Василий молча подал брату листок из ученической тетради, на котором криво легли каракули, выведенные рукой их мамы. Валентин сразу же вклюнулся в этот драгоценный листок; а Василий, усевшись за стол, уставился на него. Он уже читал письмо и уже знал, о чём в нём написано. Мать скупо объясняла, что она жива-здорова, что недавно прислал ей письмо их отец, воюющий где-то под Ленинградом; что недавно отыскался, наконец-то, ещё один её сын, а их брат - Владимир, долгое время находившийся в окружении, а затем прорывавшийся из этого самого окружения; что Владимир сейчас служит в Москве, при каком-то очень важном штабе, но очень просится на фронт, и именно в ту часть, где служат они - Василий и Валентин; что Владимир мечтает о том, чтобы танковый экипаж полностью был семейным.
Василий, Валентин и Владимир - тройняшки. Они одновременно появились на свет божий и были похожи друг на друга, ну как две капли воды! Вернее - как три капли… Только мать да отец могли их различать, а остальные - и соседи, и друзья, и учителя в школе - постоянно путали близнецов безрезультатно гадая, кто же из них Вася, кто Валя, а кто Вова.
Перед самой войной братья Котляковы окончили военное танковое училище и были направлены служить в одну и ту же боевую часть. И тут грянула война!.. И, как назло, вдруг заболел Владимир: его отправили в госпиталь; госпиталь вместе с другими тыловыми подразделениями попал в окружение. И Владимир для родных и знакомых, что называется, пропал. Пропал без вести. Пропал в прямом смысле этого слова… И вот теперь мать пишет, что брат их нашёлся…
Валентин прочитал письмо и с какой-то радостной грустью сказал:
- Знаешь, Вась, а всё-таки это здорово, что Володька наш нашёлся!
Василий ничего не ответил брату; молча он подошёл к Валентину и крепко-крепко обнял его.
У ГЕНЕРАЛА БОКОВА
Нет, что ни говорите, не та уже Москва сегодня была. Совсем не та, как в прошлом году, в 42-м. Разница - ог-ром-ней-шая!.. Тогда все улицы советской столицы, куда ми взгляни, были сплошь и рядом перекрыты громоздившимися самыми разнообразными оборонительными сооружениями: в том, минувшем году, не то что проехать, пройти пешком трудно было. А сегодня, в этот светлый морозный февральский денёк, Москва встретила Павла Алексеевича непривычно оживлённым шумом и, как ему - по крайней мере - показалось, какой-то праздной сутолокой; уже даже как-то непривычно резали уши громкие беспечные сигналы большущего потока машин. А трамваи с их весёлым перезвоном!.. Для них как бы и не существовало такого страшного понятия, как война.
Ротмистров опытным взглядом сразу же определил, что многие москвичи - и проезжающие, и проходящие мимо - наверняка находятся в неплохом настроении. В морозном воздухе иногда звенел чей-то задорный смех, проносились в воздухе, словно снаряды из "сорокапятки", и весёлые шутки.
"А почему бы им и не порадоваться! - всей грудью вдыхая морозный дух, думал генерал. - Мы уже не те, новички, как в начале войны, мы уже надавали фрицам по соплям: сколько уже крупных сражений выиграли!.."
У командующего бронетанковыми и механизированными войсками Якова Николаевича Федоренко Ротмистров задержался недолго. Беседа велась на излюбленную обоими генералами тему, на интересующую их, и, в основном - и Ротмистров, и Федоренко - остались довольны друг другом, так как мысли и убеждения их почти во многом совпадали.
Провожая Ротмистрова, Федоренко сказал ему:
- Павел Алексеевич, поезжайте к Бокову и… и отстаивайте свою позицию до конца. А я вас, не сомневайтесь, обязательно поддержу. Сделаю всё, что в моих силах и возможностях.
Ротмистров крепко пожал Якову Николаевичу руку.
В Генштабе командующего танковым корпусом Ротмистрова незамедлительно препроводили к генералу Бокову. Тот, против ожидания, не ставил из себя эдакого неприступно-недоступного и очень-преочень умного командиру и радушно принял Павла Алексеевича. Душевно принял.
- Как добрались, Павел Алексеевич? Надеюсь, без приключений?
- Да, вроде бы, слава Богу, благополучно. А почему вы, Фёдор Ефимович, такой вопрос мне задали? Насчёт приключений…
- О, бывали кое с кем и трудности в этом вопросе. И не один раз!.. Но о них позже, потом поговорим. Да вы присаживайтесь, дорогой Павел Алексеевич, с дороги ведь.
Ротмистров присел на диван, а Боков, заказав по телефону чай, не спеша и подробно начал рассказывать о существе дела, ради которого Павла Алексеевича и вызвали так внезапно в Москву.
