3
И вот мы в кабинете командира советской конвойной роты.
Обычная канцелярская обстановка, но есть в ней и нечто специфическое, чисто конвойное: это пять бутылок водки и коньяка, шоколад, пакеты со сливочным маслом и сыром, банки с мёдом, с вареньем и ещё бог знает с чем; тут же и несъедобные предметы: искусной работы мундштуки, трубки, портсигары, авторучки, браслеты, ножи с очень красивыми рукоятками.
Тобольцев по-хозяйски подходит к столу и, оглядываясь на притихшего в изумлении капитана, говорит:
- Вот, старик, полюбуйся! Сегодня утром я послал к зэкам солдат, и они за сорок минут обыска изъяли всё это. А твои сверхсрочники и за целый год не принесут мне такой добычи! Неужели они ничего не видят у заключённых?
- Видят, товарищ старший лейтенант! Всё видят! И всё запрещённое - конфискуют! Но только - в свою собственную пользу! И даже со мной не деля… Гм-гм… - капитан запинается. - Да сажать их надо! Сажать! Под трибунал и - сажать и сажать!
Тобольцев тем временем разваливается в кресле с гитарою в руках. Вслух обдумывает полученное предложение:
- Сажать, говоришь? Но ведь это всё-таки не выход. Да и не те нынче времена. Ладно, старик, посмотрел? Иди!
- Есть, товарищ старший лейтенант! - рявкает старый капитан и, развернувшись в строгом соответствии с требованиями Строевого Устава, покидает кабинет. С лицом уже совсем не таким, какое только что видел молодой командир роты. А неузнаваемо другим.
Оставшись один, старший лейтенант перебирает струны, что-то мурлычет себе под нос. На гитаре у него - две переводные картинки: слащавая женская головка и столь же слащавенькие цветочки. Побренчавши и помурлыкавши, командир конвойной роты начинает играть и петь уже по-настоящему. И очень, между прочим, недурственно:
О, где же вы, дни любви,
Дивныя грёзы мои?..
Кабинет командира роты с её непременным портретом Ленина находится как раз на углу тюремного жилмассива, и за окном простирается - вполне приличный городской пейзаж. Улица Достоевского вливается в широкую улицу Аксакова с её трамваями и троллейбусами. Нормальная жизнь нормальных советских людей.
4
В кабинет командира конвойной роты без стука врывается ротный писарь - рядовой Полуботок.
- Товарищ старший лейтенант! - кричит он. - К нам приехал командир полка! Полковник Орлик!
Гитарный звон обрывается. Тобольцев мигом вскакивает и оправляет на себе мундир.
- Орлик? Чёрт его принёс! Не сидится ему в штабе!
- Это убрать? - спрашивает писарь, указывая на стол.
- Ножи оставь. Они произведут впечатление. И гитару - спрячь тоже!..
Выходя встречать командира конвойного полка, Тобольцев бубнит себе под нос:
- Ну ведь приезжал же недавно!.. Ну зачем же так часто приезжать!
Владимир Ильич Ленин молча следит за происходящим со своего портрета.
5
Старший лейтенант Тобольцев и полковник Орлик идут по двору солдатской зоны.
Весь юмор в том, что идут они точно по той же дорожке и примерно так же, как давеча шли Тобольцев и Мурдасов. Но теперь смиренным голоском говорит как раз-таки Тобольцев:
- Вот, товарищ полковник, таково положение дел на данный момент.
А величественный двухметровый конвойный полковник отвечает ему мощным басом:
- Ну, если не врёшь, то отрадно слышать, отрадно слышать…
6
А на столе у командира роты уже нет ничего лишнего.
Слыша за дверью шаги и голоса, Полуботок успевает спрятать гитару. И как раз вовремя, ибо дверь распахивается и громадная фигура полковника переступает порог кабинета.
Полуботок вытягивается в струнку.
- Здравь-жлай-тарщ-пол-ков-ник!
- Рядовой Полуботок? Как же - знаем такого, знаем: Полусапожек!.. Ну и как ты поживаешь тут - в своей писарской должности?
- Сносно, товарищ полковник!
- Много ещё осталось служить?
- Три месяца, товарищ полковник!
- Три месяца? - с большим сомнением повторяет полковник. - Ну, вот что: за безобразное ведение документации я - тебя прощал. И не раз. Но за ту пьяную драку-то как тебя можно простить?
Писарь молчит.
- Три месяца ему, видите ли, осталось! А два года дисциплинарного батальона - не хочешь?
- Товарищ полковник, - вмешивается Тобольцев. - В той истории не он играл первую скрипку… Его втянули…
- Втянули, не втянули - свою голову на плечах нужно было иметь!
Полуботок потупился, молчит.
- А ты под арестом уже побывал?
Полуботок молчит.
Полковник оборачивается к старшему лейтенанту:
- Товарищ старший лейтенант! Ещё на позапрошлой неделе я дал вашему ротному писарю десять суток. Так как же?
