При выходе - натыкался на двух небольших гопников, которые - трясли за что-то пацаненка-неформала, одетого под панка. "Гопота, суки", - думал Благодатский. - "Справлюсь, если что? Да они наверняка - зассут. Авось зассут…" Закидывал пакет с книгами за плечо, вторую руку сжимал кулаком и засовывал в карман. Подходил. Говорил:
- Э, хули делаем? А ну-ка, съебали по-быстрому!
- Тебе чё надо? - поворачивался один к Благодатскому, оглядывал его: оценивал. Видел - нервно напряженную руку в кармане, словно сжимающую что-то, видел пацана в пиджаке и со злым лицом. Не отводя взгляда от ожидающего Благодатского - говорил своему напарнику:
- Ладно, Колян, хуй с ним. Валим отсюда. Мы тебя, гандон, еще поймаем, - пугали пацаненка и уходили.
Благодатский решал - не идти к станции метро "Арбатская", решал - ехать со "Смоленской". Не глядя на пацаненка-неформала сворачивал за угол Макдоналдса, в двух шагах от него - закуривал. Сжатую кулаком руку снова совал в карман - чувствовал еще напряжение прошедшей встречи и близость гопников. Стоял возле станции метро: у свободно болтавшихся туда-сюда тяжелых дверей с надписью: "Вход", докуривал. Чувствовал вдруг, что дергает кто-то его за пиджак. Поворачивался: видел пацаненка. Маленький, грязный, с растерянным лицом стоял он перед Благодатским, раскрывал рот и, по-видимому, не знал - что сказать.
- Тебе чего, пацан? - спрашивал Благодатский.
- Я ничего… я - это…
- Уебывай на хуй отсюда, - дружелюбно улыбался ему Благодатский, хлопал по плечу, выбрасывал окурок и заходил в метро. Ехал домой - в общагу.
Приезжал, заходил в комнату. Бросал на кровать пакет с книгами. Приветствовал вернувшегося после учебы и писавшего что-то за столом товарища:
- Ну что, не умер?
- Не умер, - привычно отвечал Неумержицкий: друг Благодатского по комнате. Благодатский называл Неумержицкого - Неумержидским, и постоянно повторял: что он никакой не поляк, а - еврей. Неумержицкий оскорблялся и ругался из-за этого с Благодатским.
- Как там в институте?
- Нормально в институте. Лекции и семинары там, а бухла и ебли как не было - так и нет. Ты где ночью был? В ментовку забрали, надеюсь?
- Хуя. Ебался я ночью, подцепил готочку на кладбище и ебался!
- Что, прямо на кладбище ебался? Вчера ведь прохладно было даже вечером, а уж ночью - и подавно…
- Не, на хате. Мы к пацану в гости ездили, который в группе АТЗ играет. Слыхал про такую группу?
- Ну да. Химозная поебень.
- Ага. Он сам ничего, нормальный пацан. Только девка у него - стремная.
- А ты себе, можно подумать, модель нашел? - ржал Неумержицкий.
- Да нет, не модель, - отвечал Благодатский и понимал: вряд ли Неумержицкому пришлась бы по вкусу его ведьмочка. Злился:
- Тебе хорошо вот так говорить, у тебя девка нормальная и ебешься ты вдосталь. Не забывай, кстати, ты с ней встречаешься потому, что это я тебя с ней познакомился, а сам с ней - не стал.
- Не стал? Или - не смог? - продолжал ржать.
- Пошел на хуй, мудило, какая разница…
- Да ладно, ладно… Ты за книжками ездил, что ли?
- Ну да.
- Покажи - чего взял.
Показывал. Неумержицкий некоторое время молча листал книги, потом - спрашивал:
- Может, съездим сегодня на кладбище? Делать-то не хуй… Еще кого-нибудь там снимешь. Или той - вдуешь снова. Поехали, скучно. Я уже несколько недель - ни одного живого гота не видел. А еще - у своей фотоаппарат взял. Пофоткаемся.
- Давай, съездим… Эх, Неумержидский, жрать охота: сделай чего-нибудь быстренько, а? У меня ни сил, ни желания со жрачкой возиться…
- Хуй с тобой, сделаю, - отвечал Неумержицкий: готовил еду и ел вместе с Благодатским.
Ранним, еще светлым вечером приезжали на кладбище: Благодатский - в черном пиджаке и с хвостом волос, и Неумержицкий: невысокий, с простым кругловатым лицом, со светлыми тонкими волосами, остриженными в каре, в коричневой рубашке. Трамвай по обыкновению останавливался возле краснокирпичной кладбищенской стены - не доезжая немного до ворот, стоял несколько и ехал дальше. Убирали в рюкзак Неумержицкого - книги, которые читали дорогой. Выходили на остановке.
- Пиздато сегодня - тепло! - говорил Неумержицкий и щурясь смотрел на не успевшее сильно остыть красноватое осеннее солнце, которое сползало за крыши многоэтажек и заливало небо над ними пониже темно-голубого - густо-розовым.
- Хороший вечер, - соглашался Благодатский: входил в кладбищенские ворота, закуривал, вспоминал - прошлый вечер. Хотел опять: знакомств, ситуаций, отношений. Хотел - встретить Евочку. "Я бы ее - прямо здесь!" - так думал он, пока шли с Неумержицким - к Вампирскому склепу.
