Махонькая квартирка, но уютненькая. Располагающая. С кухонкой, с печкой. Чисто. Сытно пахнет, домовито. Печка в изразцах, даже не печка, а что-то вроде камина: очаг, решетка, все дела. По стенам полки, на полках книги, книги, книги, всё больше в кустарных переплетах да странных обложках, папки с торчащими лохмотьями газетных вырезок, толстые журналы, газеты стопами. Несколько икон, но не в углу, а по стенам. Афиша осыпающаяся: инструментальный ансамбль. Артуха ли, нет, но кто-то похожий, стройный, черняво-кучерявый, с французской бородкой, а-ля карэ второй слева, сакс к грудям прижимает. Стол у окна. Машинка пишущая. Чернильный прибор в виде Кремля. А на кухне... Самовар. Не какой-нибудь там, а всамделешний самоварище. Пузатый, блестящий, с витыми ручками и узорчатым краном.
- Пива принесли? А что так?
- Да леший тебя знает - дома ты, нет? Может уже кони кинул.
- Вот и помянули бы.
- Пивом что ли?
- Раз бестолковка не шурупит, значит пивом.
- Что у тебя за шарпалет, Артух? Не въеду.
- Не шляндай! Куды в лаптях по паркету?! Видишь вымыто? Почапал. И носки снимайте, если ноги мокрые. Вот - на печку. Пошел следить, говношлёп, мой за вами. Привыкли там у себя в общаге.
- Да я хотел только магнитофон поглядеть.
- Чего его смотреть. Шмайсер маде ин. На помойке подобрал. Полгода матюгов и готов. Ну куда!? куда? Ручонками корявыми! Если каждый лазать начнет... Кинематика попалась хорошая. - Маныч закашлялся, прижимая руку к горлу. - Керкаю, видишь, пронесло по такой погоде. Давайте-ка, взяли самовар - и к печке, вон на табуреточку, где вьюшка.
- Вью чего?
- Глаз сломаю. Ставь. Потом бакланить будешь.
- Артух, а чего корпус не доделал?
- А матюгов не хватило.
- Ну, дериба-а-ас.
- Характеристики не хуже, чем у "Акая", - сказал Маныч спокойно, - на осциллографе проверено.
- Крутани чего-нибудь. Оценим. У тебя Блэкмора последнего, случаем нет?
Маныч, по всему, хотел что-то сказать нелестное про Блэкмора, но передумал, пожевал губами, открыл створку шифоньера. В шифоньере, там, где по идее должна была висеть одежда, на самодельных полках снизу доверху было заставлено коробками с самой дефицитной 525-метровой пленкой.
- Вот где шхера!
- Пора раскулачивать. Смотри, что деется.
Он, не спеша, выбрал коробку, пробежав пальцем по наклеенным на них номеркам, вырезанных из чисел календаря, заправил в стоячий динозавр пленку, покопался во внутренностях, соединил-замкнул-щелкнул, и комната мягко вздохнула - на колонках выпрямились диффузоры, пошел высококачественный шип, иголка на записи скользнула, проехала немного по бороздкам, и, наконец, бархатно вступил саксофон.
- Джерри Малиган, - предупредил Маныч вопросы, раздувая у печки самовар.
- А красиво, смотри.
- Через многое чувак прошел, чтобы выжить - ответил Маныч. - Как один умный человек сказал: не музыка, а наивный трепет чувственной души.
- У тебя как в девятнадцатом веке. У учителя гимназии. Книги. Самовар.
- Артух, книжки можно посмотреть?
- Нежелательно.
- А почитать что-нибудь дашь?
- Дашь на дашь.
- О, - поднял палец Лёлик, прислушиваясь, - смотри как запел.
- Самовар, что ли?
- Приходите, тараканы, я вас чаем напою.
- Так чего, слушай, чай? Какая песня без баяна? Давайте в гастроном сгоняем, давеча "Токай" стоял.
- И четушки были.
- С четушки всё и начинается, - вздохнул Лёлик.
- Чего ты, как целочка!
- Я тоже что-то, - поморщился Минька. - Вечером голова беременная будет, а тут еще на работу тащиться.
- Какую-то лажу порете, я вас не пойму. Короче!
- Токайского? - неуверенно спросил Минька. - Будя одну. И абзац.
- Зарекалася ворона говно клевать, - сказал Лёлик, не обращаясь ни к кому.
- А чего ты электрический чайник не купишь? - спросил я.
- И сами мы неискренние и чайник у нас электрический, - ввернул Лёлик.
- Деды с медным жили? И мы проживем. Зарядит через этот... проводник... всякой дурью плюс на минус, а потом скачи попусту целый день сивкой-буркой.
Минька скорчил рожу. Крутанул пальцем у виска.
- Не выкручивай. Последнее выкрутишь, - заметил Маныч его ужимки.
- Так кто пойдет? На спичках?
- Не надо, Миня. Я буду делать.
- Не боись, Лёля. За нами не заржавеет.
Ну, кто пролетел? Ясно кто. Минька спички ломал.
- Ногами не шаркай! Митулем! - напутствие дали.
До гастронома дворами один миг.
Ждем-пождём - нету Лёлика. Двадцать минут нет, тридцать, сорок. Куда ушел? на Дальний Восток что-ли?
Час прошел!
Является. Пустой.
- И что?
