А я-то, оказывается, давно уже минул цепь невысоких гор и тащу ноги по полю… нет, по лугу, поле - это ведь то, что возделано. И два часа давно прошли… Уже три с половиной часа! Оп-па, а где же деревня?! Или я куда-то не туда иду?.. Я, дуролом, сошел с дороги, и все это время плелся в неизвестном направлении, и значит, приду в итоге черт-те куда. А может, здесь и волки водятся? Закурил и усмехнулся - сыграю в Красную Шапочку. Однако ж, ты, Шутец, вообще молодец парень, впал в нирвану и заперся в глухую степь! На горизонте - ничего похожего на деревню или мало-мальски живую местность. И холодает, и солнце уже половинкой разбитого черепа разливает по горизонту кровь широкой лужей…
"Брошенному в поле
Негде прикоснуться
Нечем затянуться
Свечкой не сгореть
Брошенному волей
Вдоволь захлебнуться
Волею напиться
Волей захмелеть…"
Что ж, остается только измученно влачиться до тех пор, пока хоть что-то видно. Потом лягу, завернусь в косуху и переночую. Если тут, и в самом деле, волки не обитают. А то будет им хороший ужин! Хотя, какой, нафиг, "хороший" - тощий, прокуренный, булавки в зубах застрянут! Мать-мать, а ведь я и сам жрать, оказывается, хочу похлеще волка-оборотня! Желудок мучительно свело, я вспомнил, что не ел с утра, и то - похватал и рванул из дома, чтобы мать снова не завела: "Юра, может, не поедешь, Юра, это опасно!" А с собой у меня - две бутылки - "Русская", и портвешок "Кузьмич". "Василич", конечно, лучше, он больше, но его не было. Всяко-разно, денатурат дешевле, но хотелось как-то побаловать себя, что-ли, случай не из рядовых. Да, еще хлеб, сигареты, чупа-чупс (с какой балды?), и "Килька в томате". И Машкина фотка на десерт. Моя Король… Как не просила, я ее с собой не взял, зачем ей стирать ноги, голодать, мерзнуть, да не дай Бог, еще мразь какая-нибудь выползет, меня прибьют, ее покалечат. Я сказал свое твердое "нет", чтобы сейчас скучать, думая о ней, вспоминая шоколадно-зеленые глаза, взъерошенные волосы, грудь как раз мне под ладонь, удлиненные бедра, обтянутые рваными штанами "милитари", капельки портвейна на хмельных губах…Король, я долго не могу без тебя, но ты мне слишком дорога, чтобы взять с собой! Эх, когда б и ты меня так любила… Хоть в половину так!
Вы уж небось, догадались, что Король и Шут оттуда и взялись. Кто-то может, и скривился уже - фу-у, попса! Не спешите. Это сейчас в них плевать модно, не разбираясь. А я-то Шутом стал давным-давно, когда жалкая кучка поклонников КиШа считалась маньяками и пугалами какими-то, и слушать эту шнягу считалось чем-то для избранных. А мы еще маленькие были. Когда с Машкой познакомились, ну, два года где-то тому как, она звалась "Пони" - вы бы ее попу видели, поняли бы почему! Ну, до "Кобылы" она не дотягивает, росту не очень большого, а так… Когда мы с ней забарагозили, то все логично присвоили ей звание "Король". Во-о-от.
Я достал харчи, натянул старый свитер, сел на косуху, вытянул измученные ноги и, запивая хлеб водкой, смотрел в темнеющее небо. Зажглись первые звезды, дневной свет сменился лунным. Почти полная хозяйка ночи выплывала в антрацитовую гладь небесного океана… Машка, Машенька, мой Король Масяня… Как же мне хочется согреться сейчас, обняв тебя, как бывало, нежно и крепко, уткнуться в горячую ямку на шее, бормотать сладкую чушь, засыпая…засыпая…
- Холодно, Король, холодно…ноги замерзли. Почему так сыро? - проснулся я от собственного бормотания. Сел, моргая и ничего не понимая - темнота, звезды, ледяная роса… Сижу, как дурак, обнимая торбу. На спине зудит след от замочка - лежал на косухе неудачно. А, хрень такая, я же в степи! Ну вот! Теперь я вспомнил все. Эх, еще выпить! Убил еще с полстакана, встал, и пошел в конкретной темноте - небо заволокли невесть откуда налетевшие тучи. Не хватает только намокнуть, ведь скрыться негде - "степь да степь кругом"! От голода меня развезло, я как попало переставлял ноги, и от дури заорал песню:
"Моя бабка очень верит в Дьявола,
При слове "Дьявол" вся трясется, как алкаш…"
…Деревня возникла так резко и неожиданно, что я застыл, как дурак, с открытым ртом, подавившись матерным словом. Не соображая зачем, я перекрестился. Противный холодок заполз за шиворот косухи - ведь я прямо здесь и сейчас отдам свою пропитую печень, что не было на горизонте никакой деревни, а вот те, пожалуйте - стоит, перемигивается полночными огоньками в окошках. Тут и там полаивают собаки, где-то на другом конце играет гармонь, даже слышно, как девки смеются. Значит, деревенька-то и не маленькая!? И откуда в такой дали от цивилизации такой большой населенный пункт? Тьфу ты, провалиться, значит, надо будет поутру влачиться дальше. Никакая это не глушь: видно, сильно сбился с дороги и пришел туда, откуда ушел - к людям, в какой-то район. Вступил в деревню, терзаясь: как же я ее не заметил, ну все-таки? Прошел несколько дворов, трогая заборы - точно настоящие?! Но собаки залились так, что сомнений никаких не осталось - точно!
