Глава 12
Мария приходила домой неразговорчивая, разбитая работой. Тусклые, без светлинки глаза, по-старушечьи повязанный платок делали ее опаленное, как корка ржаного хлеба, лицо совсем старым. Однажды она сняла свой платок, и Вера увидела, что у Марии стройная белая шея, густые золотистые волосы. Видимо, когда-то она не уступала в красоте своей младшей сестре Анюте. А теперь заботы высушили ее, слиняла под солнцем и ветром Мариина красота.
"Почему же не поможет Анюта? Ведь она крепкая, сильная!.."
Егориха, воровато глядя на дверь, объяснила:
- Анютка-то от Яшки понесет. Вишь, бока какие толстущие, что тебе квашня, - и зашептала-запричитала: - Плохо же одинокой-то бабе! Как стог неогороженной, каждый норовит клок урвать. Да и отрезанной ломоть она. Все по людям живет. Деньги ей платят, так зачем еще поясницу ломать.
Анюта, накинув полушалок, по-прежнему выходила на звуки тальянки за околицу. Видимо, ее не пугало будущее.
- Хоть вой на жниве-то, - жаловалась Мария, - никто не поможет. Свои и то не помогают. А чужим платить надо. У людей уж выжато, сложено, а я... - и скупо всхлипывала, утирая глаза уголком платка.
В такие минуты Вера чувствовала себя виноватой перед этой женщиной.
- Завтра мы пойдем вам помогать, - сказала как-то она. - Анюта с Егорихой здесь справятся.
- Конешно, конешно, управимся, - согласилась Егориха.
Вечером в клети Вера с Леной примеряли лапти, домотканые сарафаны и смеялись на весь дом. Теперь уж они совсем не походили на курсисток. Ни дать ни взять - деревенские девушки.
- Вот бы в Вятке так появиться! - взвизгивала от восторга Лена. В глазах у нее прыгал плутовской веселый огонь.
- Да еще прийти к Фортунатову и сказать: вам поклон из деревни. Он бы ни за что не узнал! - подхватила Вера.
- Конечно, нет... - засмеялась Лена и, надвинув на глаза платок, смиренным голосом проговорила:
- Барин, не хошь ле медку купить? Сладкой медок, липовой.
Этого они выдержать не могли и, повалившись на постель, смеялись до слез. В довершение ко всему неожиданно оборвались веревки и полог свалился, накрыв их. Они долго возились, выбираясь из этого мешка. Вылезли красные, взлохмаченные и опять залились смехом.
...Вера проснулась, когда уже светило солнце. Марии в избе не было. Растолкав Лену, она побежала в ограду, но и там не нашла хозяйку. Ушла без них, постеснялась будить.
Перекинув за плечи лапти, девушки отправились в поле по холодной, щекочущей подошвы земле. На мутно-седой от росы траве пролег зеленый след - прошла Мария.
Жгучая, как вода-снежница, зернистая роса опалила ноги. Ступать в траву боязно, как в реку перед купанием...
Чистые утренние звуки были четки. В соседней ограде покряхтывал колодезный ворот, позванивала о сруб бадья. Пахло свежестью, прелой хвоей, доносило сладкий аромат земляники.
"Почему я не встаю утром рано-рано, почему не выхожу на луга, пестрящие цветами? Ведь здесь так хорошо и просторно, - думала Вера, приподнимая отяжелевший от росы мокрый подол платья. - Недаром Васюне на этом безлюдном приволье приходят в голову такие чистые, светлые мысли. Только тот, кто видел такое утро, может любить деревню".
Жнитво оказалось совсем не легким делом. Чуть взяла Вера серп - порезала мизинец. Малиновой струйкой брызнула кровь. Вера сунула палец в рот. Оторвала от платка полоску, присела во ржи, чтобы не видели Мария и Лена, как она перевязывает ранку.
Вера старалась. Кажется, стало получаться. Так же, как Мария, не разгибаясь, захватывала она тугие стебли и с хрустом подрезала их. Потом устала. Казалось, что уже давно жнет она. Едкий пот заползал в глаза и щипал их. Спину нестерпимо калило солнце. Но бросать было нельзя. Мария и Лена жали.
Спотыкаясь о сухие комья земли, пядь за пядью, медленно продвигалась Вера следом за жницами. "Только бы не отстать. Неужели я такая слабая, неужели не выдержу! Неужели я слабее Лены? Нет!"
Пепельно-серую бороздчатую землю, непроглядную густерню стеблей - все вдруг залило розовым туманом. Потом голову окутала густая чернота.
Вера очнулась оттого, что кто-то брызгал ей в лицо водой. Это была Мария.
Вера села. Голова гудела от боли, в ушах стоял глухой лесной шум. Так шумит ветер верхушками деревьев. Уже не на жниве, а в тени рябин, на краю поля лежала она.
"Перенесли", - равнодушно подумала Вера.
Присев к ней, с тревогой заглядывая в лицо, о чем-то говорила Лена, с любопытством смотрела Олюня, кусая золотистую соломинку. Мария подала Вере берестяной бурак с квасом. Когда Вера напилась, она обвязала ей мокрым полотенцем голову, сказала жалостливо:
- Непривычная ты. Отойдет голова, иди, жданая, в деревню, полежи там в пологу. Мы уж тут без тебя...
- Не пойду, - с трудом выдавила из себя Вера.
