И действительно, разговор вышел непростой, у Евстафия появилось несколько возражений: мол, и времени на всё не хватает, мастерская еле справляется с нынешними заказами, и своим добрым именем он рисковать не хочет - если Дорифор станет выполнять фрески вместе с Филькой, без него.
- Мы покажем все эскизы заранее, - наседал племянник Никифора, - согласуем с вами, учитель. Никаких не допустим вольностей. В точности исполним ваши поправки. - А в конце добавил: - Вы своим недоверием раните меня.
Мэтр вспылил:
- Вот ещё, подумаешь, нежности какие! Я его раню! А запорете работу - чья тогда выйдет рана? Не моя ли? - Посопел, подумал и сказал добрее: - Ну, допустим, соглашусь подписать пергаменты... Как разделим полученные деньги?
Сын Николы пожал плечами:
- О деньгах, признаться, пока не думал. Назначайте сами.
- Мне - две трети суммы, треть - тебе и Фильке.
- По рукам.
У опекуна отвалилась челюсть:
- Ты согласен?
- Да, а что?
- Но ведь это явный грабёж с моей стороны! Я сказал нарочно.
- Почему - грабёж? Поручительство дорогого стоит.
- Дядя твой Никифор тебя бы не понял. Вот уж кто денежки считал!
- Значит, я не в дядю. Мой отец Никола относился к деньгам легко. Есть они - прекрасно, нет - переживём.
- Нет, нельзя быть таким беспечным. Понимаю: творчество главнее богатства, в юности и я мог трудиться бесплатно. Но воспользоваться твоим благородством не хочу. В общем, предлагаю: четверть суммы мне, четверть - Фильке, половина - твоя.
- Без вопросов.
- Но наброски всё-таки покажете.
- Я же обещал.
Феофан не упомянул и другую причину, по которой он пошёл бы на любые условия, лишь бы взяться расписать эту церковь, - кроме чисто профессионального интереса, получить возможность регулярно бывать в Галате. И тем самым видеться с Летицией.
Без неё он страдал и мучался, словно забулдыга без выпивки. Жил теперь от встречи до встречи с ней. И желал творить только для неё. Чтобы дочь Гаттилузи восхищалась его работой. И перенесла своё восхищение на художника.
Софиан хоть и был не по годам мудр, но не знал ещё простой истины: женщин мало волнуют достижения их поклонников, и они мужчин любят вовсе не за талант, не за озарения и успех, а совсем за иные вещи...
Словом, Дорифор проявил упорство и добился своего: и епископ Галатский, и синьор консул поручили создание фресок в новой церкви мастеру Аплухиру. За сентябрь были завершены эскизы - купола, деисуса и царских врат, боковых приделов. Рассмотрев рисунки, Евстафий сделал несколько незначительных замечаний, но одобрил в целом и похвалил:
- Ты растёшь, приятель, скоро мне тебя учить станет нечему.
Филька хмыкнул:
- Стало быть, займётесь вплотную мною.
Оба юноши принялись за роспись и работали безвылазно два осенних месяца и неделю зимы. Очень хотели справиться к Рождеству. И успели.
Сели, перепачканные краской, обессиленные, измотанные, поглядели на творение рук своих и почти что одновременно спросили друг друга:
- Ну и как? Получилось?
Рассмеялись, а потом молча обнялись.
- Вроде получилось, - сказал Феофан.
- Погоди! Что ещё заявит учитель? Я его страшусь больше, чем епископа или митрополита.
- Поругает за что-нибудь, но в конце простит.
Подмастерье мечтательно потянулся:
- Ох, и надерусь же я в это Рождество! Надерусь - и по бабам! Весь свой заработок спущу - ей-бо!
- Прекрати святотатствовать в Божьем храме.
- Ничего, Бог, Он, как учитель, - поворчит, поворчит и отпустит мои грехи.
Первым фрески рассматривал Аплухир. Походив по церкви, постояв, подумав, обратил лицо к молодым художникам, и они увидели, что наставник плачет.
- Кир Евстафий, что с вами? - задрожал Софией. - Неужели худо?
Мастер вытер мокрые бороду и усы и раскинул руки:
- Мальчик мой! Дай тебя обнять! Ты и сам не понимаешь, что сделал!
- Что же, что?
- Превзошёл меня и оставил далеко позади. Ты действительно гений.
Глядя, как они обнимаются, Филька произнёс не без ревности:
- Хорошо, а я? И моя кисть работала тут немало!
Мэтр сжал его плечи и проговорил с чувством:
- И тобой горжусь, Филимоша, вы мои дорогие оба! Бог не наградил меня сыновьями, но зато подарил выдающихся воспитанников. Умереть не страшно: я отдал своё дело в самые достойные руки!
И епископ Галатский, освящая церковь, похвалил художников, обещал довести лестную оценку их совместной работы до митрополита и Патриарха. А зато Гаттилузи, вместе с домочадцами заглянув в православный храм, был немало смущён одним обстоятельством. Повернувшись к дочери, он пробормотал:
- Господи Иисусе! Посмотри на лик Пресвятой Богородицы!
