Заскрипел засов, через незакрытую дверь до меня донеслись два голоса - молодой, мальчишеский, сердитый и бабкин. Что они говорили, я не разобрал, хоть и свесил голову, жадно пытаясь разобрать хоть слово. Но вот - что это? - в дверь прошмыгнула высокая непонятная фигура в белом до пят, мелькнули длинные темные волосы. Я таращился во все глаза, как "это" сжалось в комок наподобие кошки, и прямо с полу метнулось ко мне на печь! В следующий миг я разглядел над собой бледное девичье лицо, такой красоты, что и в самом сладком сне не привидится! Обалдев, я не в силах оторваться, смотрел, как она, изогнувшись, стащила рубаху через голову, закинула волосы за спину, истомленно улыбаясь. Слабое свечение окутывало ее полное, гладкое тело. Горячее дыхание обдало лицо, губы жадно впились в меня, язычок коснулся зубов… "Вот он, поцелуй вампира!" подумал я, не в состоянии ее оттолкнуть. А и зачем - умереть в объятиях прекрасного трупа, переродиться в ночное чудовище, пить кровь девственниц… Не быть больше Шутом. Мечта! Прощай, моя гнилая жижа - кровь! Я крепко прижал удивительно живую и горячо вздрагивающую упырицу, перевернул ее на спину - гори все адским пламенем, а мне хорошо-о-о…
- Ну че, хороша бабкина печка? - заглянула ко мне за занавеску старуха, как только я мучительно разлепил железные веки.
- Ага, ништяк! - проскрипел я наждачным горлом, очень медленно соображая, кто я такой. Как ни удивительно, кто эта бабка и откуда я здесь, я помнил, а вот ни ночи, ни самого себя - нет.
- Давай, Шуток, слазь! Пожрешь, а там тебе и в дорогу пора. Я тебе харчей на дорожку соберу.
- Тавтология, - пробормотал я, свешивая босые ноги с печи.
- Чаво? - резко отупев, заморгала баба Зина.
- Чего? - тут же забыл я, о чем говорил, чугунная голова тянула вниз. Старуха махнула рукой, я сел за стол, держа свой "шар для боулинга" на плечах обеими руками. Спасительная рюмка портвейна возникла передо мной будто сама.
- О, классно!
Мне полегчало, и я кое-что вспомнил, да так, что аж тело заломило.
- Бабуль Зин, а у тебя внучки нет случайно?
Эти сладкие вздохи, нежная кожа…
- Эй, да как бы была! - покачала она головой в платке: - Одна я! А ты чего же, жену ищешь? Тогда не туда заехал, девки здесь всего три, да и те перепорченные…
- Да нет, не собираюсь я семью заводить, молодой еще! - заржал я как дурак.
- Ну, это ты зря! Кто ж на твоей могилке поплачет? - выдала бабуля.
Вот это по-нашему! А как же мой жаркий ночной бред? Такая горячая, гибкая, послушная… не помню, чтобы мне наяву так когда-нибудь было, даже с Король…
- Так нету внучки-то?
- Нету, говорят тебе! Схоронила я сына-то, давно уж! А сношка, стервь, сразу в город сбежала. Внучки-то у меня и не было, внука растила, вот как ты был… - она тяжело вздохнула, вперив в меня тяжелый взгляд. Голову будто раскаленный обруч сдавил под этим взглядом. Ну уж нет, я узнаю, что хочу знать! Сны не бывают такими стонущими и жгущими насквозь жадными губами! Я отдал ей все, что мог, но найду еще, пусть только вернется! А что там с внуком?
- Был? - нажал я.
- Утоп он. Купаться в дождь полез, один. Сволокли его на дно. А ты пить-то бросай, не доведет до добра. Молодой, ведь, а тощий как вороненыш, - покачала она головой.
- Ага, стопудово брошу! - пообещал я, радостно приходя в себя.
- Пойду, покурю!
Может, девку эту найду. Хоть имя узнаю. А может, повторим? Ведь один раз - это только один раз…
…А на крыльце-то благодать! После вчерашнего ливня подсохла трава, весело глядит ласковое, совсем не городское злое, солнышко. Старая черемушка мне веселыми вороньими глазками ягодок подмигивает. Или не черемуха? Рановато, кажись, для нее… За деревом - огород - картошка-лук-морковь, за огородом - дорога, за дорогой - поле, за полем - болото, за болотом - лес. Прямо - калитка и ворота, рассохшиеся, старые. За воротами - улица, посреди улицы - тоже болото, дома его как бы обходят. Оно почти сухое, заросшее, и два дерева - старое и молодое, как дед и внук. Один - согбенный, жженый изнутри молнией, будто прокуренный фронтовой махорочкой, другой - стройненький, светленький, радостно тянущийся вверх, к любви, солнышку, и все-то у него впереди, дурака малолетнего… Ага, "махорочка фронтовая", так может здесь и есть нужный мне дед-ветеран? Пойду, поищу. Заодно и про девочку разведаю.
