Я вскинул винтовку и выстрелил. Бежавший упал. "Я убил его…" - пронеслось в уме, но это нисколько меня не взволновало.
У Хартенштейна оказалось легкое ранение.
В выступе леса был окоп, с виду как ванна. Там валялись ранцы и консервы.
Кто-то хотел взять себе что-нибудь на память.
- Оставаться на месте! - сказал я. - Мы еще не заняли позиции. Быть начеку! Ружья наизготовку! Сюда через чащу!
Стали осторожно пробираться дальше.
Слева в стороне вдруг увидели окоп. Французы стояли, подняв руки вверх.
- Là bas! - сказал я и махнул рукой назад.
Они повыскакивали из окопа и побежали в ту сторону, откуда появились мы.
Совсем рядом ружейный выстрел.
Мы стали прокрадываться дальше - Бессер со мной плечом к плечу, ружье наизготовку.
Вышли на противоположную опушку леса. Перед нами был овраг. По одну сторону поднимался редкий буковый лес. По другую сторону по лугу уходили отступающие французы.
В овраге я дал команду остановиться. Было бы бессмысленно пробиваться дальше с моими пятью людьми. Подошло несколько человек из левой соседней дивизии и двое наших с легким пулеметом, тяжело нагруженные патронами к нему.
- Где остальные пулеметчики?
- Никого не осталось. Ламм тоже ранен. Лангеноль убит.
Я заново распределил людей, и мы пошли дальше.
Рамм! Рамм! Рамм! - по лесу в одну линию, совсем рядом!
- Бегом марш! - крикнул я.
Снаряд в двух шагах справа от меня.
Сделал шаг. Резануло ногу. Вижу: голенище разорвано, на нем кровь.
- Перевязать? - крикнул Бессер.
- Нет, бегите дальше!
Я попробовал ступать только на пятку. Ничего, можно. Заковылял назад в овраг. Ко мне подошел молодой солдат.
- Вот как довелось снова встретиться.
- А кто вы такой?
- Из первой роты. Но я вас много раз видел, господин фельдфебель.
Он был ранен в икру.
- Как дела в первой?
- Командир роты убит. Он лег на дороге к пулемету. Там на дороге все убиты. Кто уцелел - не знаю, но немногие.
Мы заковыляли вместе.
Четверо французов несли на плечах широкую доску, на которой сидел раненый немец; они несли его, довольные, в сторону тыла.
Где-то недалеко, справа, рвались снаряды. Оттуда же слышались выстрелы пехотинцев.
Мы дошли до края леса, откуда раньше нас обстреливали французы. Перед нами было поле с озимыми, а на нем - мертвые, как грудная мишень. Хартенштейна здесь уже не было. Хенель лежал на спине; широко открытые глаза смотрели вверх. Он шевелил руками. Я наклонился к нему, взял его за руку. Он меня не видел.
- Хенель, - сказал я, - не бойся. Это я. - Он шевельнулся, уставив взгляд в небо. Он был ранен в живот… Я ничем не мог ему помочь!.. О нем никто не пожалеет, у него нет близких, а если и были, к чему ему это теперь?
Я пошел дальше.
Вон лежит Яуэр. Вон Зандкорн с дырой спереди в каске, а в остальном - в нормальной позе, опершись на локти. Зенгер лежал, завалившись на бок, одна рука подвернута под себя. Функе и Вольфа не было видно.
Мы шли в сторону деревни. На поле через равные промежутки времени рвались снаряды.
К нам примкнул еще один. Он был ранен в руку ниже локтевого сустава; его очень пугали снаряды.
Мы попробовали бежать и добрались до кладбища. Там двое врачей, окруженные ранеными, делали перевязки.
- Что у вас? - крикнул мне старший лейтенант санитарной службы - тот самый, что в свое время проверял мои легкие, глядя поверх голов тех, кто ждал своей очереди.
- Ранение в ногу, господин старший врач.
- Немедленно в полевой лазарет!
Еще несколько человек пошли со мной.
По улице деревни бежал Хауффе.
- Ты здесь? А все говорят - ты убит! Сейчас покажу тебе лазарет и зажарю для тебя курицу, у нас есть!
- Известно что-нибудь о Функе и Вольфе?
- Наш добрый Функе убит. О Вольфе ничего не знаю.
Начинало темнеть.
- Лазарет здесь. Я потом приду за тобой.
Я вошел в помещение, где стояло несколько человек. Справа в углу кого-то, кажется, перевязывали при свете карбидной лампы. Я оглядел стоявших и увидел совершенно разбитое лицо: и нос и рот - кровавое месиво… На меня глянули грустные глаза Вольфа. Как же он при этом еще жив и может даже стоять? Я глядел на него, и мне хотелось спросить… Но он не смог бы ответить. Я сел на ящик и ощупал ногу. Нужно было разрезать сапог. Разрезая шов, я с ужасом думал о Вольфе. Как же он будет есть? Дня через два он просто-напросто отдаст концы…
Когда я снова поднял голову, он исчез, а я вскоре попал к врачу.
- Кость раздроблена. Осколок снаряда, похоже, засел. Здесь мы не можем вас оперировать. Попытайтесь сами добраться до более крупного лазарета.
