, к чему эта больница, Красный Крест?
- Надо же вас лечить, кормить. Эвакуировать не удалось и, наверное, не удастся.
- Что же, и при фашистах будет Красный Крест?
- Если не удастся вывезти, значит, будет.
- И вы думаете, что в этом спасение?
- Другого выхода не нашли, хотя и искали все врачи. Может быть, вам он известен, другой выход?
- Только один - эвакуация. Другого выхода нет.
- А этот ваш единственный - исключен. Если правильно повести дело, то наш Красный Крест может и при фашистах спасти сотни жизней.
Батальонный комиссар замолчал. Наморщив лоб, о чем-то сосредоточенно думал.
- Может быть, вы и правы. Рядовых, возможно, удастся спасти. А командный состав весь погибнет.
- Может и не погибнуть. У нас в больнице просто не окажется ни командиров, ни политработников, ни коммунистов - все будут рядовыми.
- Но это же не скроешь!
- Можно и скрыть, если раненые будут правильно вести тебя. Сие зависит от вас.
- От меня?
- В том числе и от вас. Надо поставить дело так, чтобы дисциплина в больнице была отменная, чтобы предательства не завелось… Одним врачам это сделать не под силу. От имени горкома поручаю создать организацию раненых - комитет, совет или как по-другому назовете. Если будет ваша организация - шансы на спасение увеличатся значительно. Раненые должны знать твердо: в больнице только рядовые.
- Задача ясна! Мысль очень правильная. Подберем такую группу, что в каждой палате наш глаз будет.
- Ну вот и отлично. Только тянуть с этим не следует. Немцы в любой момент могут нагрянуть в больницу.
9
Гитлеровцы вошли в город тихо. Может, потому, что их было мало. Они заняли под свои учреждения гостиницу "Савой", где еще недавно размещался один из госпиталей. В корпус санатория "Ударник" гитлеровские солдаты перетаскивали с автомашин тяжелые сейфы.
В центре города появились какие-то люди, одетые в гражданское платье, но с нарукавными повязками. В некоторых из них горожане узнавали местных хулиганов, уголовников, любителей кутежей и легкой жизни. Сейчас они представляли полицию.
Днем центральную площадь оцепили. Туда впускали, оттуда - нет. Когда собралась толпа человек в двести, на площадь выехал верхом человек с испитым лицом и бесцветными глазами. Приподнявшись на стременах, он обратился к толпе с речью.
- Господа!.. Я не оговорился: господа! Теперь вы освобождены от большевистского ига и стали господами собственного положения. Фюрер, немецкие войска принесли вам новый порядок. Каждый может торговать, заниматься предпринимательской деятельностью. Коммунисты и комиссары запугивали вас, будто бы немецкая армия совершает насилия и зверства. Не верьте этой пропаганде! Будьте спокойны за свою жизнь, за свое достояние. Господин комендант поручил мне, начальнику полиции, заявить, что немецкие власти проявят ко всем гуманное отношение, если встретят готовность сотрудничать с ними и служить новому порядку…
Фамилия начальника полиции - Курицын. Он сообщил, что в городе создается городская управа во главе с бургомистром господином Бочкаровым. По всем вопросам население должно обращаться в управу.
Закончил свою речь Курицын угрозами в адрес коммунистов, чекистов, евреев, призвав всех "лояльных граждан города" сообщать о них немецким властям и ему, начальнику полиции.
После речи Курицына оцепление сняли. Горожане поспешно расходились.
"Ну, это еще не столь страшно, - думали некоторые. - Может, и обойдется…"
Уже к вечеру в городе расклеили приказ военного коменданта майора Бооля и начальника гестапо Гельбена, которым еврейское население обязывалось немедленно сдать немецкому командованию все ценности: золото, серебро, драгоценные камни, ковры, произведения искусства, костюмы, белье, обувь и сто тысяч рублей денег.
Больница притаилась. Работа шла как обычно, хотя, отправляясь на обход палат, врач не знал, закончит ли он его, а повара не были уверены, что обед попадет больным.
Коротким было очередное совещание оргкомитета. Задним числом составили протокол собрания врачей - членов общества Красного Креста, решение о создании больницы и избрании комитета. Копию постановления получил каждый член комитета.
На обычной пятиминутке не обсуждались вопросы лечебной работы. Говорили о том, что враги возможно уже сегодня нагрянут в больницу. Ковшов давал последние наставления: