VI
Выздоровление шло медленно. Раздробленные осколки ноги выходили с гноем один за другим. Врач каждый день вытаскивал пинцетом из раны по нескольку кусочков. А затем вкладывал ватный тампон, чтобы рану не затянуло раньше времени. Мне наложили деревянную шину. С ней хотя и с трудом, но я все же мог передвигаться.
- В отделении для офицеров со вчерашнего дня лежит лейтенант Ламм, - сказал санитар. - Он справлялся о вас.
Я заковылял к нему.
Ламм, очень бледный, лежал в постели. У него на руке был перебит нерв, и пришлось сшивать нервные окончания. Теперь, после этой операции, его мучили адские боли.
У меня начался жар. Следующие дни я не вставал с постели. Врач, делая перевязку, неожиданно сказал:
- Нашелся-таки нарушитель спокойствия! Осколок перекочевал и намерен выйти здесь.
Он легонько постучал пинцетом. Я почувствовал боль.
- Санитар! В операционную! Сделаем небольшой надрез кожи. Сразу не станет ни осколка, ни жара.
VII
Рана заживала с болями. Часто подымалась температура и то и дело укладывала меня в постель. Образовалась фистула в кости; она постоянно нагнаивалась, и мелкие косточки продолжали выходить.
Однажды во второй половине дня пришел Хензель. Он сел ко мне на кровать.
- Я думал, ты на фронте, - сказал я.
- Я в отпуске. - Он устремил на меня странный, застывший взгляд, который словно бы пронзал меня насквозь. - Ты замечаешь признаки?
- Какие признаки?
- Старый порядок рушится.
Сестра принесла мне пакетик. Что в нем? Из моего полка? Я хотел отложить пакетик в сторону, но Хензель сказал:
- Вскрой его!
Там была плоская коробочка с серебряным крестом на крышке. Я открыл ее. В ней лежал, отливая по краям серебром, Железный крест первой степени. И тут же - бумага с коротким поздравлением от полковника.
- Я рад за тебя! - сказал Хензель и еще раз, как-то вдруг по-детски радостно заглянул в коробочку.
Через два дня Хензель пришел опять. Я встал; в такой жаркий день в постели не лежалось. Мы пошли в сад. Я сел и положил ногу на скамью. Хензель уселся на стул напротив. Он стал еще здоровее с виду.
- Через два дня мне снова на фронт, - сказал он мрачно. - Дело, понимаешь, не в моей жизни - хотя я ее, конечно, люблю, - а в том, что вообще людей заставляют воевать.
Он наклонился ко мне.
- Перебегу при первой же возможности!
Дела на поправку шли у меня туго. Боли не проходили, рана гноилась.
"Хоть бы уж она закрылась наконец! - думал я. - Тогда мне прежде всего придется заново учиться ходить. Пальцы на ногах совсем перестали гнуться".
Наконец из ноги извлекли еще несколько косточек, после чего рана стала быстро заживать.
В начале октября я снова был годен к строевой службе и получил короткий отпуск на родину.
После посещения Хензеля я больше ничего о нем не слышал. Может, он перебежал? Вообще-то он никогда не писал писем. Но все же я беспокоился. Для того, кто не хочет воевать, перебежать - это, верно, стоящее дело. Но сдаваться в плен! Чтобы тебя держали под стражей, за колючей проволокой!
Крах
I
- Надо подумать, как достать дополнительный транспорт, - сказал мне лейтенант в канцелярии запасного батальона.
Меня удивил его тон. "Похоже, он из очень робких", - подумал я.
Мы вышли на казарменный двор. Ротные фельдфебели построили солдат и доложили. Не хватало около пятидесяти человек. Те, что были здесь, держали в руках большие пакеты, в строю стояли в беспорядке и переговаривались друг с другом.
Мы ждали. Из недостающих подошло только трое. "Ну и порядочки в этом запасном батальоне!" - подумалось мне.
- Об отсутствующих будет доложено господину майору! - сказал лейтенант. - А теперь мы должны выступить в поход.
На вокзале во время посадки люди переругивались: теснота, не хватало места.
Лейтенант взял меня в свое купе. Поезд отошел.
- Неутешительные новости, - сказал он спустя некоторое время. - Положение на фронте довольно скверное.
- Я не следил за передвижением войск на фронте, господин лейтенант.
- Разве вы не читаете газет?
- Только изредка, да и то ничего не понятно.
Он испытующе взглянул на меня.
- Тогда вы не знаете и о германском мирном предложении?
- Я слышал - это волнует многих. Только не понимаю почему.
- Так это же признание нашей слабости! - вскипел лейтенант.
