Оставшись еще раз один, Лионель уже не чувствовал себя таким, каким был в это же утро до появления милой, маленькой гостьи - Жасмина словно унесла с собою всякую радость - все вокруг изменилось, и потускнело… Как бы побежал он теперь за ней! Как было бы весело догнать ее - еще раз с ней провести долгий, радостный день! Но - он помнил слово, данное отцу… Страшная тоска на него напала; он, было, попробовал взяться за книги - но напрасно - мысли его блуждали где-то далеко - ни на чем не мог он сосредоточиться. Прямо против скамейки, на которой он сидел, две бабочки, ярко-голубые, точно крылатые васильки, весело кружились в воздухе, как бы играя меж собой. За ними Лионель долго рассеянно следил глазами, невольно ими любуясь - и вдруг - невозмутимое равнодушие природы впервые сказалось его душе и ужасом поразило его… "Ни чему ни до чего нет дела", думал он", что бы с человеком ни случилось - птицы будут петь и цветы цвести и бабочки не перестанут весело кружиться и солнце будет радостно светить - оттого-то они и решили, что причина всему атом - не ждать же участия от атома!" Он встал и медленными шагами направился к тенистой, большой, липовой аллее, которая прямо от ворот сада вела к дому. По ту сторону закрытых ворот он издали увидал человека, который, стоя у самой решетки, делал ему рукой какие-то непонятные знаки - он ускорил шаг - но вдруг вздрогнул и остановился… перед ним предстало одно из тех несчастных созданий, в которых трудно даже уследить образ человека: это был калека с искривленными руками и искривленными ногами. Страшно выпученные глаза дико глядели, лицо было желтое земляного цвета, как у мертвеца, и огромный рот, безобразно раскрываясь, испускал какие-то несвязные, странные звуки. Голова несчастного судорожно покачивалась со стороны в сторону, в руках он держал корзину, наполненную прелестными белыми розами и румяными яблочками - близость этой красоты и этой свежести как-то безжалостно оттеняла безобразие несчастного нищего, - он продолжал крючковатой рукой и искаженной улыбкой манить Лионеля к себе. Но мальчик, весь похолодев от ужаса, точно прирос к своему месту - он не шевелился, испуганно глядел перед собою - и вдруг, со всех ног, пустился бежать назад к дому и остановился только, когда вбежал на верх и очутился в своей комнате - нервная дрожь пробирала его, и он не мог в себе пересилить чувство отвращения и гадливости. "Так оно и должно быть, так оно и должно быть, "отрывисто говорил он про себя - "ведь, атом все сотворил - понятно ему все, все равно…" Он закрыл лицо руками, стараясь забыть ужасное лицо, которое сейчас видел - голова у него горела, кровь стучала в виски: ему представился во всей наготе ужас земного, одного лишь земного бытия, и этот ужас подавлял его - труд, болезнь, и страдание, затем - смерть, и с нею - конец… Значит, жизнь наша не что иное, как пытка, которая оканчивается, и для добрых и для злых. - казнью - на пытку насильно приводится человек, его терзают, мучают, a затем убивают - и все это так, без причины, без цели… И в самом деле, не таковою ли должна казаться жизнь, для всех тех, кто из неё вычеркнул Бога, или к Нему относится, как к неизвестной величине. Лионель встал и нервно начал ходить по комнате. "Как же это жестоко! "с негодованием и волнением думал он - "как низко! - заставлять нас жить против нашей воли! Мы себе не просили этой жизни - зачем же она дана нам - если бы была причина… но ее нет. Вот Рубен Дейль верит, что есть причина, и потому находить, что все хорошо - но он необразованный и ничего не знает… Что бы нашел он сказать про этого нищего? мог бы он объяснить, для чего его Бог создал такое ужасное творение?" Тут, видно, какая-то мысль вдруг прервала его размышление, он быстро вышел и спустился вниз. Он обошел все комнаты, тщательно стараясь разыскать книгу, о которой он вдруг вспомнил - но ни в кабинете отца, ни в гостиной, ни в комнате матери, этой книги не нашлось. Тогда, через коридор, он прошел к кухне, и вызвал оттуда одну из горничных, которая приветливее других относилась к нему.
- "Люси", спросил он, "есть ли у вас книга Нового Завета, и можете ли вы одолжить мне ее на несколько минуть?"
- "С удовольствием, м-р Лионель", добродушно улыбаясь, сказала Люси, "я вам сейчас принесу книгу, которую я получила при выпуске из школы."
Она ушла и скоро вернулась, бережно держа в руках книгу, завернутую в тонкой бумаге.
- "Видите, какая она красивая", сказала она, приподнята бумагу, "пожалуйста, милый, чернилами ее не закапайте и, когда отыщете, что вам надо, принесите назад".