- Товарищ полковник… У меня - отчётность, много дел накопилось… Нельзя мне его сейчас отрывать от работы…
- Немедленно отправить на гауптвахту!.. В записке об арестовании напишешь… - задумывается. - За нарушение формы одежды - вот так напишешь. От имени командира полка - десять суток! А это - что за ножи у тебя такие?
- Изъяты при обыске у заключённых!
Полковник с любопытством рассматривает трофеи.
- Хорошие игрушки… - Оглянувшись через плечо, бросает писарю: - А ты, Полусапожек, - иди, иди. Прощал я тебя, прощал - грех тебе жаловаться.
- Да я и не жалуюсь, - отвечает Полуботок.
- Правильно делаешь. Ну а пока: собирай вещички.
- Есть! - отвечает Полуботок и уходит.
- Допекли они меня, - жалуется полковник старшему лейтенанту почти как своему человеку. - Допекли. Один мерзавец там уже сидит - на улице Чернышевского. И не знаем теперь, что с ним и делать - отдавать под трибунал или нет. Дал пока десять суток, а там посмотрим… А теперь ещё этот твой писарь.
- Товарищ полковник, в этой истории с пьянкой всё было не так просто…
- Да уж я догадываюсь и без тебя! Ладно… Вот этот ножичек я возьму себе. Для коллекции.
- Да, да! Разумеется! Можете ВСЁ взять!
- Ну, да я, пожалуй, так и сделаю! - отвечает полковник Орлик после некоторых колебаний. - Симпатичные, правда?
- Да, да, товарищ полковник, работа искусная. Зэки - они умеют!
- Послушай… - полковник сильно понижает голос. - Ну, да мы тут с тобой - свои люди… Я к тебе-то - зачем приехал? Тут дело такое получилось: мы с ребятами раздобыли свеженького пивка - очень хорошего качества. Редкого, я тебе скажу. Ну да я тебе оставлю бутылочку - попробуешь. Так вот: сейчас собрались на дачу ехать, а рыбки-то и нету. А что же это за пиво, если нет рыбы?
- Я сейчас сбегаю на кухню! К поварихе! У неё всегда всё есть!
И с этими словами Тобольцев стремительно исчезает.
А полковник Орлик сидит в кресле и нетерпеливо поигрывает ножичком.
7
И снова в командирском кабинете звенит гитара.
- Слава богу! - говорит Тобольцев в перерывах между бренчаньями. - Уехал!.. Умник!.. А ты бери-ка, наверно, чистый бланк записки об арестовании да и заполняй. - Тобольцев поёт:
Уймитесь, сомнения, страсти,
Душа истомилась в разлуке.
Я плачу, я стражду…
Полуботок тем временем заполняет бланк, читает: "…с содержанием…"
- В какой камере вы мне предписываете содержаться, товарищ старший лейтенант? В одиночной или в общей?
А Тобольцев будто бы и не слышит и всё поёт и поёт:
Я плачу, я стражду;
Не выплакать горе слезами…
Нет-нет! Так не пойдёт! Вот послушай:
Не выплакать горе ссслеза-а-ами…
Здорово, а?
- Неплохо, но патетики всё ещё маловато. Тут вам ещё работать и работать. Так что писать-то?
А ему в ответ грозное и музыкальное:
- Оружия просит рука-а-а!!!.. - А затем уже неожиданно нормальным голосом: - А тебе какая камера больше нравится?
- Даже и не знаю. Я ведь ещё ни разу не сидел на гауптвахте. Но, думаю, что в одиночной мне будет спокойней.
- Вот и пиши: "С содержанием в одиночной камере". - Бренча струнами, Тобольцев поёт:
Я плачу, я стражду;
Не выплакать горе слезами…
Рядовой Полуботок пишет.
Старший лейтенант Тобольцев - на неожиданно высоком художественном уровне! - продолжает исполнять романс на стихи Нестора Кукольника. И голос у него отменный, и инструментом владеет - очень даже. И что он здесь только делает с такими талантами? Шёл бы куда-нибудь в театр - может быть, знаменитым певцом стал бы.
8
Рядовой Полуботок и старшина Степанов спускаются по массивным деревянным ступенькам и движутся через двор солдатской зоны по направлению к воротам.
Во дворе слоняются без дела несколько солдат срочной службы; трое зэков расчищают снег под конвоем часового с автоматом. У ворот стоит другой часовой - это пост номер один. Этот часовой отпирает железную дверцу в железных воротах, и старшина Степанов первым выходит за пределы роты. Полуботок же, перед тем как выйти, оборачивается назад и радостно кричит часовому и всем остальным - солдатам и зэкам:
- Счастливо оставаться, ребятки! Через десять суток я вернусь к вам, на Свободу!
Степанову эта шутка очень не нравится, и он недовольно бурчит:
- Пойдём, пойдём, трепло чёртово! "На свободу"… Остряк-самоучка…
Железная дверь с грохотом закрывается, как бы заявляя всем своим суровым видом: ты изгнан!