Я не хотел спорить с ним. Лишь бы война кончилась, а что будут говорить потом, мне было совершенно безразлично. Я еще никогда не думал о политике. Она вызывала у меня отвращение, как что-то нечистоплотное.
II
После нескольких дней пути по железной дороге мы выгрузились в небольшом фландрском городишке и под жаркими лучами солнца зашагали по проселочной дороге; по обе стороны от нас тянулись огороды с голубоватыми кочанами капусты на черной болотистой земле.
Я шел впереди, лейтенант сзади. Солдаты болтали и бранились так громко, что до нас долетали все слова.
- Конец этой гнусности! Мы больше не позволим, чтобы нас всех поубивали из-за двух-трех дней войны!
- Если меня пошлют в атаку, я скажу просто: не пойду!
Завиднелось несколько низеньких кирпичных домиков; четыре дерева рядом с ними казались на редкость высокими.
Городок, в который мы прибыли, был чуть побольше первого. На четырехугольной базарной площади полковой писарь распределял пополнение по батальонам. Я попал во второй батальон.
III
Изо дня в день я ждал, что со мной будет. Полк стал совсем крохотным. В одном пункте, где-то впереди, был окружен и взят в плен целый батальон; в другом месте - первая и третья роты вместе со штабом батальона. Из других полков к нам были переведены офицеры, которых никто не знал. Двое из командиров батальонов были собственно кавалеристами. Расформировывался резервный полк, и из него должно было прийти к нам пополнение.
Канцелярия, при которой я находился, располагалась примерно в пятидесяти километрах от линии фронта, и связь с фронтом осуществлялась посыльными на велосипедах; обычно они возвращались на следующие сутки.
Солдаты пополнения, которых я привел, болтались по улицам и ходили в кино.
Наконец однажды утром пришел начальник штаба полка и приказал пополнению выступить в расположение полка вместе с прибывающим в десять часов батальоном.
Мы построились на базарной площади. Солдаты пополнения притихли. Возможно, они побаивались батальона, о прибытии которого их уведомили; видно, решили подождать, что будет дальше.
Мы ждали. Через полтора часа прискакал офицер и сказал, что батальон не пожелал делать крюк через наше местечко, и он сам поведет пополнение.
Мы выступили в поход. Я шел сзади. Было душно. Светило солнце, но свет был мглистым, как перед грозой.
Небо темнело все больше. Вдали сверкнула молния. Начали падать крупные капли дождя - все чаще и чаще.
В ближайшем местечке мы спрятались в большом пустом сарае, необычайно черном с виду, и стали пережидать, пока пройдет грозовой ливень.
К вечеру мы прибыли в небольшой городок с узкими улочками. По шатким мостикам мы шли через каналы с медленно текущей водой; там стояли баржи.
На площади мы остановились. Из одного дома вышло несколько офицеров. Никого из них я не знал.
- Младший фельдфебель Ренн, в шестую роту!
С двадцатью солдатами я отправился в мою роту. Нас вел связной батальона.
- Здесь живет господин лейтенант Шубринг, - сказал связной.
Я остановил солдат и выровнял строй. Меня раздражала их никудышная выправка.
- А теперь постойте-ка спокойно, - сказал я, - да постарайтесь сделать это как можно лучше! Или вы из тех, кому обязательно надо сделать все как можно хуже?
Мой тон, казалось, удивил их. Я оставил их и вошел в дом. На первом этаже я встретил ефрейтора.
- Мне нужно к господину лейтенанту.
Кто-то выглянул из двери.
- Кто там? - У него были редкие волосы с прямым пробором; на носу пенсне.
- Младший фельдфебель Ренн и двадцать солдат пополнения в шестую роту прибыли!
- Входите! - Ему было с виду лет сорок; он казался сильно раздраженным. - Что за пополнение? Опять этот сброд!
- Никакой дисциплины, господин лейтенант.
- Что? Хорошо, я сам посмотрю на них.
Он распределил солдат.
- Вы получите второй взвод, - сказал он мне, - им командует унтер-офицер Мелинг, способный человек, но слишком молод. Он живет рядом.
Я пошел в соседний дом. Мелинг посмотрел на меня ясными карими глазами и объяснил мне все в нескольких словах. Первая светлая голова с тех пор, как я снова на фронте.
Командиром первого взвода был унтер-офицер Хёле, третьего - лейтенант Ханфштенгель.
Несколько дней мы оставались в городе. Иногда издали доносился гул канонады. Впереди нас стояла еще одна дивизия. Мы выставляли часовых только справа - потому что не доверяли соседней дивизии. По слухам, в дивизии побратались с населением.
В городе все магазины были открыты. Продавали нитки, белые булочки. Я сразу же купил несколько булочек, а в кондитерской съел кусок настоящего торта. Ведь в Германии всего этого не было уже несколько лет.