- Ой, ерш твою медь! - заорал я и кинулся в первый дом, где горели окошки неверным керосиновым светом - туда меня погнал холодный сильный дождь. У меня не было времени думать, и я заколотил в дверь: больно хотелось мокнуть, простыть, и заболеть в чужом месте, сорвав все планы.
- Э, хтой-то тама ломица? - спросил хрипловатый тонкий старушечий голос.
- Бабушка, пустите бродягу дождик переждать, - жалобно проныл я.
- Ага, а я откудова знаю, може ты бандюган? - захихикала противно бабуся, однако прошуршал засов и дверь открылась.
- Ну, чево надать? - недоверчиво уставилась из дрожащей керосиновой тьмы на меня высокая, обширная бабка самого деревенского вида.
- Замерз я, бабуся, жрать хочу, простывать неохота! - честно признался нетрезвый я.
- А там у тебя че? - кинула жадный взгляд старуха на мою торбу.
- Хлеб, водка, портвешок, музыка, - охотно перечислил я.
- А-а, портвешок говоришь?! - заблестели ее глазки. Я все еще мок на улице. С карниза мне лилось прямо за шиворот.
- Твою мать, бабуля, или пусти, или пошли совсем!
- Вишь ты какой! - скривилась она: - Ну, заходи, раз такой ушлый!
- Благодарствуй, добрая женщина! - усмехнулся я, вламываясь в сенцы. Меня сразу обдало душным теплом деревенской избы. Странно, но старостью здесь не пахло… За спиной хлопнула дверь, проскрипел засов. Хату осветила керосинка: стол - скатерть, кровать с шарами - подушки, окошки - шторки, печка - картошка, такие желанные! Я бросил торбу в угол, следом полетела косуха, балахон, футболка - куча мокрых тряпок. Там же оказались и джинсы. Старуха, до этого молча наблюдавшая этот дурацкий стриптиз, очнулась:
- Эй, ты не больно-то балуй! На-ка вот тебе! - и бросила в меня скомканный куль. Я развернул - ага, штаны и рубаха, что надо.
- А носочек у тя, баушка, шерстяных случайно не завалялось?
- Ишь ты носочек! Мало ему, что в хату пустила! Ой, молодежь городская!
Но обмен носок на портвейн состоялся, и вот мы уже тяпаем по первой за столом… Тепло, темно, весело!
- Ты чьих будешь-то, откудова? - щурится баба Зина на меня через керосинку.
- Шут я, баушка! Из Уфы.
- А-а, Шут! Ну-ну, - многозначительно кивает она, и дерябаем еще по одной… Я с превеликим энтузиазмом уничтожаю сало, картошку, огурцы, петрушку.
- Хороша твоя выпивуха, а моя-то лучше! - подмигнула мне, уже почти лыка не вяжущему, бабка, и достала из-под стола здоровенную бутыль сивухи, полную до горлышка.
- О-го! - качнулся я на стуле.
- Ага! - кивает старуха, и наливает мне "с горкой". Спьяну мне мерещатся красные угольки в ее прищуренных глазах, злая усмешка на губах. А из углов надвигаются непонятные мрачные тени, отрывисто вздрагивающая керосинка коптит и готова потухнуть, отдав меня во власть полной темноты и злых деревенских духов.
- А ты, баушка, вампир! - хихикаю я, заливая едкую сивуху в горло. Странно, но мне совсем не страшно! Все сожрала проклятая выпивка: и страх, и боль, и осторожность.
- Не угадал! - серьезно качает головой, теребя в пальцах листик петрушки: - Вампир в деревне не я!
Даже не тени улыбки - не шутит? Вот это да!
- А кто? В самом деле, есть?
- Есть - нету, ты лучше пей, а завтра мотай отсюдова! Деньги-то есть, уехать? - я киваю.
- Ну вот и проваливай!
- Что, чужих не любят? - куражусь я.
- Да нет, наоборот, только и ждут, своих-то, кого могли, всех пожрали! - глаза старухи все более разгораются, лицо вытягивается, тени заводят бесшумный хоровод. Кто-то мягко опускается мне на плечи, дышит тихо в затылок. Жрите меня, жрите, кому я нужен в этом мире? Уж точно не себе! И Король не заплачет.
- Ну все, баста! - решительно хлопнула бабка по столу, поднимаясь: - Лезь на печь, там постелено!
Как умудрился я перенестись на печь, и не знаю, помню только, кто-то подтолкнул меня снизу, кто-то втащил за шиворот сверху. Я было провалился в липкую яму сна, но вместо этого начался пьяный бред: в окно тихо постучали, потом позвали:
- Бабка, открывай! Чего спишь?
- Да не сплю я, гости у меня! Не ломись, щас выйду!