- С тобой разговаривать, Благодатский - себя не уважать. Опять ты за свое. Ладно, хуй с тобой, не хочешь - не слушай, мне по хую. Тебе же хуже, твой кусок пизды, не мой… Давай фотографироваться, писатель!..
Благодатский второй раз за день распускал хвост своих волос, прислонялся спиной к остатку треугольной крыши. Смотрел вверх, зацеплял пальцем одной руки карман джинсов. Серо-голубые глаза Благодатского становились совсем голубыми, направленные в высокую темнеющую голубизну ранневечернего неба, легкий ветер чуть дергал его за волосы: все это снимал Неумержицкий. Говорил:
- Повернись так, сделай - чтобы каблук во-он туда упирался. Лицо попроще, Благодатский, попроще, девок здесь еще пока что нету…
Сразу после этих слов - долетали издалека крики: приближалась по центральной аллее к Вампирскому склепу группа готов.
- Ну вот бля, готы! - радостно говорил Неумержицкий, делал еще несколько снимков, передавал фотоаппарат - Благодатскому: - Щелкни и меня тоже - тут, наверху. И давай спускаться, пока эти не пришли, а то - залезут сейчас все сюда: крыша рухнет на хуй!..
Благодатский делал несколько снимков, понимал: неудачные. Быстро спускались и прятали возле стены склепа, среди обрезков стройматериала - лестницу.
Приходили готы: знакомые и незнакомые, пьяные и не очень. Располагались возле Вампирского склепа, принимались пить и беседовать. Благодатский и Неумержицкий находили себе компанию: первый терся поближе к готочкам, второй - к чужому алкоголю. Занимались тем, чем любили заниматься: Благодатский - обращал на себя внимание, высказывал суждения по различным вопросам; Неумержицкий - незаметно глумился над бестолковыми готами, не забывая при этом расспрашивать их - как и что, а также - потреблять дармовой алкоголь.
Благодатский внимательно осматривал широко разместившихся по площадке возле склепа готов: Евочки среди них не наблюдалось. Наблюдалась Джелли: подходил к ней, начинал разговаривать. Говорил, что тусовался с Евочкой: хотел выяснить про "лов".
- Ева? - спрашивала Джелли своим вечно хрипловатым голосом и сильно затягивалась сигаретой, втиснутой в длинный черный мундштук. - Ой, я ее так люблю, она такая классная…
Как именно она ее любит - узнать не удавалось. Спросить напрямую стеснялся. Думал: "Может, когда выпьем как следует - тогда будет попроще, тогда спрошу…"
- А как вы тут вчера потусовались, нормально?
- Ой, мы тут бухали, бухали… Я прямо и не помню, чем все кончилось. Не могла даже потом через забор перелезть - пацаны помогали. Круто было… А один мудак так ваще нажрался: блевал тут, по земле ползал и во-он на том надгробии имя свое черным маркером написал! Ему пизды даже кто-то хотел дать, а потом передумали. Правильно, хули с него возьмешь, с такого бухого…
Благодатский подходил к надгробию: в углу, на темно-буром граните, повыше фамилии, имени и отчества какого-то советского инженера - красовалась надпись: "Necros" - большая, жирная и пьяно-неровная. На земле возле могилы четко виднелись следы впитавшейся в кладбищенскую землю рвоты: красновато-желтые разводы с крошечными кусочками недопереваренной пищи.
- А и мудак же этот Некрос! - возвращался к Джелли.
Джелли ничего не отвечала, только слегка кивала головой: сидела на невысоком ограждении околосклепной площадки и курила: маленькая, густо накрашенная, с блестящими, недавно выбритыми висками.
- Я в общем-то понимаю того, кто хотел ему пиздюлей взвесить. Не делают так ни хуя: пришел на кладбище, так и веди себя по-человечески…
- Ой, этому Некросу - только бы повыделываться! - реагировала Джелли. - У него денег до хера, он по жизни спонсором работает, а все на него забивают. Вот он и старается показать - какой он крутой: бухает по черному. А потом - то облюется, то штаны при всех спустит и хуем машет… А ты чего, с Евой - встречаешься, что ли?
- Да нет, не встречаюсь, так просто - потусовались. Она ничего, прикольная… У тебя все подруги - прикольные.
- Ну так это же я! - кобянилась Джелли, выпрямляясь и подымая голову. - Это же я - великий Джеллик!
"Такой уж прямо и великий…" - думал Благодатский, внимательно оглядывая собеседницу. - "Все вы: троечницы-десятиклассницы - великие". Вслух говорил:
- Ага. Ты меня, может, познакомишь во-он с той готочкой, что возле склепа сидит? Я вроде недавно ее с тобой видел.
- С Эльзой? Познакомлю. Только - у нее парень есть, Рыжий у него кликуха, знаешь его - наверное. Он тоже где-то на кладбище тут сейчас тусуется, - и не успевал Благодатский вежливо отказаться, узнав о Рыжем, а Джелли уже звала: - Эльза, солнышко, иди сюда! С тобой хотят познакомиться!
Эльза подходила: в ошейнике с длинными шипами, черными крашеными волосами до плеч, в тоненьком свитере - в обтяжку.
"Бля, охуенная!" - решал про себя Благодатский. - "Надо ее как-то выбить у этого Рыжего и выебать. Да, непременно нужно ее выебать!"
