- Когда я чего-нибудь хочу - кончено.
Это он знал; но если она не хочет невозможного…
- И если я этого не получаю, со мной не шути.
- Это кто говорит?
- Никто это не говорит, я сама знаю…
Хм! Чего же она сейчас хочет? Спросить? И, делая вид, что смахивает с пиджака крошки, он взглянул на нее исподлобья. Лицо ее, глаза, которые на мгновение остались незащищенными, заволокла какая-то глубокая… как бы это сказать? Тайна! Вот оно что!
IX
СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Зажав в руке счета по столовой, Флёр на мгновение задержалась у подъезда, между двумя лавровыми деревьями в кадках. Большой Бэн показывает без четверти девять. Пешком через Грин-парк она пройдет минут двадцать. Кофе она выпила в постели, чтобы избежать вопросов, - а папа, конечно, тут как тут - приклеился носом к окну столовой. Флёр помахала счетами, и он отшатнулся от окна, как будто она его стегнула. Папа бесконечно добр, но напрасно он все время стирает с нее пыль - она не фарфоровая безделушка!
Она шла быстрым шагом. Никаких ощущений, связанных с жимолостью, у нее сегодня не было, ум работал четко и живо. Если Джон вернулся в Англию окончательно, нужно добиться его. Чем скорее, тем лучше, без канители! На куртинах перед Букингемским дворцом только что расцвела герань, ярко-пунцовая; Флёр стало жарко. Не нужно спешить, а то придешь вся потная. Деревья одевались по-летнему; в Грин-парке тянуло ветерком, и на солнце пахло травой и листьями. Много лет так хорошо не пахло весной. Флёр неудержимо потянуло за город. Трава, и вода, и деревья - среди них протекли ее встречи с Джоном, один час в этом самом парке, перед тем как он повез ее в Робин-Хилл! Робин-Хилл продали какому-то пэру. Ну и пусть наслаждается; она-то знает историю этого злосчастного дома - он точно корабль, над которым тяготеет проклятие! Дом сгубил ее отца, и отца Джона, и еще, кажется, его деда, не говоря уже о ней самой. Второй раз ее так легко не сломаешь! И, выйдя на Пикадилли, Флёр мысленно посмеялась над своей детской наивностью. В окнах клуба, обязанного своим названием - "Айсиум" - Джорджу Форсайту, не было видно ни одного из его соратников, обычно созерцавших изменчивые настроения улицы, потягивая из стакана или чашки и обволакивая свои мнения клубами дыма. Флёр очень смутно помнила его, своего старого родственника Джорджа Форсайта, который часто сиживал здесь, мясистый и язвительный, за выпуклыми стеклами окна. Джордж, бывший владелец "Белой обезьяны", что висит теперь наверху, у Майкла в кабинете. И дядя Монтегью Дарти, которого она видела всего один раз и хорошо запомнила, потому что он ущипнул ее за мягкое место и сказал: "Ну-ка, из чего делают маленьких девочек?" Узнав вскоре после этого, что он сломал себе шею, она захлопала в ладоши - препротивный был человек, толстолицый, темноусый, пахнувший духами и сигарами. На последнем повороте она запыхалась. На окнах дома тетки в ящиках цвела герань, фуксии еще не распустились. Не в ее ли бывшей комнате теперь поселили их? И, отняв руку от сердца, она позвонила.
- А, Смизер! Встал уже кто-нибудь?
- Пока только мистер Джон встал, мисс Флёр.
И зачем так колотится сердце? Идиотство - когда не чувствуешь никакого волнения.
- Хватит и его, Смизер. Где он?
- Пьет кофе, мисс Флёр.
- Хорошо, доложите. Я и сама не откажусь от второй чашки.
Она стала еле слышно склонять скрипящую фамилию, которая плыла впереди нее в столовую: "Смизер, Смизера, Смизеру, Смизером". Глупо!
- Миссис Майкл Монт, мистер Джон. Заварить вам свежего кофе, мисс Флёр?
- Нет, спасибо, Смизер. - Скрипнул корсет, дверь закрылась.
Джон встал.
- Флёр!
- Ну, Джон?
Ей удалось пожать ему руку и не покраснеть, хотя его щеки, теперь уже не измазанные, залил густой румянец.
- Хорошо я тебя кормила?
- Замечательно. Как поживаешь, Флёр? Не слишком устала?
- Ничуть. Как тебе понравилось быть кочегаром?
- Хорошо! Машинист у меня был молодчина. Энн будет жалеть - она еще отлеживается.
- Она очень помогла нам. Почти шесть лет прошло, Джон; ты мало изменился.
- Ты тоже.
- О, я-то? До ужаса.
- Ну, мне это не видно. Ты завтракала?
- Да. Садись и продолжай есть. Я зашла к Холли, надо поговорить о счетах. Она тоже не вставала?
- Кажется.
- Сейчас пройду к ней. Как тебе живется в Англии, Джон?
- Чудесно. Больше не уеду. Энн согласна.
- Где думаешь поселиться?
- Где-нибудь поближе к Вэлу и Холли, если найдем участок; буду заниматься хозяйством.
