7
Эту ночь, впервые за пять суток, Ковшов спал крепко. Проснулся свежим и бодрым.
День начался разговором с Фадеевым. Войдя, тот весело поздоровался:
- Здравия желаю, товарищ военврач!
- Здравствуйте, Федор Яковлевич. Как дело с пекарней?
- Порядок.
- То есть?
- Печи горят, тесто подходит! Сегодня первую выпечку выдадим.
- Боюсь и верить! Так быстро?
Фадеев скупо рассказал о том, как нашел хлебопеков-стариков, много лет проработавших в пекарнях, "профессоров хлебных наук". Все пошли с охотой, когда узнали, для чего их приглашают. Вместе с ними Фадеев отремонтировал тестомесильные лари, изготовил разделочные столы, стеллажи. Печи оказались в порядке. Но ни одной формы. Всю ночь работали "профессора" - из старого кровельного железа ладили формы для двух оборотов: один в печке, второй подходит перед посадкой. Кладовщики завезли муку. Печи оборудованы под мазутное топливо. Яма с мазутом полна - хватит недели на три.
- Что платить твоим профессорам?
- За что платить, Петр Федорович? Я все объяснил. Поняли: надо - так надо! Платы не будет. Это же все народ идейный, за деньги бы не пошли.
- Скажите им, товарищам своим, большое спасибо от всех раненых. Примите и вы большую благодарность, - пожал Ковшов руку Фадееву. - Сегодня объявим, чьей выпечки хлеб больные есть будут.
- Можно давать по полкило. Обеспечим!
Потом случилась очень важная для Ковшова встреча. В госпиталь пришел Митрофан Петрович Самарин. Давно жизнь столкнула этих людей на одной дороге. Еще во время первой мировой войны встретились они на Закавказском фронте. Самарин - полковой врач, Ковшов - ротный фельдшер. Может быть, эта встреча и предопределила будущее Ковшова, его любовь к хирургии.
- Слышу: Ковшов, Ковшов. А это, оказывается, ты, Петя. Обрадовал ты меня, старика, - говорил Самарин, старческими глазами всматриваясь в Ковшова. - Седеешь, брат. Рано нынче седеют… Почему бы это, Петя? Да, вырос, окреп, добрый казак вымахал! Только морщин многовато для твоих лет…
- Всего хватило мне: и для седины и для морщин, Митрофан Петрович. И вас годы не красят. Выглядите неважно.
- Сердце шалит. Как побывал девятого утром на станции, едва отлежался…
- Ложитесь к нам, Митрофан Петрович, подправим немного.
- Я не лечиться - лечить пришел. Работа мне лучше всяких лекарств. А дома один на один с думами изведусь.
- Пользу принесете большую, только не хотелось бы подвергать вас опасности…
- Не бойся, Петр, у операционного стола не умру.
- Не об этом я, Митрофан Петрович. Когда войдет враг, что будет? Удастся ли провести фашистов?
- И это мне не страшно, Петр. Что - смерть? Была бы она не глупой и бессмысленной. В какое отделение определишь?
Растрогал старик Ковшова готовностью к самопожертвованию и поддержал тем, что одобрил мысль о больнице Красного Креста.
* * *
В этот день и раненые в палатах чувствовали себя бодрее. После скудного хлебного пайка сегодняшний казался праздничным.
По всем статьям хорош был этот день!
После обеда, завывая мотором на крутом подъеме, к воротам больницы подошла машина. Первая мысль у врачей: немцы. Из окон, из дверей выглянули встревоженные люди. Выглянули - и обрадовались. Из кабины полуторатонки, не спеша, вылез начальник эвакопункта Проценко, из кузова бодро и молодо спрыгнул на асфальт комиссар Бабкин.
Как им обрадовались! Еще бы: раз они здесь - значит, есть надежда на эвакуацию. Из палаты в палату летела весть о приезде начальства. Загудели палаты радостным гулом. В одной доморощенный остряк сказал:
- Наверное, узнали, что нам сегодня хлеба порядочный кусок дали, вот и явились.
На остряка набросились все. Возмутились не тем, что шутка неудачная, а тем, что человек мог плохо думать о людях, которые из безопасного Затеречья приехали к ним сюда. Кто-то уже шарил костыль возле койки, кто-то искал туфлю, чтобы запустить в шутника, но вошедшая сестра успокоила страсти.
На кухне для гостей срочно готовился обед. Никто поварам и намека еще не дал, а на плите шкварчало, булькало, потрескивало. Врачи, перебивая друг друга, сбивчиво рассказали о сделанном: радость рвалась из сердца. И нельзя остановить было этот разговор, хотя Проценко и посматривал на часы.
У машины солдаты охраны отряхивали пыль с обмундирования, протирали пулемет, установленный в кузове.
Наконец кольцо стало менее плотным. Руководители эвакопункта выбрались из него и прошли с Ковшовым в кабинет.
