Сомс, который отнюдь не намерен был терять из виду свою дочь, последовал за Уинифрид к тому, что она называла паддоком.
Был один из тех дней, когда никак не скажешь, пойдет дождь или нет, поэтому женские туалеты разочаровали Сомса: он не увидел ничего, что сравнилось бы с его дочерью, и только что собрался сделать какое-то пренебрежительное замечание, как услышал позади себя голос:
- Посмотри-ка, Джон! Вон Флёр Монт!
Сомс наступил на ногу Уинифрид и замер. В двух шагах от него, и тоже в сером цилиндре, шел этот мальчик между своей женой и сестрой. На Сомса нахлынули воспоминания: как двадцать семь лет назад он пил чай в Робин-Хилле у своего кузена Джолиона, отца этого юноши, и как вошли Холли и Вэл и сели и глядели на него, точно на странную, неведомую птицу. Вот они прошли все трое в кольцо людей, непонятно что разглядывающих. А вот, совсем близко от них, и другая тройка - Джек Кардиган, Имоджин и Флёр.
- Дорогой мой, - сказала Уинифрид, - ты стоишь на моей ноге.
- Я нечаянно, - пробурчал Сомс. - Пойдем на другую сторону, там свободнее.
Публика смотрела, как проводят лошадей; но Сомс, выглядывая из-за плеча Уинифрид, интересовался только своей дочерью. Она еще не увидела молодого человека, но явно высматривает его - взгляд ее почти не задерживается на лошадях; это, впрочем, и не удивительно - все они, как одна, лоснящиеся и гибкие, смирные, как ягнята; около каждой вертится по мальчишке. А! Его точно ножом полоснуло - Флёр внезапно ожила; и так же внезапно затаила свое возвращение к жизни даже от самой себя. Как она стоит - тихо-тихо, и не сводит глаз с этого молодого человека, поглощенного разговором с женой.
- Это вот фаворит, Сомс. Мне Джек говорил. Как ты его находишь?
- Не вижу ничего особенного - голова и четыре ноги.
Уинифрид засмеялась. Сомс такой забавный!
- Джек уходит; знаешь, милый, если мы думаем ставить, пожалуй, пойдем обратно. Я уже выбрала, на какую.
- Я ничего не выбрал, - сказал Сомс. - Просто слабоумные какие-то; они и лошадей-то одну от другой не отличают!
- О, ты еще не знаешь, - сказала Уинифрид, - вот Джек тебе…
- Нет, благодарю.
Он видел, как Флёр двинулась с места и подошла к той группе. Но, верный своему решению не показывать вида, хмуро побрел назад, к главной трибуне. Какой невероятный шум они подняли теперь там, у дорожки! И как тесно стало на этой громадной трибуне! На самом верху ее он приметил кучку отчаянно жестикулирующих сумасшедших - верно, какая-нибудь сигнализация. Вдруг за оградой, внизу, стрелой пронеслось что-то яркое. Лошади - одна, две, три… десять, а то и больше, на каждой номер; и на шеях у них, как обезьяны, сидят яркие человечки. Пронеслись - и, наверно, сейчас пронесутся обратно; и уйма денег перейдет из рук в руки. А потом все начнется сначала, и деньги вернутся на свое место. И какая им от этого радость - непонятно! Есть, кажется, люди - тысячи людей, - которые проводят в этом всю жизнь; видно, много в стране свободных денег и времени. Как это Тимоти говорил: "Консоли идут в гору". Так нет, не пошли; напротив того, даже упали на один пункт, и еще упадут, если горняки не прекратят забастовку. Над ухом у него раздался голос Джека Кардигана:
- Вы на какую будете ставить, дядя Сомс?
- Я почем знаю?
- Надо поставить, а то неинтересно.
- Поставьте что-нибудь за Флёр и не приставайте ко мне. Мне поздно начинать, - и он раскрыл складную трость и уселся на нее. - Будет дождь, - прибавил он мрачно. Он остался один; Уинифрид с Имоджин следом за Флёр прошли вдоль ограды к Холли и ее компании… Флёр и этот юноша стояли рядом. И он вспомнил, что когда Босини не отходил от Ирэн, он, как и теперь, не подавал вида, безнадежно надеясь, что сможет пройти по водам, если не будет смотреть в глубину. А воды предательски разверзлись и поглотили его; и неужели, неужели теперь опять? Губы его дрогнули, и он протянул вперед руку. На нее упали мелкие капли дождя.
"Пошли!"
Слава богу, гам прекратился. Забавный переход от такого шума к полной тишине. Вообще забавное зрелище - точно взрослые дети! Кто-то пронзительно вскрикнул во весь голос, где-то засмеялись, потом на трибунах начал нарастать шум; вокруг Сомса люди вытягивали шеи. "Фаворит возьмет!" - "Ну нет!" Еще громче; топот - промелькнуло яркое пятно. И Сомс подумал: "Ну, конец!" Может, и все в жизни так. Тишина - гам - что-то мелькнуло - тишина. Вся жизнь - скачки, зрелище, только смотреть некому! Риск и расплата! И он провел рукой сначала по одной плоской щеке, потом по другой. Расплата! Все равно, кому расплачиваться, лишь бы не Флёр. Но в том-то и дело - есть долги, которые не поручишь платить другому! О чем только думала природа, когда создавала человеческое сердце!
