– Здорово. А мой батя рабочий. Токарь. Больше сорока лет уже стажа. А мама… Мама у меня… Четырнадцать детей родила. – Вздохнул. – Правда, четверо только до взрослой жизни дожили. Остальные… – Махнул рукой. – И работала при этом всю жизнь. Когда только успевала? Ладно, не будем о грустном. Насчёт одной крови – это ты здорово сказал. Запомню. А вот насчёт твоей медали не прав ты, совсем не прав. Не дали её тебе, а наградили. И заслуженно. Уже тем ты её заслужил, что из котла вырвался. И воевать продолжил. Да и когда это "уря-уря" было, пулю от "кукушки" запросто мог схлопотать. Так что, всё правильно. Но всё же о том, что ты мне рассказал, особо не распространяйся. Интуиция вещь хорошая, но может подвести. Усёк?
– Да усёк я, давно усёк. Не треплюсь направо и налево. А насчёт одной крови с тобой – нутром сразу почувствовал. Это без ошибки. А уж когда выяснилось, что в Финляндии оба были, и дерьмо это финское из одного котла хлебали, тут все вопросы сами собой отпали. Вот и пооткровенничал. Считай, мы с тобой земляки. – И переменил тему. – А ты "Звёздочку" за что получил? – Он кивнул на орден Полякова.
– Это в июле сорок первого. Под Одессой. Чуть больше года прошло. А кажется, вечность.
Поляков был очень доволен. "Надо же! Чтоб в финскую, считай, вместе воевали. Теперь он мой. Никуда не денется". Протянул капитану руку.
– Ну что, земеля? Давай знакомиться. Поляков Георгий, командир батальона.
– Никулин Сергей. Пока командир маршевой роты. Что в Сталинграде дадут, не знаю.
– Там вакансии быстро появляются. Но если нас здесь столько времени маринуют, значит, силёнки там ещё есть. Не из последних сил ребята бьются. – И без паузы: – Слушай, где ты запевалу взял? Артист.
– Его и правда, в армейский ансамбль приглашали. Война помешала. Хлебнул этот парнишка. Сначала под Киевом в окружение попал. С боями выходил. Повезло. Потом окружение под Харьковом. Слышал? – Придвинулся к Полякову. – Там тоже мясорубка та ещё была. Десятки тысяч пленных и убитых. Понял?
– Десятки тысяч? – недоверчиво переспросил Поляков. – Сам считал?
– Сам не сам – после войны узнаем, если доживём. И то не факт. Ты про финскую много знал бы, если б там не был? Ну вот. А Мишка под Харьковом был. Чудом вырвался. Хоть и раненый. Снова повезло. А ко мне из госпиталя попал. Запевала – запевалой. Но он же и вояка опытный. Сейчас мне такие люди вот как нужны! – Он провёл ребром ладони по шее.
– Мишка, говоришь? А фамилия?
Никулин улыбнулся.
– Кутузов.
Теперь настала очередь улыбнуться Полякову.
– Не Илларионыч?
– Вот тут промашка вышла: Иванович он.
– Да, занятно. – И после паузы – Дважды, говоришь, повезло. Может, не стоит судьбу искушать?
Никулин вопросительно глянул на Жорку. А тот невозмутимо продолжил.
– Оставь ты его мне.
– С ума сошёл? Это вообще невозможно. В дезертиры его сразу запишут. С меня по всей строгости спросят. Да он и сам не останется – не такой парень.
Помолчал. Потом бросил недобрый взгляд на Полякова.
– А ты не так прост, капитан. Не зря разговор затеял. Земеля, земеля. А сам на запевалу настроился. – Зло добавил: – Вам здесь ещё долго песни петь!
У Полякова ни один мускул не дрогнул. Ничего, ещё не вечер. Похлопал Никулина по плечу.
– Не серчай, Серёга. Нет, так нет. Это я так. А что до наших песен, так, сколько мы бы их тут ни пели, а до Берлина ещё ох как далёко! И дорог, и войны, и песен. Всем хватит. А насчёт хлопца этого, Кутузова, я так, к слову. Сам рассказал, что дважды ему крупно повезло. Вот меня и зацепило. – Махнул рукой. – Забудь. – Помолчал. – Ладно. Мне пора. Давай вечерком посидим. По граммульке примем. Кто знает, увидимся ещё? Нет?
Никулин расслабился, пожал плечами.
– Не возражаю. А насчёт песен… Прости, погорячился.
– Бывает. Уже простил. Давай, до вечера. Старшину за тобой пришлю. – Подморгнул: – Всё чики-чики будет. Пока, Серёга.
На том и расстались.
Вечером после ужина в расположении маршевой роты появился старшина. В чистенькой выглаженной гимнастёрке, начищенных хромовых сапогах, и вообще как с картинки. Подошёл к дежурному.
– Вызови капитана Никулина.
Тот мотнулся куда-то в глубь помещения. Через пару минут появился молодой высокий тощий лейтенант. Надменно глянул на старшину.
– Капитан Никулин занят. Что передать?
Старшина строго, несколько придирчиво взглянул на лейтенанта и медленно, с расстановкой (знай, мол, наших) сказал:
– Товарищ лейтенант. Я из штаба. – Указал глазами куда-то наверх. – Мне приказано сопроводить туда капитана Никулина. К Полякову. Срочно доложите. Я жду.
Своим тоном старшина сразу сбил налёт надменности с лейтенанта.
Через десять минут Никулин с Петровичем уже шли по сельской улице.