Приходили рано, когда никого еще не было. Возле Вампирского склепа валялся всевозможный мусор: бутылки, окурки, пакеты; Благодатский видел вчерашнюю банку с крышкой из-под салата. Доставали приобретенные у станции метро "Семеновская" спиртные напитки, откупоривали их и принимались пить.
- Бля, помнишь - тут ведь лестницу рядом видели? - вспоминал вдруг Неумержицкий.
- Ну да, и чё? - не понимал, для чего понадобилась товарищу лестница погруженный в ожидание и мечтание Благодатский.
- Так можно ведь - на склеп влезть! Потусоваться там, побухать. Пофотографировать. Полезли, хули бля!
- Полезли - пока все равно никого нет … - соглашался Благодатский: приносили валявшуюся неподалеку: около старой липы - подгнившую деревянную лестницу. Приставляли к стене склепа, осторожно взбирались на крышу: сильно цеплялись за ржавое грязное железо, усыпанное сентябрьскими листьями. Пачкали руки в крошечных лужицах рыжей воды, не успевших почему-то до конца испариться после последнего давнего дождя.
- Круто, - говорили они: впервые оказались выше, чем грустные серые ангелы и кресты на могилах, впервые видели кладбище - сверху. Разглядывали узоры, в которые слагались огражденные могилы и разделяющие их дорожки. Видели: свежие, с большими венками, черными лентами и свежей глиной - могилы; деревья, не казавшиеся оттуда уже такими высокими; головы ангелов с прямыми проборами, невидимыми снизу.
Неумержицкий делал несколько глотков и начинал фотографировать: кладбище - крупный план - вид сверху. Приседал, подходил к разным углам квадратной крыши. Использовал половину треугольной, державшейся на колоннах крыши - в качестве подставки. Говорил:
- Прямо, бля, аэросъемка!
Благодатский стоял рядом и молча рассматривал ангелов, надгробия и бродивших по центральной аллее работников кладбища, снаряженных тележкой, метлами и граблями: сметали и сгребали желтые грязные листья, складывали в тележку, везли к кладбищенскому мусоросборнику.
- А не увидят они нас? За такие шутки можно ведь крепких пиздюлей огрести… - показывал работников - Неумержицкому.
- Не ссы, не увидят. Они ходят тут, как - зомби. Ни хуя не видят дальше своего носа и ни хуя не слышат. Ты можешь поссать встать в двух метрах от них - они и то, скорее всего, ничего не заметят. Не ори главное и поглядывай на них время от времени: если чего - всегда успеем съебать.
- Ок, - отвечал не слишком веривший оптимизму товарища Благодатский.
Неумержицкий настраивал выдержку, вертелся по сторонам и щелкал фотоаппаратом. Говорил:
- Будут фотки - просто охуительные!
- Ты вроде бы меня собирался фотографировать… - кобянился вдруг Благодатский, прикладываясь к горлышку бутылки.
- Ну да, и чё?
- А ниче. Собирался, так и фотографируй меня, хули ты все деревья с крестами щелкаешь!
- Бля, ну и сука же ты, Благодатский. У нас типа чё - времени мало, торопимся куда? - злился Неумержицкий. - Хули ты все выебываешься - я да я. Кому ты на хуй нужен? С тобой даже девки ебаться не хотят, только дуры всякие на кладбищах… Будь поскромнее немного, люди к тебе сами потянутся. Хули ты…
- Да я ничего… - спокойно отвечал Благодатский. - Я так. А девки со мной не хотят ебаться сам знаешь почему - потому что мне времени жалко много на них тратить и жилплощади нету. Тебе-то хорошо - съездил к своей на ночь, и можешь дальше книжки читать и распиздяйничать. А я не могу целыми днями за пиздой бегать, не могу. Читать нужно все время и писать тоже нужно. Иначе я действительно на хуй буду никому не нужен…
- Ладно, мне можешь не рассказывать… Видел я, как ты пишешь и читаешь - как больной какой-то сидишь днем и ночью, хуячишь, - смягчался Неумержицкий. - Правда, по-моему хуйня пока получается, но ты ничего - работоспособный, выучишься потихоньку. Тебе эта-то, с большими сиськами, не звонила? - спрашивал про ту, которой страдал Благодатский.
- Не звонила, - вздыхал Благодатский. - Боюсь - и не позвонит… А про писанину мою - много ты понимаешь! Ты, блядь, сам - всякое говно читаешь и думаешь: типа это сильно умно и интересно! У тебя, Неумержидский, просто вкуса нету. Я - эстет, и литературу пишу и читаю эстетскую, а ты пошляк, ну тебя на хуй. Нет, не звонила…
Так сумбурно изъяснялся Благодатский, и понимавший его Неумержицкий - подбадривал:
- Ничего, хуйня, наладится все. Не сможет она долго с этим мудаком тусоваться, куда ему до тебя. Ты, конечно, тоже мудак, но ты хороший мудак, интересный. С тобой хоть попиздить есть о чем, да и ваще… Ты знаешь чего - ты сходи к ней.
- На хуй?..
- Чего - на хуй, говорю тебе: сходи. Она уже давно должна по тебе соскучиться, а не звонит небось потому, что боится - ты опять ее на хуй пошлешь. Я тебе когда-нибудь разве плохие советы давал, а?
- Только тогда, когда это касалось твоих собственных жидо-масонских интересов…