Мне наложили повязку и сделали укол.
Потом пришел Хауффе. Голой пяткой наступать было легче, чем в сапоге. Хауффе отвел меня в большой дом.
В низком помещении под потолком горела керосиновая лампа. Повсюду висели какие-то орудия труда, должно быть, это была шерстопрядильня.
Хауффе торопливо потащил меня куда-то вперед и оставил. Передо мной сидел Ламм. Правая рука у него была на перевязи; левой он тыкал в тигель, стараясь зацепить куриную ногу. Он бросил вилку и подал мне левую руку.
Хауффе принес красного вина. К нам подсел Трепте. Мы сидели и ели. Курица была острой от приправ. Меня сильно мучила жажда, и я пил красное вино. Я заметил, что необычайно возбужден. Нога начала болеть. Я положил ее на стул. Но боль становилась все сильнее.
Хауффе устроил мне постель на груде шерсти, и я лег.
Среди ночи я проснулся от нестерпимой боли. Меня трясло.
Я вытянул ногу вверх.
Встал и начал ковылять кругом.
Снова лег.
Потом сел на стул, ногу положил на другой. В таком положении стал дожидаться утра.
V
На следующий день начался наш переход с Ламмом по разоренной земле. Молодой солдат с простреленной икрой снова присоединился к нам. Он ковылял слева, я справа. Моя пятка, понятное дело, не привыкла ступать без обуви. Она долго еще помнила все камушки этой известковой дороги.
Пошел небольшой снег. Пленные французы шагали без сопровождения той же дорогой, что и мы. А что им оставалось делать? Впереди был фронт; кругом опустошенная земля, ни людей, ни еды.
В одном лазарете нам дали немного супа и послали дальше. Солдат с простреленной икрой все жаловался на голод. Я ел мало, только сильно хотелось пить.
Шли по широкой, мощеной дороге. Камни были острые и очень твердые.
Пришли в небольшой городок. Время от времени где-то бухали и рвались снаряды. Мы спросили дорогу в лазарет. Когда пришли туда, санитар сказал:
- Никого не можем принять. Пришел приказ: снимать лазарет, потому что он постоянно под обстрелом.
- Куда же нам идти?
- Не знаю. Знаю только, что эта дорога ведет в тыл.
Мы пошли дальше. У Ламма начались головокружения, мне все труднее было оттягивать носок ноги, и я чувствовал, как кровь пульсирует в подошве.
Мы стали чаще садиться, чтобы передохнуть. Штаны мои еще не совсем просохли.
К вечеру пришли в деревню. Мы с Ламмом настолько обессилели, что молодой солдат посадил нас на камни по обе стороны каких-то ворот. Я подумал еще, что это должно выглядеть комично, но смеяться уже не мог.
Подробности этой ночи изгладились у меня из памяти. Похоже, я всю ночь бредил.
Утром я почувствовал себя лучше. Выпил кофе, и мы двинулись. Жара у меня больше не было, но все, что я видел на этой голой земле, приобретало, мучительно резкие очертания, и у меня не было сил идти.
Нас обогнало несколько грузовиков. Ламм попытался остановить один. Но оттуда только ругнулись в ответ и проехали мимо.
Ламм попробовал остановить другой. Никакого ответа. Я видел, как у Ламма дернулись губы. Он чуть не плакал от изнеможения и был страшно бледен. А солдат с простреленной икрой совсем ожил и почти не хромал. Я шепнул ему, что надо еще раз попробовать.
- Сделаю, - тихо ответил он, - только вы сядьте на обочину.
Когда показался очередной грузовик, он встал на дороге и поднял руки. Шофер притормозил.
- Что случилось?
- Возьмите этих двоих!
- Не имеешь права нас останавливать! - с бранью закричали в ответ.
- С вами иначе не получается! - засмеялся тот.
Продолжая браниться, они все же помогли нам забраться в кузов. Грузовик грохоча и дребезжа двинулся дальше. Моя нога лежала на прыгающих досках. Я подтянул ее и положил на левое колено. Но так сидеть было неудобно. Я обхватил ногу руками. Так было еще хуже.
- Подождите-ка, - сказал молодой солдат, сел к борту, взял мою ногу и положил себе на колени. Я действительно почувствовал облегчение, хотя, вероятно, не столько от удобного положения, сколько от его доброты.
Так мы прибыли в Сен-Кантен, а оттуда с эшелоном легкораненых отправились дальше. Я побывал в разных лазаретах. И повсюду мне делали рентген ноги.
- Трудная операция! Постарайтесь попасть к специалисту!
Так, через несколько дней я попал в гарнизон. Снова рентген.
- В операционную!
Санитар доставил меня туда. Меня вымыли и сделали обезболивающий укол в ногу. Было очень больно. Второй укол оказался менее болезненным.
Сестра держала у меня перед лицом какую-то тряпку, чтобы я ничего не видел.
Я чувствовал, как врач режет мою ногу.
- Еще не закрывать, сестра! Чего только у вас тут нет: хороший осколок снаряда, осколки кости, кусок кожи и кусок шерсти или еще чего-то от чулка.