- Мерзавцы, - зарычал часовой у двери. - Осторожней! - орал он, вскидывая винтовку. Я выглянул из-за его спины. - Бандиты! - ругался он. - Волочат раненых по земле за ноги! Ну, теперь пусть поберегутся!
Дом был слишком мал для стольких людей. А снаружи ухала и грохотала канонада.
Бельгийцы внесли раненых в комнату направо, и снова вышли.
Я поднялся по лестнице, чтобы взглянуть на другой берег Мааса. Мирно текла река в сиянии солнца. Верно, был уже полдень. Я вынул часы. Они стояли. Да, я же не спал прошлой ночью и потому забыл завести их.
Постояв, я опять спустился вниз. У человека из погреба была забинтована рука, и он ругался вполголоса. Теперь он уже не ухмылялся; стал серьезен, суров. В открытую дверь видны были убитые. Там лежал Цахе с восковым лицом и руками словно из дерева.
- Господин фельдфебель! - сказал я. - Можно мне опять наверх?
- Да, - сказал он, - вот, выпейте водки.
Я выпил. Меня удивило, что он такой приветливый; в гарнизоне он всегда держался очень важно.
На том берегу все оставалось без изменения. Я поднялся наверх. Цише и остальные радостно меня приветствовали. Я сел в углу на стул. Хорошо, что они ничего не замечали.
Все вокруг суетились, но до меня не доходило, что они там делают. Голова раскалывалась на части. В ушах шумело.
Не знаю, сколько времени просидел я так. Кто-то взял меня за руку. Сокровище повел меня к столу. Они зажарили клецки и подали к ним хлеб и кофе. Я ел молча, наклонившись вперед, чтобы не видели моего лица.
Я заметил, что Ламм часто поглядывает на меня, словно хочет ободрить. Я с недовольством взглянул на него. Но когда я увидел, сколько участия в его глазах, подо мной закачался пол. Я приник к столу и заплакал. Сокровище погладил меня по плечу. Хоть бы они не обращали на меня внимания!
Все еще в полузабытьи, я заметил, что вошел Сокровище. Верно, он выходил. Он принес свой ранец. Я был не в состоянии уследить за тем, что они там делали.
Потом он потянул меня за руку, уложил на пол, подсунул под голову ранец и укрыл своей шинелью. В голове лениво ворочались мысли: разве можно этак во время сражений? Но я уже был совсем далеко.
Я проснулся оттого, что Сокровище стоял возле меня на коленях и пытался влить мне в рот кофе.
- Как ты вымазался! - воскликнул я.
- Я тушил огонь наверху, - засмеялся он и ткнул большим пальцем в потолок.
Я встал и сел к столу. Я чувствовал себя как-то странно. Едва проснувшись, я уже вспомнил, что произошло, но теперь все воспринималось как-то по-другому. Все отодвинулось куда-то далеко. Сон освежил меня - мне стало необыкновенно легко.
Снаружи было тихо. Только в доме слышались разговоры и шаги.
Вскоре пришел приказ о сборе. Уже смеркалось. Дорога была забита людьми и повозками. Кое-где горели дома, - все больше на том берегу. Там, перед багрово зияющими провалами окон, проходили колонны - они казались непомерно огромными. Широко расползались стрелковые цепи, взбираясь на высотки. Мы одержали победу.
Рота собралась в саду и должна была ожидать там переправы. На дороге, оседлав стул и опираясь подбородком на его спинку, сидел генерал Хане, наш командир бригады, и взирал на пламя горящего дома.
Я уселся рядом с Ламмом на узкой луговой тропке у воды. Темнело. На той стороне на дорогу упал с крыши раскаленный, водосточный желоб. Влажный ветер относил искры через спокойно текущий Маас, странно серый, похожий на змею. Дальше у левой излучины отблески пожара превращали реку в огненный поток.
- Я думал, - сказал Ламм-,- что война делает человека жестче. А ты и вправду такой омерзительно мягкий? - Он встал, чуть пошатываясь, и улегся спать. Намеренно назвал он меня на "ты" или оговорился?
- А ты что - не ляжешь разве тоже спать? - спросил Сокровище. - Я забрал твой ранец с полевой кухни. Всем, кто был в дозоре, они подвезли вещи.
Мы ощупью пробрались к нашим местам. Лейтенант уже спал рядом с новым командиром отделения - унтер-офицером Пферлем. Я улегся между Цише и Сокровищем и заснул; было порядком сыро и прохладно.
Во Францию
Мы стояли утром вокруг полевой кухни и пили кофе. Я показал Экольду на дом над каменоломней.
- Его что - вчера сожгли? Еще только накануне ночью мы его обыскивали. Жутковато было.
- Вы, надеюсь, не ночевали там? - воскликнул Экольд.
- Нет, а почему ты спрашиваешь?
- Так вы же побывали в разбойничьем притоне! Там, сказывают, нашли часть амуниции двух гусар. А коней они выгнали на луг. Но их опознали по свежим клеймам.
- А что сделали с этими людьми?
- Что - расстреляли, а усадьбу сожгли.
Вот так это все мне и представлялось ночью. Но чтобы все так-таки и сошлось, казалось невероятным. Мне как-то не верилось - может, не про эту именно усадьбу шла речь?