- Доклада не надо. Все ясно. Вы проделали большую и благородную работу, - прочувственно говорил Проценко. - Задерживаться мы не будем. Засветло вернемся к себе. Командование обеспокоено судьбой раненых. Мы убедились, что горная дорога свободна и не так уж плоха. Наш приезд, если хотите - разведка. Эвакуировать больных можно. Завтра пришлем колонну автомашин. Готовьте раненых к перевозке. Вопросы есть, Петр Федорович?
- Если так, то вопросов не имею! Раненые к перевозке готовы!
Чеботарев, скупой на выражение чувств, тоже сиял. Он то и дело раскуривал свою трубку.
- С автотранспортом и у вас, очевидно, тяжело, - сказал он. - Лучше всего организовать вывоз раненых в два этапа. Сперва на перевал, а потом в ваш город. При этом потребуется меньше машин, ускорится вывозка. При теперешней погоде больные могут побыть сутки-двое и на воздухе.
- Очень дельная мысль, Михаил Ефремович, очень! - Проценко пожал Чеботареву руку.
Пообедав, гости уехали. И не было, наверное, в госпитале ни одного окна, выходящего во двор, из которого не махали бы им руки людей в белых халатах или госпитальных пижамах.
Давно улеглась за машиной пыль, давно уже заглохли звуки ее мотора, а у окон все еще стояли люди, глядели вслед.
Всю ночь, несмотря на уговоры и сердитые окрики дежурных, не затихало в палатах. С утра в больнице установилась настороженная тишина. И на человека, который громко сказал или кашлянул, сразу смотрели с таким укором, что он и без слов понимал свою вину: все вслушивались, чтобы не пропустить момент, когда появится автоколонна.
Время шло, а на улицах было тихо, как и все последние дни.
Кто-то высказал мысль, что вероятнее всего ночью придут, чтобы не показываться воздушной разведке противника. И тотчас все поверили: разумеется, ночью, и только ночью придут машины.
Темнота сгущалась, ожидание становилось все более нетерпеливым, но машины не подходили…
На следующее утро о руководителях эвакопункта уже мало кто говорил с уважением.
- Думаешь, сами приехали? Начальство пригнало, вот и решились. И пулеметик прихватили.
- И неизвестно, что еще доложат после возвращения.
- Могут заявить, что нас и нет совсем.
- Так машин могло не оказаться, - пытался кто-то оправдать руководителей эвакопункта.
- Как это могло не оказаться? Ведь знали, что говорили, не спьяна болтнули, - набросились на защитника.
А вскоре выяснилось, что Проценко и Бабкину не удалось достать машин для эвакуации раненых.
8
Днем приехал на линейке пожилой мужчина. Видно, не малый путь отбили кони своими копытами, если мокры от пота. Мужчина с прокаленным на солнце лицом, пощипывая пегие усы, спросил в проходной, как найти главного врача, и неторопливо прошел в канцелярию. Скоро туда потребовали Утробина.
- Илья Данилович, подкрепление прибыло. Еще один доброволец, да и с лошадьми. Иван Федотович Ребриков, - представил Ковшов прибывшего. - Зачислите повозочным, устройте.
На расспросы Утробина новый повозочный отвечал неохотно, кратко. Всего и сказал, что родом из Краснодарского края, направился в эвакуацию, да лошади притомились. Решил поработать в больнице, коль она за благородное дело взялась.
В конце дня по городу зашумели моторы мотоциклов. Было их с десяток. Потом шум заглушили резкие и сильные звуки автоматных очередей. Мотоциклы пронеслись по улицам, выскочили на площадь у почтамта. И здесь раздался треск стрельбы. Двое немцев вылезли из колясок и, захватив длинный шест, вошли в здание. Через несколько минут они появились на крыше над большими часами. Повозившись немного, подняли над зданием флаг с фашистской свастикой. Скоро по проспекту, утопавшему в ярком цветении клумб и газонов, гитлеровские мотоциклисты промчались обратно.
В больнице слышали стрельбу. Рассказы взволнованных очевидцев ничего не добавили к тому, что уже знали раненые: гитлеровская разведка появилась в городе. Скоро жди весь "новый порядок".
Слабый огонек надежды на эвакуацию погас.
В палатах установилась тревожная тишина. Люди разговаривали полушепотом.
В кабинете главного врача собрался оргкомитет. Все были: встревожены. Хоть и ждали, что враг с минуты на минуту может появиться в городе, все равно это казалось неожиданным.
- Случилось то, к чему мы готовились, - проговорил Ковшов. - Может быть, завтра следует ждать гитлеровцев в больнице. Времени осталось мало, работы предстоит много.
Договорились о самом неотложном. Решили в санатории "Совет" открыть вторую больницу общества Красного Креста. Главным врачом назначили Бориса Михайловича Викторова.
- Прошу из больницы не уходить, товарищи. - Ковшов подумал и повторил это емкое слово. - Товарищи… Может быть, завтра придется называться господами.
И снова, как в первые дни, каждый взялся за дело, выполнял его без шума, споро и добросовестно.