Девушка вначале не поняла:
- Ну и что такого?
- Никого не напоминает?
У неё от внезапной догадки побелели губы:
- Ты считаешь... меня?!
- Вспомни тот набросок углём на стене в клетушке.
- Совершенно точно... Что же он наделал? Это ж богохульство... И меня теперь покарает Всевышний!
- Если уж кого покарает, так его, безумца.
- Ой, боюсь, боюсь... Так шутить нелепо!..
- Да, конечно, нелепо... - Он опять уставился на икону. - Но с другой стороны, как Она прекрасна! Просто неподражаема! Вроде не человек писал, а какой-нибудь небожитель!
- Не желаю знаться с этим небожителем! Надо бы венчаться с Барди скорее.
- Ты считаешь?
- Пьеро, безусловно, болван, каких свет не видывал, неуч и животное, но по крайней мере он понятен и предсказуем. Управлять им будет легко.
- Рад, что ты наконец это поняла.
- Феофан мне отныне противен. Откажи ему от дома, пожалуйста.
- Он и так у нас бывает не часто. Но совсем удалить я его не могу - до конца игры с неприятелем. Л развязка уже близка.
- Но, по крайней мере, не приглашай на балы.
- Как тебе, душенька, угодно.
Тем не менее встреча Софина со своей возлюбленной состоялась - в ювелирной лавке при банке "Гаттилузи и сыновья". Он туда заглянул, чтобы выбрать подарок к именинам Феодоры - старшей дочери Аплухира. А Летиция выходила, взяв себе новое колье. Молодые люди столкнулись на самом пороге и смутились в первый момент. Итальянка уже оттаяла от недавней обиды и смогла поприветствовать живописца без особого отвращения:
- Добрый вечер, синьор Дорифор. Что-то вас не видно давно?
- Здравствуйте, мадонна. Я бываю у вашего папеньки, но когда спрашиваю вас, мне, как правило, говорят, что вы заняты или прихворнули. А на бал меня что-то не зовут. Из чего я делаю вывод, что не больно прихожусь ко двору.
- После вашей дерзкой выходки - удивляться стоит ли?
- Дерзкой выходки? Я не понимаю.
- Не лукавьте, мессир. Лгать вы не умеете.
- Неужели фреска в церкви Зачатья Святой Анны тому причиной?
- Догадался, наконец!
- Вам она не понравилась?
- Фреска превосходна, спору нет, но лицо у юной Девы Марии... Как вы смели придать ему сходство с некоей реальной особой?
- Ибо эта особа вдохновляла меня. Ибо служит для меня образцом целомудрия и непорочности. Ибо для меня свята!
- Ты и здесь продолжаешь богохульствовать! - возмутилась девушка, впрочем, уж не так грозно и невольно перейдя на "ты", что являлось неплохим знаком. - Видимо, забылся или чего-то не понял. Мы с тобой в приятельских отношениях, но не более. У меня своя жизнь, у тебя своя. То, что я тебе нравлюсь, не даёт ещё права помещать мой портрет где угодно, в том числе и в церкви.
Софиан поник и ответил грустно:
- Извини. Я хотел, как лучше.
- Он хотел, как лучше! Это никого не волнует. Важен результат.
- Я не ожидал, что воспримешь слишком болезненно.
- Надо было думать. Обещай, что в последний раз делаешь подобную глупость.
- Обещаю. Но не рисовать тебя вовсе не смогу.
- Хорошо, рисуй, но не на иконах.
- Да, конечно.
- Впрочем, не рисуй: душу не трави - ни себе, ни мне, ни мальчишке Барди.
Сердце у послушника больно сжалось.
- Всё-таки выходишь за него?
- Хм-м... скорее, да, чем нет.
- От чего зависит?
Синьорина понизила голос:
- Он уехал на известный тебе остров и готовит высадку... Близится финальная битва... Если его не убьют, мы поженимся. - Улыбнулась и погладила его по руке. - Фео, не грусти. Ты ещё найдёшь своё счастье. - И, уже удаляясь, бросила из-за плеча: - Будешь во дворце - заходи. Поболтаем - чисто по-дружески.
Прикусив губу, чтобы не расплакаться, сын Николы подумал зло: "Не дождёшься, дура! Никогда, слышишь? Никогда! Ненавижу тебя, курицу безмозглую, каменное сердце! Я такой подарок преподнёс тебе, на который ни один Барди не способен, - обессмертил лик в виде фрески. И какой фрески! Все душевные силы в неё вложил... А в ответ - оскорбления, вытирание об меня ноги, унижения... Кончен бал! Больше моей ноги не будет у Гаттилузи. "У меня своя жизнь, у тебя своя!" Что ж, давайте, живите сами. Как-нибудь и я протяну без вас!"
И действительно, стойко переносил одиночество до весны. Но весной произошёл новый поворот.