На ту сторону саперы перевезли нас на пароме из двух понтонов. Они перевозили всю ночь, но и сейчас еще гребли что надо.
Пленные французы в голубоватой форме стояли на том берегу и безучастно смотрели вокруг.
Мы построились и зашагали по берегу Мааса. На железнодорожном полотне и в садах сооружены были укрепления с бойницами. С нашего берега этого, понятно, видно не было.
Солнце припекало нам спину. На дороге валялись французские ранцы, кепи, гамаши.
- Тут кто-то даже свой мундир потерял! - сказал Цише.
- А там винтовка валяется, - сказал унтер-офицер Пферль. - Им бы только ноги унести. Такое войско скоро перестанет быть боеспособным.
Чем выше подымались мы в гору, тем больше валялось повсюду вещей: шинели, брюки, башмаки, винтовки, штыки и помятые синие походные фляги. Вот это была победа!
- Тут валяются пачки патронов, - сказал лейтенант. - Подберите их и выкиньте в первый же ручей. Не то проклятые бельгийцы подберут и будут нас поодиночке подстреливать.
- Господин лейтенант, может, и винтовки сломать? - спросил Эрнст.
Мы попытались отбить у винтовок приклады. Но дерево оказалось слишком крепким. Потом попробовали сбить мушки. Но и они сидели чертовски прочно.
Справа, в лощине, стояли четыре брошенных орудия, а на дороге - повозка с боеприпасами и перед ней, в спутанной упряжи, - три павшие лошади.
Мы все лезли в гору и такого нагляделись, что аж в жар кидало. И еще я видел то, что могло бы меня радовать: брошенные снаряды, груды винтовок, одеял. Но радоваться я уже не мог. Исподтишка подкрадывались воспоминания о том, что было вчера. Так ли это было, как грезилось мне в мечтах о моем первом сражении? Разве не жаждал я геройства? Вынесу, мол, офицера из-под огня или заколю какого-нибудь чернявого в смертельной схватке? Почему выпало мне на долю пережить нечто мерзкое? Сперва драпанул, пусть всего лишь за дом, но ведь это было первое, что я сделал на поле боя! А потом выставил себя на посмешище - стал палить в стену каменоломни! Как же могло так получиться? Ну разве мог враг сидеть за стеной каменоломни!
Мне не хотелось больше об этом думать. Хотелось все забыть. Но оно снова всплывало в памяти, и с каждым разом мне становилось все более тошно.
Мы проходили через выгоревшую почти дотла деревню. Кое-где в сожженных домах еще тлели балки. Оттуда несло гарью. Ребенком я видел пожар в соседней деревне. Там горел скот. Но здесь было другое. Тут горели люди.
- Там кто-то лежит внутри, - сказал Цише.
Я оглянулся, но мы уже прошли мимо.
Вдруг вечером совсем рядом раздался пушечный выстрел. Головная колонна остановилась. Лейтенант Фабиан - он шел в то время пешком - побежал вперед посмотреть. Через несколько минут он вернулся.
- Проклятые бельгийцы стреляли из дома в голову нашей колонны. Убит лейтенант и еще трое. Они так хорошо забаррикадировались, что пришлось подкатить пушку и бить по дому прямой наводкой.
Мы шли и весь следующий день. Снова горящие деревни, и снова бельгийцы стреляли оттуда по нашим. Снова тлеющие, перекрытия, рухнувшие крыши, смрад от сгоревших трупов. Меня с души воротило от этой страны. Я уже не питал злобы к бельгийцам - во всяком случае к большинству из них, но я стал их бояться и бояться войны, этой гнусной бойни, порождающей ненависть к людям. А что ждет нас во Франции?
Мы приближались к французской границе. Горящая деревня. Вдруг рядом со мной рушится кровля. У моих ног взметнулись вверх искры, и обдало таким жаром, что мы припустились бегом.
Потом мы вступили в небольшой лес. Фабиан изучал карту. По другому краю леса проходит французская граница.
Мы выходим из леса. Перед нами - залитая солнечным сиянием - раскинулась деревня. Мы входим в нее. На крылечках стоят люди; у них вполне дружелюбные лица. Итак, это Франция.
Ле Мон
Справа, невдалеке, виднелся прямоугольник тощего елового леса. Все остальное кругом - бурая земля в лучах солнца да прямо перед глазами, в пыли - походная колонна. Так было с самого утра.
Порой мы останавливались. Затем шли дальше.
Вдали урчали пушки.
Пот не лился - только увлажнял пыльное лицо. Винтовка давила на плечо. Руки набрякли.
У дороги стоял дом, двери и окна его были распахнуты. Видна разворошенная постель. На столе - посуда, стаканы. Перед крыльцом - разбитые бутылки, стулья. Жители бежали от нас.
Мы вошли в лес. Дорога прямая, как стрела. Слева, грохоча, промчалась на рысях артиллерия. Справа остановилась колонна с боеприпасами. Мы ковыляли посредине, едва передвигая натруженные ноги.
Артиллерия остановилась, а колонна с боеприпасами тронулась вперед. Оттуда прискакал офицер связи и стал пробиваться дальше. Артиллерия открыла огонь. Мы шли всё вперед.