Поблагодарив Люси и обещав ей беречь книгу - Лионель вернулся к себе в комнату. Он закрыл за собою дверь, сел к столу - сердце у него трепетно забилось - он раскрыл книгу… и скоро нашёл, чего искал - историю исцеления десяти прокаженных. Проказа, как было объяснено ему, была самая страшная из всех болезней - болезнь эта была и наследственная, и прилипчивая - она искажала человека до потери человеческого образа… однако, Христос никогда не отворачивался от этих несчастных страдальцев. Напротив, Он исцелял всех тех, которые приходили к Нему, и отпускал их от Себя уже радующимися… только однажды, когда десять прокаженных очистилось, по слову Его, только один из них воздал хвалу своему Благодетелю… - Лионель смутно чувствовал, что за простыми словами рассказа кроется что-то - иное, что-то глубокое, что его пониманию еще не доступно… Голова его разболелась, мысли как-то начали путаться - он тихо закрыл книгу и глубоко вздохнул. - "Все в ней так прекрасно", сказал он про себя, "но не мне читать ее… ведь, мой отец говорить, что все это неправда - и в одной из моих книг, автор которой человек очень умный, сказано, что, всего вероятнее, Христа никогда и не было, Его" придумали сами Петр и Павел. Хоть бы знать, во что верить - а в ученых аргументах ни один человек не согласен с другим - все, все одна путаница, куда ни посмотришь"!
Он снова спустился вниз, отыскал Люси и, поблагодарив ее, возвратил ей ее книгу.
- "Что, нашли, чего искали, м-р Лионель?" спросила она.
- "Нет, не совсем" - ответил он и, запинаясь, нетвердым голосом, прибавил: "Люси, знаете ли вы несчастного нищего, который продает розы и яблоки, он сейчас был тут за воротами - лицо у него такое страшное?.."
- "Да, знаю его, - бедный!" с глубокою жалостью сказала девушка, "Я часто его вижу - он "дурачок у нас в деревне," но он не нищий. Хотя он, более чем слабоумный, сердце у него предоброе, и он, по-своему, разумеет, что худо, что хорошо - никому не хочет быть в тягость. Непонятно, как он живет - видно, Сам Господь хранит его… больше, ведь, некому…"
- "Сам Господь хранит его… что могло бы это значить…?" Лионель вернулся к себе грустный, задумчивый. Ему принесли обед в его же комнату - пообедав, он сел за свои уроки. Он проработал, не отрываясь от книг, до тех пор, пока почувствовал, что у него потемнело в глазах и что голова сильно закружилась. Опасаясь, что может повториться с ним обморок, он поспешно вышел в сад - тут он вспомнил, что уже больше 4-х часов, что в этот час обещала прийти Жасмина. Он направился к зеленой изгороди и там терпеливо прождал до 5-ти часов. Но не пришла милая девочка… огорченный, расстроенный он вернулся домой. Люси принесла поднос с чаем, с жалостью и состраданием глядя на утомленное личико бедного мальчика.
- "Знаете ли, что, м-р Лионель" - сказала она, - "на вашем месте, я бы сегодня пораньше легла спать! Право! Вид у вас совсем, совсем измученный."
- "Я хочу ждать маму", ответил Лионель.
Видимо, Люси очень встревожило это его намерение.
- "О! лучше бы вам этого не делать!" воскликнула она. "Ваш папенька очень на вас рассердится, когда узнает! Ви знаете, что вы должны быть в постели в 9-т часов, а маменька раньше 11-ти не вернется. Лучше ложитесь, будьте умница, а то всем нам достанется!"
- "Хорошо", сказал Лионель равнодушно - "в сущности все равно - ей, ведь, все равно… Если бы она"… - но тут, совершенно неожиданно для него самого, губы его задрожали, и он залился слезами…
Добрая Люси крепко, крепко обняла его.
- "Что с вами, миленький, что с вами?" шептала она, прижимая к себе бедного, рыдающего ребенка. "Господи: да как вы дрожите! Голубчик, успокойтесь, не плачьте, не плачьте так… и все это от этого ученья, некогда-то ни отдохнуть, ни позабавиться не дадут ребенку. До чего мне жалко, что уехал м-р Монтроз!"
- "И мне тоже," промолвил Лионель сквозь слезы, "я очень его любил."
Головка Лионеля склонилась на плечо доброй Люси - близость ее сострадания действовала как-то успокоительно на бедного мальчика, и мало-по-малу реже стали капать его слезы. Еще всхлипывая, он машинально начал водить пальцем по брошке Люси, и вдруг улыбнулся - художественное произведете Коммортинского ювелира представляло сердце, пронзенное кинжалом, на котором было награвировано имя "Люси".
- "Кто вам это подарил?" спросил он.
- "Мой суженый", ухмыляясь, ответила она. "Кинжал - это я сама!.. Это значить, что я пронзила его сердце - не смешно ли!"
- "Очень, очень смешно", сказал Лионель и улыбнулся почти весело.
Люси рассмеялась.
- "Вот я это ему скажу! а он-то - как рассердится!… Ну, что, миленький, оправились вы теперь немножко?"
- "О, да!" и Лионель обтер глаза об ее передник и улыбнулся ей. - "Вы были правы, Люси, я только немного устал - теперь все прошло, можно напиться чаю."