- Сделаешь, Гена?
- А ехать на чем?
- На газике, я договорюсь. Идем.
Увидев меня, Георгий Адамыч начинает сопеть. Но Владлена тут же укрощает его:
- Он все осознал, Георгий Адамыч. И поедет на станцию встречать Колычева.
- А почему он, а не вы встречаете Колычева?
- Я неважно себя чувствую.
- Да? Ну, дело ваше, пусть список сначала составит.
- Составлю, - покорно соглашаюсь я. - Тридцать шесть пунктов.
- Тридцать пять! - вдруг торжествующе кричит он. - Тридцать пять, я передумал!
Вечером еду на станцию. Сижу на командирском месте, и это несколько примиряет меня с жизнью.
- Кого встречаем-то? - интересуется шофер. - Андрей Сергеича, что ли?
- Колычева.
- Во-во. Его Владлена обычно встречает. Чирикают там, сзади.
- Чирикают?
- По резиновому делу. Катки, сайлентблоки. Ничего мужик, видный. Издалека узнаешь, Узнаю действительно издалека: рост баскетбольный. Вертит головой мимо меня.
- Товарищ Колычев?
- Я. - Взгляд у него как у мороженого судака. - А где Владлена?
- Ивановна? - глупо спрашиваю я.
- Естественно.
И вдруг я прозреваю. В упор смотрю на него и вижу купе вагона, лейтенанта в коридоре и слезы Владлены.
- Вы из Ярославля?
- Из Ярославля… - Он несколько озадачен моим агрессивным тоном. Ждет, что последует дальше.
- Идемте, - говорю я с интонацией постового. Иду впереди, не оглядываясь. Распахиваю дверцу, откидываю сиденье, жестом приглашаю в машину. Он не торопится: шумно здоровается с шофером, угощает его папиросами, болтает о погоде. Наконец пробирается назад. Сажусь рядом с водителем, независимо хлопаю дверцей.
- Поехали.
Едем молча. Колычев пытается завязать разговор, но с шофером беседовать трудно, а я покрепче стискиваю зубы.
Проселочная дорога лениво вьется среди хлебов, ныряет в березняки. За машиной шлейфом тянется пыль, и я думаю о ребятах. Темнеет - значит, организовали привал, расстелили брезент и устало ждут, когда сварится картошка. Славка, как всегда, что-нибудь травит насчет неандертальцев, Федор пилит свой мундштук, но слушает с интересом, а Степан все опровергает. И командор вставляет ехидные замечания…
Водитель раскатисто сигналит: впереди одинокая фигура. Пестрая косынка, чемодан в руке, босоножки заброшены за плечо. Голые ноги мягко топают по пыли. Машина сигналит, девушка сходит на обочину, и я что есть силы кричу:
- Стой!..
Газик тормозит. На ходу распахиваю дверцу, прыгаю.
- Девушка! Идите сюда! Идите, не бойтесь!
Не идет. Смотрит настороженно. Бегу к ней, - Опять на деревню к дедушке? - И отбираю у нее чемодан. - Нам, кажется, по пути?
Мы идем к машине, и тут я жалею, что так необдуманно уселся на командирское место. Но не пересаживать же Колычева?.. Девушка пробирается назад, чемодан ее я беру на колени:
- Поехали!..
Машина трогается, и Колычев сразу начинает чирикать:
- Издалека едете?
- Да.
- К родственникам в гости?
- Да.
- А как вас зовут?
- Аня.
- Анечка! Прекрасное имя…
Я не выдерживаю. Кое-как разворачиваюсь на сиденье, чтобы оказаться к ним лицом, и переключаю разговор на себя:
- А знаете, что с нами было в тот вечер? Мы в высоковольтный столб врезались. Искры, грохот - ужас что творилось!..
- У нас неделю света не было.
- Вот-вот, из-за нас…
Утрись, долговязый товарищ Колычев!..
Удивительно все-таки у девчонок уменье моментально осваиваться в новой обстановке! Ведь тихоней прикидывалась, а не проехали мы и десяти километров, и уже трещит как сорока, и смеется, и швыряется своими глазищами, словно режется в пинг-понг со мной и Колычевым одновременно. А я бы на ее месте молчал всю дорогу как удавленник…
У развилки Аня просит остановить. Я вылезаю первым:
- Счастливо! - И очень эффектно хлопаю дверцей.
Газик отъезжает. Аня хмурится.
- Зачем это?
Но я вижу, что она довольна. Просто ее девичье естество диктует ей алогичные слова и логичные поступки. Молча подхватываю чемодан на плечо. Аня сердито фыркает и, вскинув голову, шагает впереди. Мы сворачиваем на тропинку. Уже темно. Босые ноги звонко топают по твердой земле.
Сейчас бы самое время заговорить. Рассказать что-нибудь смешное, захватывающее или умное. Мучительно ворочаю в голове чугунные болванки мыслей, потею, как шахтер, но ничего путного не подворачивается. Так, какая-то чепуха, вроде того, что сайлентблоки больше изнашиваются с внешней стороны.
Господи, что со мной происходит?..
- Знаешь, мы в столб врезались, - вдруг уныло начинаю я. - Искры, знаешь, треск…
Язык цепляется за каждый зуб в отдельности. С ужасом вспоминаю, что один раз об этом уже рассказывал, и не могу остановиться. Несет.