- Всё назрело давно уже, - Боков прихлёбывал чай и, не отрываясь, смотрел прямо в глаза Ротмистрову, - очень даже давно, но на пути к намеченному было слишком уж много препятствий. Да вы и сами о них знаете не понаслышке. Так ведь? А сегодня вопрос о реорганизации танковых армий смешанного состава - а их, армии, ещё в прошлом году создали - встал очень остро. Надеюсь, вы меня понимаете…
Ротмистров промолчал п лишь слегка кивнул головой, а генерал Боков продолжал:
- Я, конечно, никого не собираюсь осуждать, Павел Алексеевич, но сегодня все должны понять, что управлять армией, имеющей в своём составе танковые, пехотные и… и кавалерийские соединения - весьма сложно.
- Вы правы, Фёдор Ефимович, - подтвердил правильность слов представителя Генерального штаба Ротмистров, - ой как вы правы!.. Чёрт побери! Опыт же уже есть, причём - горький опыт подобного управления. Смотрите сами, что получается, товарищ генерал: армия идёт, допустим, в наступление, а только что перечисленные вами соединения имеют различную степень подвижности и манёвренности. Кони сильны и выгодны в одном, танки - в другом, пехота - в третьем. К чему всё это приводит?
- Ну, Павел Алексеевич, удивили! - иронически развёл руками Боков. - Вам как теоретику и практику подобные вопросы, наверное, и задавать не стоит. Мартышкин труд, так сказать.
Ротмистров не обратил внимания на иронию штабного генерала.
- Простите, - сказал он, - но теоретиком - в полном смысле этого слова - я себя никак не считаю. Абсолютно! Что же касается практики, то…
И генерал Ротмистров долго говорил о том, что он лично, на собственной шкуре, испытал; что для развития успеха на прилично большую глубину - в крупных наступательных операциях - войска фронта или фронтов должны и даже обязаны иметь высокоподвижные, обладающие большой ударной силой и огневой мощью танковые соединения и объединения; что только они могут решать задачи такого рода, могут обеспечить массирование танков на важнейших направлениях и в решающий момент; что…
Генерал Боков слушал очень внимательно, не перебивая увлёкшегося рассказом Ротмистрова, и лишь только когда Ротмистров выдохся и умолк, Фёдор Ефимович спросил:
- Павел Алексеевич, мне перед вашим приходом звонил Федоренко и сказал, что вы просите организовать вам встречу с товарищем Сталиным. Вы серьёзно этого хотите?
Ротмистров вначале растерялся, но затем взял себя в руки.
- Если на то уж пошло, - сказал он, - то я, говорю вам честно и открыто, с подобной просьбой к генералу Федоренко не обращался.
- Вот как? - удивился Боков.
- Да, именно так. А говорил я ему лишь о своей готовности доложить Верховному Главнокомандующему своё мнение по обсуждаемому в Ставке вопросу. Так что, Фёдор Ефимович, я здесь не…
Резкий телефонный звонок прервал речь генерала Ротмистрова самым наглым образом, а Боков быстро поднёс трубку к уху:
- Генерал Боков слушает! - произнёс он и тут же, переменившись в лице, вскочил. - Здравия желаю, товарищ Сталин!.. Так точно, товарищ Сталин!.. Слушаю, товарищ Сталин!..
Боков торопливо и взволнованно, как будто бы молоденький курсант военного училища, пододвинул к себе объёмистую папку и начал срывающимся голосом докладывать Верховному последнюю сводку с фронтов.
Ротмистров, поддавшись возбуждённому состоянию Бокова, тоже невольно привстал, и в груди его что-то захолодело: то ли от необъяснимого испуга, то ли от внезапного волнения. А Боков в это время, закончив передавать сводку, отвечал на вопросы Иосифа Виссарионовича. Ротмистров немигающе смотрел на Бокова, на телефонную трубку в его руках, из которой мягко шелестел ЕГО голос. А генерал Генштаба вдруг скосил на пего глаза и громко, отчётливо выложил:
- Товарищ Сталин, с Южного фронта к нам прибыл генерал Ротмистров. Я прошу вас… хочу просить вас, товарищ Сталии, чтобы вы его приняли. По очень важному делу…
Ротмистров от нового приступа волнения смертельно побледнел, а лицо Бокова вдруг расплылось в широчайшей улыбке: наверняка Сталин был в хорошем настроении и сказал генералу что-то эдакое, шутливое. Затем генерал Генштаба мгновенно погасил улыбку, стёр её бесследно со своего лица.
- Слушаюсь, товарищ Сталин! - вытягиваясь, ответил в трубку Боков, и, осторожно опустив её на рычаг, шумно и с облегчением выдохнул. - Ну что ж, Павел Алексеевич, в рубашке вы, видимо, родились: Верховный не возражает и велел вас пригласить к нему.
- Что-то у меня… - Ротмистров снял очки, прямо пальцами рук машинально протёр стёкла. - Что-то я…
- Да полно вам, Павел Алексеевич! Он - Верховный - примет вас сразу же после моего доклада о положении на фронтах.
Боков засуетился около папок с документами, затем вскинул глаза на всё ещё стоявшего с очками в руках растерявшегося Ротмистрова.
- Да, я сейчас позвоню секретарю Сталина, Поскрёбышеву. Надобно заказать для вас пропуск. И ещё: у меня к нам есть небольшая просьба. Личного характера…
- Какая просьба?.