Вышел со двора, обогнул болото, огляделся - нет, деревня не длинная, и всего в одну улицу - один конец к лесу, другой - к озеру. Оно от болота - десять шагов. Посреди деревни - дорога, травяная, неезженая. По ней-то меня сюда и притащило. Никаких собак. Блин, а че же тогда меня так приглючило ночью? Много домов заброшенных. Но они все такие мирные, просто трухлявые избенки, и все! А один… Как сказать, ну те же пустые глазницы, те же обваленные воротца и разнесенный временем заборчик, прогнившая крыша и оскал незапертой двери, но… Страшно мне стало. Просто страшно, и все. Захотелось прочь бежать, да поскорее! Постоял дурак - дураком, думая, как быть: что же, и в самом деле бежать? Или… Гнилое человеческое любопытство точит, поганеньким голоском сквозь страх пробивается: пойди, мол, туда, подумаешь дом, ведь солнце светит как оглашенное, че, мол, будет-то? Проверь, чего там страшного? Дрожа и дергаясь, чувствуя себя совершенным придурком (а кто же я еще?), ступил в пределы двора. На цыпочках протопал до двери, постоял, замирая в сквозняке, тянущем гниль и прелость из холодного нутра строеньица… Шагнул во тьму… Что-то хрустнуло под неуверенной ногой - ма-ма!! Отпрыгнул назад, проматерился, зажмурившись, рванул вперед неглядя, шаг, другой! Открыл глаза, и… Фу, а я-то думал! Только пыль, рассохшийся пол, паутина, кровать за печкой - железная, с шарами. "А где портреты вождей?" Очень к месту, правда? Я просто гений шутки, ё-к-л-м-н! Походил туда-сюда, слушая несчастный скрип скелетных половиц, поскрипел, подражая им. Нашел в печке два горшка - битый и небитый. Прикольно, даже бутылку из-под водки образца восьмидесятых! Кто-то здесь барагозил! И все бы весело, если бы не этот холод кирпичей, такой неестественный, такой могильный! Будто ее черное непроглядное нутро готово проглотить тебя, чтобы не отпускать никогда, сделав пленником "проклятого старого дома". И будешь ты вылазить лишь злыми ночами, да полнолуниями, и жрать одиноких путников, пить кровь девственниц! Если, конечно, найдешь таковых.
"Ну и понесло тебя, дурень!" - скажет любой из вас, и будет неправ. Потому что холодный и злой "красный угол" дома не давал мне расслабиться. Что там, я не мог увидеть - ни фонарика, ни спичек. Зажигалка… А вот фиг вам, не пойду, выясняйте сами, что там, или придумайте, а я боюсь! Боюсь… Хочется задом, задом, держа вытянутые руки перед собой, тихонько, но очень быстро, исчезнуть из этого противного места, обратно, на солнышко… На Луну, к черту на рога - лишь бы не здесь! Но - представьте себе! - я иду не назад, а вперед прямо в этот провал, в этот злой угол. Что я делаю, ма-моч-ка, мне же холодно и мерзко. Но я иду. Я не хочу знать что там. Но вы-то хотите? Ага, хотите. И вот я зажег зажигалку, и зажмурил глаза, а вы смотрите. Нет, я их (глаза) не зажмурил, а вылупил, и таращу все шире и шире: высветились почерневшие рамки, увитые бумажными, очень грязными венками, тусклые серебряные оклады, досочки икон… перевернутых… тихо, не спеша подношу язычок пламени - ликов не видно, очень старые. Ниже, еще ниже… Злая усмешка кривит тонкие губы "святого" с кровожадной издевкой, мертвым льдом обдают меня глаза, огромные и пустые, прямо с досочек, прямо внутрь…
- "Отче наш, иже еси на небесех…" - разом вспоминаю я давно забытые уроки бабушки, роняю зажигалку, крик застыл в глотке, ноги сами несут на свет, обратно в спасительную реальность! Как дикий, бегу я по радостной солнечной траве, не в силах дышать. Падаю в приозерные заросли, и…
- Парень, ты что, больной? Чего бежишь-то, одичал? Или это ты так разминаешься? Ба-а, а с рукой-то что?
Я вскинулся, резко дернулся, вытаращившись на пацана в черных штанах и зеленой футболке. Он потянулся к моей руке, я проследил за направлением взгляда его больших татарских глаз: - Вот, блин! - да у меня кожа разорвана в нескольких местах, от запястья до локтя, наискось по старым шрамам. Кровь беспрепятственно пачкает штаны, футболку, траву.
- Да не шугайся, дай погляжу! - голос самый обычный, располагающий. Немой ужас отпустил меня, я уже практически пришел в себя. Протянул руку, он осторожно повертел ее, осматривая. Я почему-то ощутил доверие к нему.
- М-да, просто так тут не обойдешься, надо зашивать! А тебе-то, я вижу, не привыкать! - усмехнулся он, глянув исподлобья.
- Э-эй, осторожно! - дернулся я от его неосторожного движения.
- Больно? - внимательно глянул на меня, не выпуская руки. Его пальцы склеились от крови. Цепкими глазами ощупал мое лицо, да так неприятно… Я попытался аккуратно выкрутить руку, но он держал крепко, и это принесло жгучую боль.
- Отдай руку-то! - вскрикнул я.
- Больно! - утвердительно кивнул он, отпуская горящую конечность. Я отошел на шаг, оттираясь футболкой, а пацан посмотрел на свои щедро окровавленные пальцы, и вдруг жадно лизнул ладонь… Я обалдело смотрел, как он слизал всю кровь с рук. Уже знакомый страх заползал за шиворот скользкой змеей… Он зло расхохотался:
- Ну, че смотришь, как дурак? Это же шутка!
- Ага, очень смешно! - проворчал я: - А нафига ты мою кровь лижешь?
- Не пропадать же добру! - просто пожал плечами он: - Пошли лучше ко мне, чего стоять-то? Раны забинтуем. Только сначала промоем!
И шагнул к безмятежной зеленой озерной воде:
- Иди сюда!