Опустошенная, сидела она, прислушиваясь к стуку своего сердца, думая о том, что теперь будет презирать себя за слабость. Потом встала и, подобрав серп, побрела к жнущим вдали Лене и Марии. В голове по-прежнему стоял лесной шум, тупо ныла спина, но Вера наклонилась и захватила рукой упругую ржаную прядь. На другой день, несмотря на боль в руках, она снова отправилась в поле.
- Я ведь тоже чуть не упала в обморок, - призналась Лена.
- Нет, ты сильная, - ответила Вера. - Это я - жалкая интеллигентка. Но ты не сомневайся, Лена. Я вытравлю из себя барышню-белоручку!
- Больно уж ты настырна, Васильевна, - похвалила ее Мария в обед, наливая в глиняную чашку варенец.
Было приятно от этой скупой похвалы.
Глава 13
Отстояли знойные палящие дни, когда солнце, красное, сухое, спускалось в дымную от пыли даль. Над истомленной, потрескавшейся землей, над пыльными измученными травами медленно поднялась, словно двигаясь в гору, лохматая, как овчина, туча. Притаился ветер. И вдруг хлынул парной, толстый дождь. Со стрехи он падал витыми, как веревка, струями. Ребятишки, радуясь, бегали по дымящейся теплой земле, по мутным лужам, визжали от восторга. В деревне наступил отдых. Детишек в ясли теперь не носили.
Началось повальное приглашение в гости. Каждая из хозяек считала долгом пригласить Веру и Лену "на лепешки". Сначала это нравилось. Мерзляковские хозяйки умели печь румяные каленые оладьи, которые с деревенской сметаной, тертой земляникой и зеленоватыми солеными рыжиками так и просились в рот. Потом лепешки и шаньги надоели, и девушки ходили в гости только для того, чтобы не обидеть хлебосольных хозяек.
Позвал их к себе и Васюня.
Суетливая мать Васюни, Катерина, хлопотала у печи. Макая куриным пером в плошку, мазала янтарным маслом пышные полнотелые ватрушки и, шепелявя, приговаривала:
- Проходите, проходите, гоштьюшки дорогие. Не побрежгуйте моей штряпней, - и лицемерно сокрушалась, что шаньги получились черны и тверды.
Вера с Леной уже изучили повадки хозяек и, как могли, хвалили стряпню.
Васюне, видимо, не терпелось показать им свои книги. Он топтался на месте, садился за стол и вскакивал. Вообще Законник выглядел в этот день необычно. Волосы, расчесанные на пробор, отливали масляным глянцем. Одет он был в ситцевую горошками новую рубаху, которая топорщилась на спине.
Наконец с обедом было покончено, и они пошли в горницу. Красный, расписанный ромбиками сундук был почти до крышки наполнен книгами. Васюня, млея, открыл его и встал сбоку. Чего тут только не было! Обтрепанные сочинения Данилевского, Даля, книжечки издательства "Донская речь", учебники.
- Вот эту книгу семинарист мне подарил, - показывая учебник греческого языка, сказал он. Потом поднял толстый путеводитель то всем странам мира. - Его у лавочника выпросил. Он завертывал мыло да пряники. В книгу-то пряники! Вот ведь какой!
К книгам Васюня относился благоговейно. На Санка, заглянувшего в горницу, посмотрел так сердито, что тот тут же скрылся.
О каждой книге мог рассказать Законник целую историю.
- "Митрошкино жертвоприношение" когда я читал, так сам ревел. Я бы тоже, как Митрошка, хлеб мужикам роздал, - говорил он.
Васюня наивно верил издаваемым земством книжечкам, в которых рассказывалось о легком пути к изобилию.
- Вот "Петруша-плетенщик". Парень молодой, как я. Артель в деревне собрал, - горячо рассказывал он. - Стали они шляпы из соломы плести и так разбогатели!
- А вы не пробовали шляпы плести? - спросила Вера, глуша усмешку.
- Нет, у нас не выйдет, - убежденно сказал Васюня. - У нас все кто куда глядят. Вот, - вдруг загорелся он, - кабы земли побольше, да не трехполку бы, а семь полей, как в иных державах.
- А как же вы земли побольше получите? - спросила Вера.
- Ну, вот обществом бы всем взять да землю заново и разделить, - сказал он и обвел их спрашивающим взглядом.
- А Тима Складенчик не даст, - возразила Вера.
- Купить.
- А ты говорил, что у него денег и так много, - сказала Вера. - Зачем ему деньги? Ему земля нужна!
- Денег у него много, - вздохнул Васюня. - Нынче весной Яшка Зобов лужок у нас, у деревни, оттяпал. Споил всех мужиков и дал подписать бумагу. И за копейки продали. А уж земли у них по горло. Все черная да сладкая, как солод.
- А ты что?
- Я не пил. Потом писал жалобу-прошение, да где-то застряло. Яшка Тимин теперь имеет на меня зуб. Он, говорят, жалобу мою купил, где надо. А на мельнице у нас Сырчин, хозяин, по лопатке муки с мешка берет. От этих "лопаток" у него амбары трещат, а у Марии да Егорихи хлеба своего до рождества не хватает.
Выговорившись, он помолчал.
- Пока Тима да Сырчин этот будут всем владеть, всегда так будет, - проговорила Вера. - Ты правильно сказал, весь народ должен этим владеть.