...И - можешь смеяться - я ступила на порог собственной выставки, дрожащая, под колокольный звон.
- Что, сегодня Пасха? - спросила я у смотрительницы.
Она меня вот так вот смерила взглядом.
- Великий четверток.
- Меня никто не спрашивал?
- Спрашивал. Вон сидит.
- Вы ко мне?
- Guten Tag. Здравствуйте.
- Guten Tag, mein Herr. Что вам угодно? Только я плохо понимаю по-немецки.
- Тогда я буду говорить по-русски.
- Будьте любезны. Итак, я вас слушаю.
- Я хотел купить, покупать, потом я хотел ждать вас, чтобы посмотреть...
- Вы хотите вместе со мной посмотреть картины?
- Нет... Посмотреть вас.
Толстый, любящий ужасно пиво немецкий Herr.
- Я хотел спрашивать, почему вы женщина, русская...почему здесь есть так много говна?
- Где - здесь?
- В ваших картинах. Почему русские так любят свое говно?
- А вы серьезно думаете, что я могу ответить на этот вопрос?
- Я хотел посмотреть вас, я хотел писать портрет...
- Вы художник?
- Нет, я дилетант. Но я пишу картины.
- Очень мило.
- Но я не знал, что вы красивая, я думал, что урод. Вы немножко диссидентка?
- Фу. Я красивая женщина, mein Herr.
- Да, я вижу. Но я не знал. Я не знал, что красивой женщине надо столько говна. Посмотрите. Это порнография.
- Это автопортрет.
- Вы себя не любите?
- Люблю.
Ах, Herr немецкий, знал бы ты, как я себя люблю, а у вас ведь тоже, небось, свое дерьмо не очень-то вонючее.
- Я работаю в стиле экспрессионизм. В моих картинах, да, тоже есть порнография и говно. Но я вас хотел спрашивать, почему...
- Почему, почему... Да потому, что сентиментальность есть большой грех и удовольствие для фашистов. Вам ясно?
- Не ясно.
- В таком случае, я ничем не могу вам помочь.
- Но в моих картинах есть красота, а в ваших есть только говно.
- Хватит! Не стоит так часто повторять это слово. Не знаю, как в немецком, а в русском языке это неприличное слово.
- Да, вам надо прилично? А ваш автопортрет?
- Слушайте, я бы уж давно ответила на этот вопрос, если б знала, как.
- Вы женщина.
- Мне это известно.
- Может быть, вы считаете, что это модно, это авангард?
- Ну какой, к черту, авангард? В армии бывает авангард, а в искусстве это навоз, удобрение.
- Вы?
- Я, да, я из тех, кто раньше других в темноте стукнулся лбом об стенку и обделался от страха.
- Вы так не волнуйтесь. Разве нет выхода?
- Какой еще выход, если стенка. Да ради Бога, оглянитесь, какая прекрасная ретроспектива открывается взору немецкого романтика и русской бабы. Вернемся, а? Там цветочки... И там мы сто раз были, и здесь сто раз были, причем тут и там оставались одинаково наивными. Где зад, где перед, а?
- Я не хорошо понимаю, вы говорите быстро.
- Зато я все очень хорошо понимаю. Что такое это все? Развлекуха. Идите! Идите к своим авангардистам, диссидентам, покупайте у них картинки, а меня оставьте пожалуйста в покое. Идите, они ответят на все ваши вопросы, они твердо знают, что говно прогрессивней цветуечков, а я не знаю. Нравятся мои работы - смотрите, не нравятся - убирайтесь в свою Германию, Америку или куда пожелаете, только прихватите с собой в качестве русского сувенира побольше авангардных картинок - все!
- Почему вы кричите? Я вас обидел?
- Вы мне всю душу вымотали!
- Как?
- Мы тут провинциалы, такие умные обезьяны с надломленными хвостиками - вот-вот отвалятся, и мы станем такими же, как вы, и в этом наша обезьянья радость. Но что же вы ко мне-то пристали, а? Мне что ли заниматься спасением России? Столько умных мужиков показали себя на этом поприще полными идиотами, так вы ко мне пришли?
- Я плохо понимаю. Вы говорите не для меня.
- Совершенно верно. Очень мне нужно. Идите к черту!
Тут немец рассмеялся.
- Вы сегодня пили вино? Я никогда не слышал, чтобы в России так говорили с иностранцами.
- А вам нравится? Тогда купите, купите у меня картинку на память... Да нет, я вам подарю! Какая самая противная? Забирайте и проваливайте.
- А разве можно взять картину с выставки?
- Это мое дело. Я как-нибудь улажу, только чтобы вашего немецкого духу тут больше не было.
- Я плохо понимаю. Только я всегда думал, что женщины - последний оплот морали, и они есть красота и тайна.
- Грязный фашист! Если ты не исчезнешь отсюда через секунду, я позвоню куда следует и скажу, что здесь германский шпион.
- Я только... Я хотел сказать - будьте моей женой.
- Что?!
- Нет, не отвечайте, я приду еще. Вот моя карточка. Auf Wedersehen.
