Амикур
Ночь. Мы стоим на дороге, ждем. Справа дома, слева луг в низине.
Третий батальон должен снять французский форпост. Фабиан тихо говорит Эрнсту:
- Нужно разрядить винтовки, чтобы ни одного случайного выстрела - и с примкнутыми штыками, широким охватом…
Трещат выстрелы!
Клатч! клатч! - шмякаются пули на дорогу.
- Налево к лугу, залечь! - кричит лейтенант.
Сзади галопом по дороге всадник.
- Какая рота?
- Третья!
- Цепью вперед, марш!
- Впереди же весь наш батальон!
- Черт подери! Из дивизии приказ: развернуться в цепь! - рявкает голос из темноты.
- Всей роте развернуться в цепь, налево марш! - орет и Фабиан.
Я бегу вперед.
Зз! Зз! Зз! - свистят пули. Тьма-тьмущая, хоть глаз коли. Впереди черным провалом зияет луг.
- Вперед! Марш, марш! - орет Фабиан.
Мы бежим. Неумолчно трещат выстрелы. Но вокруг не видно ни зги.
- Ложись! - орет Фабиан.
Я бросаюсь в траву. Трещат выстрелы, свистят пули.
- Вперед! Марш, марш! - орет Эрнст.
Что с лейтенантом, почему он не командует? Мы продолжаем бежать навстречу невидимому огню. Справа, на фоне неба, вырисовалась мощная крона дерева. Слева, вижу, появились трое - гуськом друг за другом. Это Эрнст со своими дальномерщиками. Огонь понемногу утихает.
Мы переходим на шаг.
Впереди в лесу что-то происходит. Там какая-то суматоха. Слышны команды, крики, проклятия!
- Если здесь нет ротных, беру командование на себя! - кричит какой-то тощий, долговязый лейтенант и бранится.
Слева появился Фабиан.
- Что здесь от нас требуется? Я привел целую роту.
- Пока ничего, кроме соблюдения порядка! Что творится, а? Мы вышли сюда к лесу, а они сидят себе на деревьях и палят оттуда! А мы стоим с разряженными винтовками! Ты попробуй заряди, когда в тебя стреляют! А все наш командир дивизии со своей треклятой любовью к рукопашному бою! Убрать бы всех этих замшелых вояк куда подальше! А где все ротные командиры? - Он продолжал греметь.
Я услышал чей-то сдавленный хрип у моих ног.
Из лесу доносились крики:
- На помощь, товарищи!
Там раненые, как могли, помогали друг другу подняться. Но без особого толку.
Эрнст рапортовал:
- В моем взводе трое легкораненых. И отсутствует санитар-носильщик Вейс. Я приказал ему идти за взводом.
- Собирайте роту здесь! - распорядился Фабиан. - И пошлите одно отделение в лес. Под их прикрытием мы сможем помочь раненым. Перевязывать будем вот под тем большим деревом.
- Ренн! Обеспечьте прикрытие впереди на дороге! - приказал Эрнст. - Как далеко потребуется вам для этого продвинуться вперед, я отсюда определить не могу.
Цепью, с ружьем на изготовку мы вошли в лес. Тут и там распростертые на земле тела. Кто-то охает. Между деревьями потрескивает что-то, слышны невнятные слова, стоны. Двое ведут кого-то под руки. Впереди кто-то протяжно скулит. Мы осторожно продвигаемся. Кто знает, может, французы еще сидят в лесу.
Там, слева, похоже, лежит тот, что скулил. Я делаю несколько шагов в сторону от дороги. Он лежит неподвижно под елью и скулит. Я становлюсь на колени… Правое ухо у него в крови.
- Эй! - говорю я.
Но он все скулит - как видно, без сознания.
А тут впереди опять послышалось что-то. И я никак не мог взять в толк, что это за шум. В нем было что-то живое и вместе с тем неживое.
Я подозвал своих.
- Сейчас поползем влево от дороги. Там впереди что-то есть.
Осторожно, крадучись, я двинулся вперед. Между деревьями мелькнул свет. Внезапно он ударил мне в глаза. Я шагнул влево, чтобы не идти прямо на огонь. Мне почти ничего не было видно, хотя огонь горел неярко. Деревья передо мной расступились. Дальше виднелась новая полоса леса. А посередине была лужайка, и там горел костер. С костром кто-то возился. Я спрятался за дерево. До костра было шагов пятьдесят, а то и меньше. Возле него сидел француз, он подбрасывал в огонь сучья, и они трещали. Это и был тот звук, что я услышал. Все это показалось мне каким-то странным и зловещим, да и человек этот - здесь один. Впрочем, нет, там на земле лежало еще что-то.
Я тихонько вернулся к Цише.
- Оставайся пока здесь. Я подползу к костру с той стороны. Если что - стреляй прямо в костер, чтобы я мог тем временем смыться.
Я двинулся к дороге. В лесу у меня на пути что-то лежало. Я крался от дерева к дереву. На том, кто лежал, было французское кепи.
- Оо-ээ!
Я испугался. А это просто зевал тот, что у костра.