- А у нас свет погас, - насмешливо говорит она. - Ты что, на экзаменах провалился?
- Нет…
- А может, ты тунеядец?
- Я слесарь-испытатель.
- А почему ты слесарь здесь, а не в Москве? Может быть, ты сирота?
- Ну, почему сирота? Просто захотел так, и все.
- Кто захотел?
- Я.
- Ты?.. - Она недоверчиво хмыкает. - И чего же ты захотел? Слесарем стать? Мечта всей жизни?
Молчу. Ну, как тут объяснишь? И почему это вообще надо кому-то объяснять? Почему если ты студент, то это само собой разумеется, а если слесарь, то изволь объяснить, как это случилось?
- Наверно, ты двоечник, - решает она наконец, и дальнейшие расспросы отпадают.
Опять идем молча, но теперь я уже не хочу ее развлекать. Я хочу ей ответить. Ответить не на конкретно поставленные вопросы, а на тот, невысказанный, который чувствовался все время.
- Ну, а ты кем хочешь стать?
- Я?.. - Она думает, но, по-моему, не над ответом, а над тем, стоит ли вообще отвечать. - Археологом.
- Это профессия. - Я нагоняю ее. - А я спрашиваю: кем?
- Я тебе сказала.
- А я не о том!.. - Я почти наступаю ей на пятки. - Если бы ты сказала, что хочешь найти библиотеку Ивана Грозного, я бы понял. Если бы ты мечтала расшифровать письменность этрусков или открыть Атлантиду, я бы тоже понял. А ты просто хочешь получить специальность, вот и все.
Она вдруг останавливается. Я чуть не налетаю на нее и снимаю чемодан с плеча.
- Ну, а ты кем хочешь быть? - наконец спрашивает она. - Слесарем? Испытателем? Это тоже только профессии.
- Я?.. - У меня перехватывает дыхание. - Я хочу, чтобы со мной пошли в разведку.
- Что-о?.. - с невероятным презрением тянет она. - Какая разведка? Болтун.
И опять гордо топает вперед. А я иду сзади и улыбаюсь. Мне кажется, что я нашел что-то звонкое и сверкающее, как горный хрусталь.
Тропинка выводит к речке. Аня останавливается:
- Снимай кеды и иди за мной.
Разуваюсь, вешаю связанные шнурками кеды на шею, подхватываю чемодан. Аня идет впереди, подобрав платье, и я все время смотрю на ее ноги. Понимаю, что глупо, но смотрю.
Джинсы намокают до колен, а конца этому броду не видно. Аня еще выше подбирает платье и вдруг останавливается:
- Иди вперед.
- Куда?
- На тот берег.
- А где он, тот берег?
- Ну, не дури! - строго говорит она. - Ты же разведчик? Вот и разведай. Шагай, шагай.
Шагаю, и то ли от холодной воды, то ли оттого, что не вижу больше, как она подбирает платье, а только понимаю, что не все объяснил.
- Ты умеешь печь хлеб?
- Хлеб? - Вопрос ошарашивает, и Аня не может сразу сориентироваться. - Какой еще хлеб?
- Черный, белый, орловский - неважно, какой. Умеешь?
- Хочешь предложить мне работу на ваших испытаниях?
- Хочу узнать, что мы можем, кроме сдачи экзаменов, интеллигентного трепа ни о чем и прыганья под музыку. И выясняю: ничего. Если нас забросить на необитаемый остров, мы либо элементарно помрем с голодухи, либо снова превратимся в обезьян. Ты не умеешь печь хлеб, а я не знаю, с какой стороны запрягается лошадь, - это примеры, не понимай буквально. Просто мы не умеем трудиться без примеров, планов, приказов, указаний. Сами трудиться, понимаешь? Мы ненадежные люди, с нами не то что в путешествие - с нами в турпоход ходить опасно.
- С тобой наверняка, - обиженно говорит она. - Ну, куда ты в осоку лезешь?
Кое-как выбираемся на крутой берег. Обстоятельно шнурую кеды и внутренне торжествую, поскольку она молчит. Значит, я что-то все-таки доказал: зацепило. Подхватываю чемодан:
- Пошли?
Мимо громоздких сараев выходим на дорогу. На обочине стоит трактор. Две фигуры при свете переноски копаются в моторе. Мы подходим, и они еще издали освещают нас переноской:
- Никак, Анечка?
- Привет, - говорит она.
А я останавливаюсь: на меня в упор глядят маленькие глазки. Медленно двигается тяжелая, как у Щелкунчика, челюсть, и луч переноски обшаривает мое лицо.
- Знакомый, кажется?
Сердце мое сжимается, словно из него выпустили воздух, и жалким комочком летит вниз.
- Подержи-ка, Костя, переносочку.
Он отдает переноску, медленно сжимает кулак, и у меня мгновенно начинает чесаться челюсть. Зудит где-то внутри, точно предчувствуя, куда мне влепят. Сейчае влепят. Сию секунду…
- Ты что это кулачищи стиснул? - вдруг пронзительно кричит Аня и, шагнув, толкает парня в грудь. - А ну, отойди! Отойди, а то как дам сейчас!..
- Ну, чего, чего ты? - бормочет парень и пятится от рассвирепевшей Ани.
- Ладно, Леха, оставь, - басит второй, с переноской. - Мы его в другой раз встретим.