Время тянулось, а он так и не видел Флёр. Словно она заподозрила его намерение следить за ней. В "Золотом кубке" скакала "лучшая лошадь века", и говорили, что этот заезд никак нельзя пропустить. Сомса опять потащили к лужайке, где проводили лошадей.
- Вот эта? - спросил он, указывая на высокую кобылу, которую он по двум белым бабкам сумел отличить от других. Никто ему не ответил, и он обнаружил, что три человека оттеснили его от Уинифрид и Кардиганов и с некоторым любопытством на него посматривают.
- Вот она! - сказал один из них.
Сомс повернул голову. А, так вот она какая, лучшая лошадь века! Вон та гнедая; той же масти, как те, что ходили парой у них в запряжке, когда он еще жил на Парк-Лейн. У его отца всегда были гнедые, потому что у старого Джолиона были караковые, у Николаса - вороные, у Суизина - серые, а у Роджера… он уже забыл, какие были у Роджера, - что-то слегка эксцентричное - верно, пегие! Иногда они говорили о лошадях, или, вернее, о том, сколько заплатили за них. Суизин был когда-то судьей на скачках - так он по крайней мере утверждал. Сомс никогда этому не верил, он вообще никогда не верил Суизину. Но он прекрасно помнил, как на Роу лошадь однажды понесла Джорджа и сбросила его на клумбу - каким образом, никто так и не смог объяснить. Совсем в духе Джорджа, с его страстью ко всяким нелепым выходкам! Сам он никогда не интересовался лошадьми. Ирэн, та очень любила ездить верхом - похоже на нее! После того как она вышла за него замуж, ей больше не пришлось покататься… Послышался голос:
- Ну, что вы о ней скажете, дядя Сомс? Вэл со своей дурацкой улыбкой, и Джек Кардиган, и еще какой-то тощий темнолицый мужчина с длинным носом и подбородком. Сомс осторожно сказал:
- Лошадь не плоха.
Пусть не воображают, что им удастся поймать его!
- Как думаешь, Вэл, выдержит он? Заезд нелегкий.
- Не беспокойся, выдержит.
- Тягаться-то не с кем, - сказал тощий.
- А француз, Гринуотер?
- Не классная лошадь, капитан Кардиган. И эта не так уж хороша, как о ней кричат, но сегодня она не может проиграть.
- Ну, будем надеяться, что она побьет француза; не все же кубки им увозить из Англии.
В душе Сомса что-то откликнулось. Раз это будет против француза, надо помочь по мере сил.
- Поставьте-ка мне на него пять фунтов, - неожиданно обратился он к Джеку Кардигану.
- Вот это дело, дядя Сомс! Шансы у них примерно равны. Посмотрите, какая у нее голова и перед, грудь какая широкая. Круп, пожалуй, хуже, но все-таки лошадь замечательная.
- Который из них француз? - спросил Сомс. - Этот? О! А! Нет, не нравится. Этот заезд я посмотрю.
Джек Кардиган ухватил его повыше локтя - пальцы у него были как железные.
- Марш со мной, - сказал он.
Сомса повели, затащили выше, чем прежде, дали бинокль Имоджин - его же подарок - и оставили одного. Он изумился, обнаружив, как ясно и далеко видит. Какая уйма автомобилей и какая уйма народа! "Национальное времяпрепровождение" - так, кажется, это называют. Вот проходят лошади, каждую ведет в поводу человек. Что и говорить, красивые создания! Английская лошадь против французской лошади - в этом есть какой-то смысл. Он порадовался, что Аннет еще не вернулась из Франции, иначе она была бы здесь с ним. Теперь они идут легким галопом. Сомс добросовестно постарался отличить одну от другой, но если не считать номеров, они все были до черта похожи. "Нет - решил он, - буду смотреть только на этих двух и еще на ту вот - высокую", - он выбрал ее за кличку - Понс Асинорум. Он не без труда заучил цвета камзолов трех нужных жокеев и навел бинокль на группу лошадей у старта. Однако, как только они пошли, все спуталось, он видел только, что одна лошадь идет впереди других. Стоило ли стараться заучивать цвета! Он смотрел, как они скачут - все вперед, и вперед, и вперед - и волновался, потому что ничего не мог разобрать, а окружающие, по-видимому, прекрасно во всем разбирались. Вот они выходят на прямую. "Фаворит ведет!" - "Смотрите на француза!" Теперь Сомс мог различить знакомые цвета. Впереди те две! Рука его дрогнула, и он уронил бинокль. Вот они идут - почти голова в голову! О черт, неужели не он - не Англия? Нет! Да! Да нет же! Без всякого поощрения с его стороны сердце его колотилось до боли. "Глупо, - подумал он. - Француз! Нет, фаворит выигрывает! Выигрывает!" Почти напротив него лошадь вырвалась вперед. Вот молодчина! Ура! Да здравствует Англия! Сомс едва успел прикрыть рот рукой, слова так и просились наружу. Кто-то заговорил с ним. Он не обратил внимания. И бережно уложив в футляр бинокль Имоджин, он снял свой серый цилиндр и заглянул в него. Там ничего не оказалось, кроме темного пятна на рыжеватой полоске кожи в том месте, где она промокла от пота.