Я снова нырнул за ближайшее дерево. Вот оно! Справа от меня не земле люди и ранцы. Я замер. Может, это сторожевая застава, а я прокрался между костром и часовыми?
Но тогда часовые давно должны были бы нас заметить, и тот, у костра, не сидел бы так спокойно.
Я укрылся за следующим деревом и ударился о какую-то железку. Поглядеть, что там, я не успел - француз вдруг поднял голову.
- Bonjour, monsieur! - сказал он и поднял вверх свой котелок.
Я не мог понять, видит он меня или нет - ведь огонь явно слепил ему глаза. Может, он решил на всякий случай проявить дружелюбие? Он опустил свой котелок и что-то произнес.
- Где Français? - спросил я.
Он указал куда-то назад и помахал рукой - они, дескать, далеко.
Я подошел к нему ближе, к самому краю леса, и сделал знак своим.
Они так внезапно вынырнули из темноты, что у француза глаза стали круглыми, как у совы, и мне потешно было на него смотреть.
Теперь я огляделся вокруг: справа, чуть дальше, проходила дорога. И там лежали убитые французы, валялись ранцы, винтовки. Видно, их захватили врасплох во время еды. На эту недоеденную еду в мисках мне как-то страшно было смотреть.
- Эй, Гартман, - окликнул я, - ты же немного кумекаешь по-французски - порасспроси-ка его!
Гартман был стройный чернявый парень с горящими глазами. Он присел к французу у костра.
Остальным я велел стать у опушки леса.
- У них здесь хлеб есть, - сказал Гартман.
Сам не знаю почему, но мне вдруг стало не по себе.
- Ну, что ты еще разузнал?
- Здесь, в лесу, стояли две роты. Капитан одной из них был ранен, но они унесли его с собой.
- Ладно. Погляди, где там этот хлеб.
Он отложил в сторону ранец и винтовку и занялся разбросанными повсюду вещами. Было очень тихо, лишь далеко позади кричала птица.
- Эта птица - вестник смерти! - сказал Цише.
Мне стало жутко от его слов.
Гартман притащил две полкраюхи хлеба и несколько консервных банок.
Сзади на дороге раздались шаги.
- Вам велено вернуться.
Когда мы вышли из леса, стало светать. Под высоченным деревом горел небольшой фонарик - там врач делал перевязки. Повсюду лежали раненые. И один, совсем восковой, с разорванной грудью, мертвый. Кто-то стонал.
Я доложил лейтенанту:
- Мы добыли две краюхи хлеба.
- Оставьте их себе. Для роты все равно мало.
Врач поднялся с земли. Рукава у него были закатаны и руки в крови.
- Я кончил, - сказал он ровным голосом. - Бинтов больше нет, и инструмент никуда не годится. - Он подошел к лейтенанту вплотную. - К утру две трети раненых умрут здесь.
Крие! Крие! - раздавалось в листве у нас над головой.
Я пошел к взводу. Лейтенант поспешил за мной.
- Моего коня со спальным мешком и одеялом здесь, понятно, нет. И потом я сегодня потерял денщика, уже второго. Так что нам придется спать под одним одеялом. - Голос его звучал как-то странно. Видно, у него было смутно на душе.
На лугу стояли снопы. Я притащил соломы. Потом отрезал ломоть хлеба и протянул его лейтенанту.
- Ведь вам самому нужно, - сказал он.
- Господин лейтенант, должно быть, чувствует себя неважно.
- Что-то вертится у меня в голове. Сейчас они тут лежат, а завтра умрут, но есть вещи и пострашнее.
О чем это он? Я не решился спросить. Он тоже молчал и смотрел на звезды над темной кроной дерева.
Мы улеглись рядом. Одеяло укрывало меня только наполовину.
Раненые стонали. Один все зевал, и казалось, уже не мог остановиться.
Крие! Крие! - кричала птица.
Лейтенант беспокойно дышал во сне.
Крие! Крие! - кричала птица.
Мне вспомнился тот, что недвижно лежал на носилках и смотрел на звезды - как Зандер тогда, в кузнице. Что стало с Зандером?
Лейтенант вздыхал во сне, словно ребенок, который увидел больше, чем ему дозволено.
Крие! Крие! - кричала на дереве птица.
Снова мне померещились глаза, спокойно глядевшие на звезды. Ну сколько еще можно так выдержать?
Было еще довольно прохладно и сыро. И очень тихо. Край солнца выглянул из-за дальней гряды облаков. Лейтенант спал. Я тоже лежал и смотрел на дерево - сквозь темную листву проглядывало светло-голубое небо.
Было холодно, но я не мерз.
Кругом нас стали подыматься, потягиваться, скатывать одеяла и плащ-палатки.
Я выполз из-под одеяла. Руки у меня все еще были в запекшейся крови того французского офицера. Кажется, с тех пор минула неделя. А я даже и не умывался еще!
На перевязочном пункте царила тишина. Разрезанные мундиры, чья-то оголенная нога. Лежавший на носилках уставился в небо мертвыми глазами.