- Чао!
Да, дорогой, позабавила я этого немца в Великий четверг накануне Страстной пятницы. Ты обрати внимание, как мило отождествились в нашей беседе дерьмо с искусством вообще.
Я подошла к тому автопортрету и потерлась носом о свою нарисованную руку. Потом обернулась. Ну конечно же, попик был уже здесь.
- А, попик...
- Здравствуйте. Что вы сказали?
- Что я сказала? Я тоже сказала "здравствуйте". Здравствуйте.
Я низко поклонилась, коснувшись пола обеими руками, как на утренней зарядке.
- Вы сегодня не в настроении?
- Напротив. Как раз нормально. Как животик?
- А кто вы, собственно, чтобы расспрашивать про животик?
- А вам какая картина понравилась?
- Мне не нравятся ваши картины.
- А что это вам не нравятся мои картины? Как своеобразная отрицательная подготовка к духовности, по-моему, сойдет.
- Вы что, выходите замуж за этого немца?
- А вы подслушивали?
- Вы уедете в какую-нибудь Баварию, он будет трескать сосиски и пить пиво, а вы будете рисовать свои картины. И будут у вас розовые дочки.
- А что вам не нравится? Киндер или кирхе?
- Да нет, все в порядке.
- Вы можете здесь предложить мне то же самое?
- А что вы мучаетесь?
- Я разве мучаюсь?
- И другим морочите голову.
- Я?
- Вы делаете так, что от ваших картин вот здесь ощущается дискомфорт.
- Это у вас опять животик?
- Нет, это немножко ниже.
- Мыться надо чаще, и не будет дискомфорта.
- Слишком часто мыться - это тоже своего рода нарушение поста.
- Ах, великий пост...
- Да, сегодня Великий четверг.
- Что это за Великий четверг?
- Тайная вечеря.
- Да, помню: вот, возьмите и ешьте меня, пейте кровь мою, богоеды несчастные.
- Не смейте!
- Вы же сами говорили, что обряды дурацкие.
- Я могу так говорить, но не вы.
- Вернемся к моим картинам. Чем вы недовольны? Где-то у вас от них чешется, да?
- Я собираюсь с вами серьезно говорить.
- Без понта?
- Вы верите в Бога?
- Вы уже спрашивали.
- Нет, вы не верите. Я тоже долго думал, что верю, пока не понял, что надо не просто предполагать, как это вы делаете, а знать и видеть.
- И вы видели?
- Я видел.
- Что?
- Литургическую жертву. Это было как раз в Великий четверг. Иконостас сделался прозрачным, и я видел, как священник заклал младенца и вынес прихожанам разрубленное на кусочки тело. Я причастился Святых Таин в первый раз.
- А откуда младенец? А, это был хлебный человечек...
- Вы знаете, что такое умная молитва?
- А так вы глупо молитесь?
- Не шутите.
- Знаю, это... как его...исихизм.
- Вы хотите сказать - исихазм.
- Да знаю я, что такое умная молитва, и читала всякие книги, вроде Добротолюбия.
- Врете.
- Ну и что?
- А я читал разные книги, и, между прочим, несколько раз перечел житие св. Серафима Саровского.
- Ну и что?
- Когда начинается серьезная духовная работа, бесы тоже как бы действуют более серьезно и нагло. Так вот, когда он (св. Серафим) совершал свой знаменитый многолетний подвиг молчания, в один прекрасный момент его стал мучить соблазн мысленной брани. Представляете, человек хочет молиться, а ему лезут в голову всякие непристойности.
- Значит, ему надо жениться.
- И - лучше бы я никогда этого не читал, лучше бы я никогда вовсе не молился, - с тех пор тот же проклятый бес меня тоже изводит: как только я начинаю читать молитву, мне приходят на ум всякие страшные мысли, примерно с таким текстом: а вдруг я подумаю такую вот гадость - и ясно вижу, какую именно гадость я мог бы подумать, но ни за что не подумаю, потому что это грех... И про Христа, и про Богородицу... Ничего с собой поделать не могу, а от поста только хуже.
Он вдруг широко раскрыл свои глаза, этими глазами внимательно посмотрел на меня и мерзко расхихикался.
- Ну, а теперь попробуйте забыть все это, ну попробуйте! Не сможете. Это как пакостная частушка - "Девки в озере купались"... Хорошее человек легко забывает, а всякую грязь помнит до самой смерти. И вот я думаю - как же виноват передо мною Св. Серафим. Он же должен был в могилу унести с собой эту тайну, а он мне ее передал, чтоб я тоже соблазнился. И еще ладно - я, а вдруг кто-нибудь? Я-то ладно... пусть уж...
- Хм. Кто вам дал право, скажите на милость, устраивать здесь исповедь? И зачем? Вот чтобы всю эту гадость переложить сейчас на мои плечи, чтобы я мучилась тоже?
- Вы дали мне право. Вы испугались? Я нарочно напугал вас, чтоб вы знали, что вы делаете со своими зрителями то же, что св. Серафим сделал со мной.