- Да стою-стою, очередюга такая, как в Мавзолей, а тут хмырь какой-то без очереди пролез. Она ему пузырь дала, все возбухать стали, а эта манда встала, продавщица, в позу, и говорит: "А может он меня ебёт?" - с таким выебоном. Все и заткнулись. А я, дура, надо язык высунуть, возьми и ляпни: "Логично". "А ты чего в робе стоишь? - мне, значит, говорит, - вали отсюда! В рабочей одежде не отпускаю". Я - бэ-мэ, не дала и пиздец: "Я тебе уже сказала!"
- "Бэ-мэ". Тенето!
- Ты, Лёля, где-то боевой, а где как в штаны наклал. Попросить никого не мог что ли?
- Да там потом наперло ханыжья - время-то к обеду, - давка, свернули у нее прилавок. Она как заорёт! У меня аж ноги подкосились. Вскочила на стол и шваброй грязной по харям, по харям. И закрыла и всё. Повесила "санитарный день".
- И что теперь?
- Постояли, поматюгались и разошлись.
Мудак, одно слово. Хуй нерусского царя. Теперь за плотинку топай, в центра. Пошли вдвоем - доверия больше нет.
Спустились по широким ступенькам к речке Чернушке, шаркаем поперек Параллелесранской. У камушка компания фотографируется. Визг-писк, ха-ха-ха. Проскочили уже - кто-то за рукав меня. Полюбовница прошлогодня. Любовь, свет, Ненаглядовна. Улыбается. Лёлик рукой махнул: догонишь - не фонтан ему.
- Привет.
- Привет-привет.
- Далеко бежишь?
- А в лавку.
- Понятно. Как всегда. А я замуж выхожу.
- А я тебя поздравляю, - чихнул я. - Вот видишь, правду говорю.
- Да вижу.
- Скоро?
- Чего скоро?
- Как чего? Замуж.
- Через две недели.
- А я думал сейчас. На свадьбе сыграть не надо? Мы не дорого берем.
- Да вы лажовщики говорят.
- Кто говорит? Кто обзывается, тот так и называется.
- Шучу. Свадьба в Питере будет.
- Ну, мать, хорошо забралась. Оставь адресок. Вдруг проездом, а переночевать негде.
- Куда ж проездом?
- В Париж, на гастроли. В филармонию нас взяли. Будем Толкуновой аккомпанировать. А вода-вода по камушкам. Вон, гляди, зовут тебя.
- Позовут и отстанут.
- Жених-то хоть который?
- Жених в Ленинграде.
- Вот так жених - невесту бросил.
- Он человек занятой. Не бездельник, как некоторые.
- Смотри, напишут ему декларацию, он тебя взамуж не возьмет, хватает тут всяких за рукав.
- Не возьмет, так не возьмет. Не больно-то и хотелось.
- Ой уж не скажите.
- Да уж скажем.
- Ладно, мне бежать надо. Лёлик заждался.
- Ладно уж, беги. Я дома по утрам, - сказала в спину. - Звони, если скучно будет.
Ага, делать мне больше нечего. Я по старым дорогам два раза не хожу, как один алкаш сказывал, выбирая в галантерейной лавке каждый раз новую марку одеколона. Да еще за две недели до свадьбы. Тут не керосином, если что, запахнет. Нет уж, киса, умерла, так умерла.
Свадьбы эти - умора одна. Поженился Як на Цыпе, Як-цидрак на Цыпе-дрипе.
Соседа у нас на этаже женили. Заделал какой-то, а жениться - ни в какую. Полный пердимоноколь. Те с пузом к ректору. Ректор: женись, неуд! в армию отдам! Ладно, наши не пляшут. Свадьба так свадьба, все дела: дворец дракосочетания, черные машины, пупс на капоте. Всю свою группу назвал - поебать, всё за невестин счет. Костюм ему купили, оболтусу, часы золотые.
Зятёк.
Наплясались все, поналивались под крантик, заели жирного постным, а-а, гуляй! закували орла в цепи! Невеста сидит, ревёт. Маманя ее по головке гладит, а этот с девками пляшет, ноги выше головы. И с группой вместе и усвистал. И не вернулся. На другой день - на развод. А зато погулял - на полгода воспоминаний. И из института не выгнать: женился? женился. Ебок - своё слово сдержал, отчепитесь. Всё! Теперь, правда, плати осьмнадцать лет четвертину, выплачивай. Похуй! лазает с какой-то рыжей, глядишь и эту надует. Бестолковка у них, у баб - во! здравствуй, дерево. Ну, я скажу, дуры.
В монопольке явный облом. Репертуар страдает подозрительной однобокостью - всего-то два предмета на полке за продавщицей друг за дружку смущенно прячутся. Три звезды - отечественная. Пять звезд - загармоничная.
Пользуются, паразиты, безвыходным положением трудящихся. Мужики у входа "шипку" мусолят, друг от друга глаза прячут.
Лёлик к батарее жмется, тощий зад греет. И что тут думать: три рубли туды, три рубли сюды. Взяли "Слынчев бряг".
- У этих болгар коньяк клопами пахнет.
- Не пори ерунду. Наоборот у них всё по уму - в дубовых бочках кайф выдерживают. Эта наши чачу натуральную в разлив цистернами гонят, пить - так клопов жалко.
Обратно на рысях. Аллюр три креста.
У Маныча дома тепло. Джаз играет. Они на пару с Минькой картошку чистят.
- Йес ит из?
- "Слынчев бряг" с печки бряк.