- Привет, - говорила ему Эльза и спокойно разглядывала Благодатского холодными серыми глазами.
- Привет, - терялся Благодатский и не знал - что сказать. Хотел сделать комплимент ее высокой, подчеркнутой свитером груди, но понимал, что - не стоит. Так стояли они и молчали некоторое время, пока Эльза не говорила вдруг:
- У вас бухать чего-нибудь есть?
- Не, ни хуя, - отвечала Джелли.
- Кончилось. Можно сходить, - приглашал ее Благодатский.
- Пошли. Мой Рыжий с каким-то готом бухает, а меня тут одну бросил. Так я тоже ведь хочу… - отправлялись. Перед уходом Благодатский успевал оглянуться, чтобы увидеть Неумержицкого: стоял, окруженный готами, пил из горла красное вино и с энтузиазмом рассказывал какую-то чушь. "Опять стебется", - решал Благодатский.
Шли к главному входу-выходу, который по непозднему времени должен еще был оставаться открытым. Разговаривали. Благодатский шел совсем рядом и чувствовал запах парфюмерии готочки: казалось, что пользуется она вместо туалетной воды - освежителем воздуха. "Странно… Хотя - какая хуй разница, что мне - детей с ней рожать, что ли…" - так размышлял Благодатский и расспрашивал свежую знакомую о том, как попала она в готскую тусовку.
- Девка в классе была, - рассказывала Эльза. - Она все время красилась жутко: лицо бледное, а глаза и губы - черные. И сама одевалась вся в черное. Такая блядища она была, ух… Во время уроков даже иногда с пацанами за школой ебалась. Она меня в первый раз и притащила с собой на кладбище. Я такая типа - скромная ходила все время, а хотелось стать - крутой. Вот вроде и стала. Как я тебе вообще, нравлюсь?
- Ну да, нравишься, - говорил Благодатский: чувствовал, что начинает несколько волноваться и старался скрыть это волнение. - А ты с этим, с Рыжим - давно встречаешься?
- Ты откуда про Рыжего знаешь? - удивлялась готочка.
- Да ты сама ведь только что говорила - мой Рыжий. Ну я и решил, что ты - с Рыжим.
- А-а, понятно. Обо мне любят готы попиздеть, слухи спускают всякие: то - что я лесбиянка, то - что наркоманка. И незнакомые иногда больше обо мне знают, чем я сама…
- Это чё - готы такие сплетники?
- А кто не сплетник? Все сплетники, все любят попиздеть о том, что их не касается…
- Я вот - не люблю.
- А на фига тогда - про Рыжего спрашиваешь?
- Ну так, общаемся… Не хочешь - не рассказывай.
- Не хочу. Хуево мне с ним, пацан. Алкаш он, этот Рыжий, и неврастеник. Скоро достанет меня, и я на него забью совсем…
- Чем же это он тебя так?..
- Да всем… У него, видите ли, депрессии постоянно - орет на меня, из окон бросается…
- В натуре?
- Да кто его разберет… Может так, дурака валяет, выпендривается, не знаю… Тебе-то это к чему?..
- Совершенно ни к чему, - отвечал довольный Благодатский и уводил разговор в другую сторону, решив про себя: "Нормальные шансы. Надо только подпоить ее и не дать встретиться с этим Рыжим. Пусть он там себе бухает с кем-то, а мы - с тобой…"
Выходили с кладбища, видели: все сильнее сгущался вечер, все темнее голубело сентябрьское небо, и совсем уже закатилось за многоэтажные дома красноватое солнце. Направлялись к магазину. Видели по пути, как подъехал к остановке - синий трамвай и высадил очередную порцию готов.
- Во: еще приехали! - радовалась Эльза и вместе с Благодатским - переходила дорогу. На другой стороне, в траве, тянувшейся вдоль обочины, чуть присыпанной редкими жухлыми листьями - видели мертвую кошку. Она лежала на самом виду, четко выделенная цветами невысокой травы и желтоватых листьев, а рядом - сидели две вороны: крупнокрылые, с грязными шелушащимися лапами и клювами, раздирали они внутренности кошки и дрались между собой из-за них. Злыми огнями вспыхивали черные бусины глаз, и неприятно вылетали в воздух резкие крики.
- Быр-р, дрянь какая! - показывала Эльза на кошку пальчиком с длинным, покрытым лаком ногтем. - А чего они дерутся? Им ведь такой кошки должно на неделю хватить, а в раз - десяток ворон накормить можно…
- Правильно все они делают: это инстинкты работают, - одобрял ворон Благодатский. - Сейчас у них - целая кошка, а завтра - ни хера, хлебная корка одна какая-нибудь, из-за которой драться нужно. Вот и дерутся из-за всего, чтобы соблюдать формы и не оставаться голодными. Не теряют бдительности. Это человеку дай жрачки вдосталь на полгода - так он работать разучится, пить начнет, а заново работать потом может и не начать никогда. Так что - мудро поступают, что пиздятся… - с удовольствием разглядывал, как долбили друг друга сильные птицы клювами, перепачканными внутренностями мертвой кошки.
- Вот ты как рассуждаешь… - тянула Эльза. - А по-моему, чушь все это: не теряют бдительности… Просто птицы тупые, нет бы - пожрать нормально, так они лучше друг друга искалечат. Тупые, тупые!