- Не для того меня учили на курсах снайперов, чтобы в такое время я пряталась в тылу. Я ведь комсомолка! Если бы война меня застала в Крыму, я бы, конечно, сюда не приехала и, может быть, не пошла бы на фронт, но сейчас я должна это сделать, бежать в тыл я не могу.
Гриша помолчал, но через некоторое время начал снова:
- Тамара, ну как ты не понимаешь! Я вот, например, обязан воевать, а ты…
- Значит, если бы ты не был офицером, ты бы не пошел? - быстро взглянула я на мужа.
- Перестань! У тебя привычка цепляться за каждое слово, - отмахнулся Гриша. - А если убьют и тебя и меня, что будет с Лорочкой?
- Лорочка не погибнет. Наша власть ее воспитает…
- А чья возьмет - еще неизвестно, - многозначительно посмотрел на меня Гриша. - Видишь, сколько у них техники, - кивнул он на небо, - за каждым солдатом гоняются.
- Вот и пойду истреблять их танки.
- Ты собираешься уничтожать? Танки?! - Муж расхохотался и махнул рукой. Потом, покосившись на мою старенькую гимнастерку и потертые брюки, сказал:
- Позоришь ты меня своим видом. Пойди к старшине, попроси новое обмундирование.
- Ничего, так повоюю, пока не дадут новое, - с обидой ответила я.
Очевидно, мы еще долго разговаривали бы в таком духе, если бы не послышалась стрельба из зениток.
Объявили тревогу. Пришлось спрыгнуть в окопчики.
Когда самолеты улетели, я побежала перевязывать раненого, а муж ушел в свой взвод.
На рассвете начали обстреливать нашу огневую позицию. Я при свисте каждой пролетевшей над головой мины припадала к земле. Бойцы посмеивались:
- Чего боишься? Сзади, за кустами, стоят наши минометы. Они и стреляют…
Но стрельба с обеих сторон усиливалась, над окраиной леса, где стояли наши пушки, все чаще взлетали фонтаны земли.
- Внимание! Противник пошел в атаку! - крикнул командир батареи.
Недалеко от нас, в лощине, из-за кустов выбежали вражеские автоматчики.
- Огонь! - раздалась команда, и грохот еще более усилился.
При каждом выстреле нашей пушки у меня звенело в голове, и вскоре совсем заложило уши.
- Брось сумку, подавай снаряды! - крикнул наводчик Юшков, наклоняясь ко мне. - Оглохла, что ли? - и посоветовал: - Открой рот.
Я поспешила к ящику, дрожащими руками стала вынимать снаряд. Мне очень хотелось оглянуться назад. Казалось, враги вот-вот появятся на огневой. Подала заряжающему снаряд, выглянула из-за щита пушки и увидела, что гитлеровцы залегли. Разрывы снарядов и минометный огонь преградили им путь.
Но вскоре из-за дальних кустов, окаймлявших зеленую лощину, сначала медленно, как бы прощупывая почву, потом все быстрей и быстрей, стали выползать вражеские танки. И вот уже, разбрасывая из-под гусениц комья сырой земли, они стремительно несутся в нашу сторону, стреляя из пушек и пулеметов.
Вражеская пехота поднялась и под прикрытием танков тоже пошла в атаку.
Подавая заряжающему следующий снаряд, я снова выглянула из-за щита. Танки с двух сторон обходили нашу батарею, стоявшую на высотке, а по отлогим склонам высоты ползла, как саранча, пехота в зеленых шинелях.
"Ну, конец нам", - подумала я, чувствуя противную дрожь в коленях, вот что значит - ноги подкашиваются от страха.
Прошипевший, казалось, над самым ухом снаряд обдал меня горячим воздухом. Я упала на землю, а когда поднялась, увидела, что у пушки отбиты панорама и кусок щита.
- В укрытие! - прозвучала команда.
Мы бросились к щелям.
- Приготовить бутылки и гранаты!
Через минуту меня снова оглушили выстрелы нашей пушки. "Кто же это стреляет?" - я высунула голову из щели.
У пушки за наводчика стоял наш лейтенант и, прицеливаясь через канал орудийного ствола, стрелял по атакующим танкам.
Снаряд. Опять снаряд. И вдруг лейтенант схватился за грудь и плашмя упал на кучу гильз между станинами пушки. Забыв о страхе, я выскочила из окопа.
- Давай снаряды! - крикнул мне боец, вставший к пушке вместо убитого лейтенанта. Я кинулась к ящикам.
Несколько танков уже горело, а другие не решались продолжать атаку и стали разворачиваться. Увидев, что танки уходят, фашистские автоматчики тоже повернули назад. Атака противника сорвалась.
Надолго я запомнила свою первую встречу с вражескими танками.
IV
На Львовском направлении противник ввел в бой крупные механизированные силы, но в течение нескольких дней все его попытки прорваться пресекались с большими для него потерями. 27 и 28 июня в районе Львова продолжались упорные бои.
29 июня мы отступили к окраинам города. Вечером я и другой санинструктор ползали между окопами, перевязывали раненых и относили их в лощину, где стояла санитарная машина. Было совсем темно, когда к машине поднесли еще нескольких раненых.