- Все увлекаешься хозяйством?
- Больше чем когда-либо.
- Как поэзия?
- Что-то заглохла.
Флёр напомнила:
- "Голос, в ночи звенящий, в сонном и старом испанском городе, потемневшем в свете бледнеющих звезд".
- Боже мой! Ты это помнишь?
- Да.
Взгляд у него был такой же прямой, как прежде, ресницы такие же темные.
- Хочешь познакомиться с Майклом, Джон, и посмотреть моего младенца?
- Очень.
- Когда вы уезжаете в Уонсдон?
- Завтра или послезавтра.
- Так, может быть, завтра вы оба придете к завтраку?
- С удовольствием.
- В половине второго. И Холли, и тетя Уинифрид. Твоя мама еще в Париже?
- Да. Она думает там и остаться.
- Видишь. Джон, все улаживается, правда?
- Правда.
- Налить тебе еще кофе? Тетя Уинифрид гордится своим кофе.
- Флёр, у тебя прекрасный вид.
- Благодарю. Ты в Робин-Хилле побывал?
- Нет еще. Там теперь обосновался какой-то вельможа.
- Как твоей… как Энн, здесь интересно показалось?
- Впечатление колоссальное. Говорит, мы благородная нация. Ты когда-нибудь это находила?
- Абсолютно - нет; относительно - может быть.
- Тут так хорошо пахнет.
- Нюх поэта. Помнишь нашу прогулку в Уонсдоне?
- Я все помню, Флёр.
- Вот это честно. Я тоже. Мне не так-то скоро удалось запомнить, что я забыла. Ты сколько времени помнил?
- Наверно, еще дольше.
- Ну, Майкл - лучший из всех мужчин.
- Энн - лучшая из женщин.
- Как удачно, правда? Сколько ей лет?
- Двадцать один.
- Как раз тебе подходит. Даже если б нас не разлучили, я всегда была слишком стара для тебя. Ой, какие мы были глупые, правда?
- Не нахожу. Это было так естественно, так красиво.
- Ты по-прежнему идеалист. Хочешь варенья? Оксфордское.
- Да. Только в Оксфорде и умеют варить варенье.
- Джон, у тебя волосы лежат совсем как раньше. Ты мои заметил?
- Все старался.
- Тебе не нравится?
- Раньше, пожалуй, было лучше; хотя…
- Ты хочешь сказать, что мне не к лицу отставать от моды. Очень тонко! Что она стриженая, ты, по-видимому, одобряешь.
- Энн стрижка к лицу.
- Ее брат много тебе рассказывал обо мне?
- Он говорил, что у тебя прелестный дом, что ты ухаживала за ним, как ангел.
- Не как ангел, а как светская молодая женщина. Это пока еще не одно и то же.
- Энн была так благодарна. Она тебе говорила?
- Да. Но по секрету скажу тебе, что мы, кажется, отправили Фрэнсиса домой циником. Цинизм у нас в моде. Ты заметил его во мне?
- По-моему, ты его напускаешь на себя.
- Ну, что ты? Я его отбрасываю, когда говорю с тобой. Ты всегда был невинным младенцем. Не улыбайся - был! Поэтому тебе и удалось от меня отделаться. Ну, не думала я, что мы еще увидимся.
- И я не думал. Жаль, что Энн еще не встала.
- Ты не говорил ей обо мне.
- Почему ты знаешь?
- По тому, как она смотрит на меня.
- К чему было говорить ей?
- Совершенно не к чему. Что прошло… А забавно все-таки с тобой встретиться. Ну, руку. Пойду к Холли.
Их руки встретились над его тарелкой с вареньем.
- Теперь мы не дети, Джон. Так до завтра. Мой дом тебе понравится. A rivederci!
Поднимаясь по лестнице, она упорно ни о чем не думала.
- Можно войти, Холли?
- Флёр! Милая!
На фоне подушки смуглело тонкое лицо, такое милое и умное. Флёр подумалось, что нет человека, от которого труднее скрыть свои мысли, чем от Холли.
- Вот счета, - сказала она. - В десять мне предстоит разговор с этим ослом-чиновником. Это вы заказали столько окороков?
Тонкая смуглая рука взяла счета, и на лбу между большими серыми глазами появилась морщинка.
- Девять? Нет… да. Правильно. Вы видели Джона?
- Да. Единственная ранняя птица. Приходите все к нам завтра к завтраку.
- А вы думаете, что это будет разумно, Флёр?
- Я думаю, что это будет приятно.
Она встретила пытливый взгляд серых глаз твердо и с тайной злостью. Никто не посмеет прочесть у нее в мыслях, никто не посмеет вмешаться!
- Ну отлично, значит, ждем вас всех в час тридцать. А теперь мне надо бежать.
И она побежала, но так как ни с каким "ослом-чиновником" ей встретиться не предстояло, она вернулась в Грин-парк и села на скамейку.
Так вот какой Джон теперь! Ужасно похож на Джона - тогда! Глаза глубже, подбородок упрямей - вот, собственно, и вся разница. Он все еще сияет, он все еще верит во что-то. Он все еще восхищается ею. Д-да!