– Ну, товарищ старшина, вы своей строгостью всех моих подчинённых перепугали.
Петрович пожал плечами.
– Как учили.
– Давно с Поляковым?
– Давненько. Ещё в довоенную пору судьба свела. Ну и с первого дня войны вместе. Почитай, как братья, хотя он мне по возрасту в сыновья годится. Добрый командир. И о бойце позаботится, и в бою спуску не даст. А главное – умный. Вот так-то.
Стол Наталья накрыла шикарный. Картошки отварила, селёдку с луком красиво на большую тарелку выложила, яички варёные чем-то вкусным сдобрила. Петрович откуда-то огурчиков солёных принёс. А из мяса – тушёнка. Ешь – не хочу. Да бутылка настоящей водки. А спирт – в захудалом хозяйском графинчике. Тоже: пей, хоть залейся!
Петрович разлил водку по стаканам. По первому выпили, как полагается, за победу. Потом за Сталина. Потом за тех, кто на передовой. Петрович наливал, разумеется, по половинке. Но для Никулина и это была доза. Глаза посоловели, в движениях появилась неуверенность.
"Удар не держит, – понял Поляков. – Надо тормознуть, а то вся операция провалится". Мигнул Петровичу – мол, не спеши.
Жора подвинулся к Никулину, приобнял его.
– Я вижу, ты вроде кадровый, а интеллигенция из тебя так и прёт! Как же ты, потомок историко-филологический, в армию попал? Романтики захотелось?
Никулин икнул, махнул Петровичу:
– Наливай! – И Полякову: – И романтики тоже. Я тебе говорил – родители преподавали в университете. Хотели, чтобы и я… это… тоже в преподаватели. – Никулин не заикался, но речь слегка нарушилась. – Я, знаешь, пай-мальчик был. В школе– одни пятёрки… Одни… Драться?.. Ни– ни. Пацаны дразнили. В общем, хиляк был. Ну, некоторые в таких случаях ломаются, другие в спорт идут: разное там… борьба, бокс. А я не пошёл. Мне, понимаешь, учиться нравилось. Борьбой заниматься некогда было. Но потом решил кардинально – в армию! В военное училище! Вот… И поступил.
– Как же ты поступил? Говоришь, хиляк был?
– Хиляк. В смысле, силёнок не было. А здоровье-то в порядке. И потом – в аттестате одни пятёрки. Я один такой в училище поступал. Мне и в институт любой без экзаменов все двери открыты были. А тут училище… Без вопросов. А мышцы – дело наживное. Быстро накачал.
– А родители? Как же они?
– Они? Если б узнали, Жорик, я б тут не сидел. Сбежал я из дома. Сбежал, а объявился, когда форму надел и присягу принял. Понял, Жорик? Ну ты наливай, наливай. Я не пьяный.
Поляков поморщился.
– Вижу. – Кивнул Петровичу: – Наливай. – И показал пальцами: чуть-чуть. Снова обратился к Никулину: – Что это ты мне за имя придумал? Жорик. Терпеть не могу. Мне и Жора не нравится. Откуда родители его взяли? Блатное какое-то. А у нас семья рабочая, блатных сроду не было.
– Чего ж блатное? Основателя Москвы тоже звали Жора. Гордиться надо.
– Какого основателя? Основателя звали Юрием. Надо было тебе не в армию идти, а, как родитель, в историки. Знал бы.
– Да? Давай выпьем. За женщин.
Он встал.
"Не качается", – отметил про себя Поляков.
– За любимых наших женщин, – продолжил Никулин. – Им бы детей рожать, а они воюют. Или в тылу пашут и за себя, и за нас, мужиков. Чтоб было нам, чем воевать. Вот за них, за всех. И за их прекрасную представительницу Наталью. – Никулин протянул руку к Наталье, чокнулся с ней и лихо выпил. Глянул в пустой стакан – мало, мол. Но ничего не сказал. Закусывать не стал, а занюхал корочкой хлеба.
Поляков только головой покачал. А Никулин продолжил.
– Так вот, товарищ капитан. Чтобы вы не стыдились своего имени, знайте, что Юрий и Георгий – это одно и то же. А в летописях по отношению к Долгорукому имя Юрий даже не упоминается. Там его называют просто Гюрги. Но это по-старославянски. А по-нашему – Георгий! Так что в истории я тоже немного разбираюсь. Не зря отличником был, и в семье историков и филологов вырос. Кстати, когда у тебя день рождения?
– Шестого мая.
– Вот. Тёмный ты человек. Это день святого Георгия Победоносца. Родители твои, хоть и были простые рабочие, знали это. Поэтому и назвали тебя таким великим именем. Посему предлагаю тост: давайте выпьем за Георгия, Георгия Победоносца – прекрасного человека и командира!
Выпили. И снова Никулин не закусил.
Поляков не вытерпел.
– Серёга. Так не пойдёт. Мы видим, что мужик ты крепкий и выпить можешь, но закусывать надо.
– Ладно, – согласился Серёга. И не закусил.
А между тем видно было, что он поплыл. Наталья встала, хотела выйти. Но ставший неугомонным Никулин остановил её.
– Нет, постой. Никуда ты не пойдёшь. Мы выпили за тебя, выпили за Георгия. Теперь я предлагаю выпить за вас обоих. Вместе. Вы – такая пара! – Он закатил глаза, покачал головой. – Такая пара! Вы, ребята, должны быть вместе! Непременно!
Казалось, он окончательно захмелел.
Поляков похлопал его по плечу.