- Немедленно везите в госпиталь, - приказали мне.
По дороге нельзя было проехать. Ее загромоздили машины, танки, пушки.
- Не прорваться нам здесь, - проговорил шофер Евдокимов. - Нужно подождать, пока рассосется пробка.
- Как же раненые? Им необходима срочная помощь…
- Что же я могу сделать? - рассердился Евдокимов. - Вы же видите, что здесь творится! - И он выключил мотор.
Пришлось ждать.
- Вы слышали о своем муже? - помолчав, спросил Евдокимов.
- Нет, - испугалась я. - А что с ним?
- Этого я не знаю, а дело он сделал большое. При мне командир полка говорил замполиту: "Жернев - герой, надо его представить к награде. Если бы не он, гитлеровцы могли бы отрезать весь полк".
- Что же сделал муж? Он жив? - волнуясь, спросила я.
- Не знаю. Подполковник только сказал: "Здорово взлетел мост", а потом добавил, что, посылая подрывников, не рассчитывал на успех. Мост был уже у фашистов, они переправлялись, а Жернев не только мост, но и плотину подорвал. Подполковник видел в бинокль, как на переправе тонули гитлеровцы…
"Молодец Гриша!" - с гордостью подумала я и в то же время встревожилась: где же он, что с ним? А вдруг ранен?
Наконец колонна двинулась. На улицах Львова валялись телеграфные столбы, вывороченные рельсы, груды камней, повсюду висели оборванные провода.
С большим трудом мы добрались до госпиталя. Вернее, это была одна из клиник мединститута, наскоро переоборудованная под госпиталь. Все его работники - от начальника до санитаров - были гражданскими людьми из местного населения. Электростанция уже не давала света, и в помещениях горели коптилки и свечи. Госпиталь был переполнен ранеными. Они лежали в палатах, операционных, в коридорах. Вместе с шофером мы перенесли в приемную и наших раненых.
- Скорее забирайте людей и освобождайте носилки. Надо ехать обратно, - сказала я сестре.
Она попросила:
- Помогите мне записать фамилии…
Я доставала из гимнастерок документы и диктовала фамилии. И вдруг не поверила своим глазам - у меня в руках удостоверение личности Жернева, на фотокарточке - знакомое, дорогое лицо.
- Гриша! - закричала я.
Сестра, вскочила и подбежала ко мне.
- Садитесь, паненка, садитесь… что с вами?
- Это мой муж! - простонала я.
Лицо Гриши закрывали окровавленные бинты, узнать его было невозможно. Он лежал без сознания. К нам подошел врач, я бросилась к нему.
- Доктор! Он будет жить?
Врач велел санитарам отнести Жернева в операционную. Я осталась в коридоре. Хотя бы дождаться окончания операции! Но надо было возвращаться на передовую…
- Сестра, пойдемте, пора ехать, - робко сказал Евдокимов.
В городе диверсанты обстреливали улицы. Гитлеровцы бомбили шоссе, но в полку мне снова приказали везти раненых во Львов. На этот раз путь был еще труднее: шли отступающие обозы, создавались пробки. Только к утру мы добрались до госпиталя.
- Жив Жернев? Где он? - кинулась я к сестре.
Мне показали палату, в которой лежал муж. Лица и головы раненых были забинтованы. Я остановилась посреди палаты, не зная, который из них Жернев. Нерешительно спросила у ближайшего:
- Гриша, это ты?
Из дальнего угла послышался голос:
- Я здесь, Тамара…
Гриша лежал передо мной неподвижный, беспомощный. Не видно лица, волос - все перевязано, через бинты проступила кровь. Разыскала под одеялом его руку и прижалась к ней лицом.
- Как ты себя чувствуешь?
- Плохо, Тамара. Наверно, останусь без глаз…
Я тихонько плакала и говорила что-то несвязное, стараясь овладеть собой и ободрить его.
Мы не побыли вместе и пяти минут, меня торопили ехать.
За городом встретили свою батарею. Нам велели возвращаться в город и сворачивать на Киевское шоссе.
Говорили, что батарея займет оборону в Винниках, но мы продолжали отходить дальше, на Злочев. По дороге один из санитаров укоряюще спросил у меня:
- Что ж ты, Сычева, бросила мужа? Фашисты занимают Львов.
Я так и застыла. Что? Город занимают гитлеровцы? Гриша - слепой, израненный - остается у врага?!
Санитар рассказал, что час назад он вывез из львовского госпиталя раненого начальника штаба. Там остались еще раненые, в том числе и Жернев. Их не успели эвакуировать.
Я побежала к командиру полка за разрешением вернуться в город.
- Не разрешаю. Раненых не вывезешь и сама пропадешь, - возразил командир полка. - Оккупанты уже во Львове.
- Если не вывезу - приеду, но я должна попытаться спасти наших людей.
Стоявшая поблизости начальник санслужбы Нилова одобрительно посмотрела на меня. Ей, видимо, пришлось по душе мое решение.
- Поезжай, - подумав, согласился подполковник. - Только вооружись хорошо. Желаю успеха!
Затем вызвал шофера Едокимова, сказал ему: