- Тима обманывает, становой дерется, поп тоже обирает. Видно, не знает об этом царь, коли так, - проговорил Васюня. - Не знает ведь?
Лена выжидающе смотрела, что скажет Вера. Вера слегка побледнела.
- А ты знаешь, Васюня, сколько у царя десятин земли? Наш царь - первый помещик. Конечно, он Тиму в обиду не даст.
- Ну-у? - удивился Васюня и озадаченно пощелкал пальцами по "Петруше-плетенщику". - А как же тогда?..
Неожиданно скрипнула дверь, и в горницу вошла Катерина.
- Из-за этих шамых книжек, - с осуждением сказала она, - и штаршего моего пошадили, и он штолько уж греха принял. Чего шделал, перед вашим приходом меня опожорил, - и неожиданно всхлипнула.
- Да ладно тебе, - скривился Васюня. - Иди, пеки шаньги.
- А не ладно, вше шкажу! Пушть бы тебя приштыдили, богохула, - вытирая фартуком глаза, заговорила Катерина.
Вера слушала о "богохульстве" Васюни, и он все больше и больше нравился ей. "А ведь ему всего семнадцать лет", - подумала она.
- Когда это было? Перед пашхой, жнать, еждил батюшка, божью милоштыню шобирал...
- У этого нищего хоромы чуть беднее, чем у Тимы, - перебил Васюня.
- Опять жа швое! Молчи! - оборвала его Катерина. - Я чарушу яич наклала и говорю ему: подъедет батюшка, так отдай. А он вышкочил и говорит батюшке-то: "Што, швятой отец, ражве, говорит, мы у тебя жаймовали?" Вот ведь чего ляпнул! А я жашла в ижбу, увидела: чаруша с яйцами на штоле, так и обмерла.
Вытерев фартуком вспотевшее лицо, Катерина так же неожиданно закончила:
- Вы уж поначитайте ему, коштолому, чтобы не богохульничал.
Нетерпеливо тряхнув гривой русых волос, "костолом" сказал:
- Все равно ведь я верить не буду.
Мать всплеснула руками и, расстроенная, ушла в избу.
- Богу-то я уж давно верить перестал, - небрежно объяснил Васюня. - Решил проверить. Замерз в ограде голубь. Я принес его в избу, положил на лавку и думаю: коли есть он, так оживит птичку. Начал молиться. Стою на коленях, а сам поглядываю: не оживет ли голубь? А он лежит, как раньше, не шелохнется. Вот и перестал верить. А в школе ведь я пономарил, закон божий назубок знал. Поэтому и Васюней Законником прозвали.
Потом, встрепенувшись, снова спросил:
- Что же делать, если царь не поможет?
Вере хотелось поговорить с Законником с глазу на глаз, узнать, как он поймет книги, которые дала она, но не успела. Надо было отправляться в Вятку.
Перед отъездом собрались женщины почти со всей деревни. Каждая принесла с собой гостинец: одна - берестяной бурачок свежей малины, другая - дюжину печеных яиц. И каждая, насильно всовывая свои подарки, бормотала: "Уж не побрезгуйте, не обессудьте". Вера и Лена стояли растроганные, растерянные и не знали, как им быть.
Васюня, тихий и какой-то очень уж робкий, смущенно улыбаясь, поставил берестяной бурачок с медом и поправил рядно на телеге, не зная, чем еще можно проявить свое внимание к Вере и Лене.
- На Карийском угоре лошадь-то за узду сведи, - наставительно сказал он вознице.
- Приезжайте, Васильевна, Степановна, приезжайте! - услышали они, удаляясь. Женщины держали у глаз фартуки, махали руками. Забравшись на изгородь, долго еще смотрел им вслед Васюня. Потом его не стало видно. Уплыла за бугор и деревня...
И опять мягко катились колеса по прибитой дождем пыли, оставляя сзади черные деревеньки с их прохладными оградами, с запахом прелой соломы, медвяным гречишным ароматом, с сочным шлепаньем валька на пруду. Вера сидела, откинувшись на грядку телеги, и думала о том, что совсем другой оказалась на этот раз деревня.
Глава 14
За лето изменился Петроград.
С присвистом распевая "Канареечку", прошли молоденькие солдаты. У дам они уже не вызывали умиления. На углах появились злые, небритые инвалиды на костылях, с плоскими рукавами рубах. Они хрипло предлагали купить газеты и папиросы.
Их однообразные выкрики слышны были и в сером с вонючим двором доме, куда переехала теперь Лена. Во дворе рабочие-мраморщики большими ноздреватыми кусками пемзы уныло шлифовали надгробные плиты.
- Выбрала же ты местечко, - пошутила Вера. - Каждый день будешь думать о бренности своего существования. - Заметив, что со двора ведут целых три выхода, улыбнулась: - Хорошее место. Просто замечательное.
Вере не терпелось увидеть Ариадну, рассказать ей о том, как много увидела она за лето, о том, что решила теперь изучать аграрный вопрос, так как без этого сложно разобраться в деревенских отношениях.
Не распаковав вещи, отправилась из дома к Ариадне.
- Какая ты крепкая стала, - разглядывая Веру, так же ровно, как всегда, говорила Ариадна.
- Ты понимаешь, целых полтора месяца на воздухе. Я даже сама жала! А какого я там доморощенного просветителя нашла, - смеялась Вера, не зная, с чего начать рассказ о Мерзляках.
В Ариадне что-то изменилось. Провалились глаза. Теперь они светились сухим горячим блеском и не были такими успокаивающими. И волосы, чудесные каштановые волосы были подрезаны,
- Зачем это? Что с тобой? - встревожилась Вера. Вначале она так обрадовалась встрече, что ничего этого не заметила. - Что-нибудь случилось? Почему ты такая?
Ариадна прикрыла дверь. Вернулась к Вере.
- Ты знаешь, типография, в которой я работала, провалилась, - сказала она.
"Как только могла я радоваться, хвалиться своим здоровьем. Глупая и черствая!" - Вере стали противны свои огрубевшие руки, здоровый цвет лица.
Вера подумала, что Ариадне тоже грозит опасность, но Пётенко успокаивающе покачала головой.
- Мне удалось вовремя уйти. За себя я не беспокоюсь. Но у меня на руках человек, одна девушка-печатница. Ее надо переправить в другой город. Эту ночь она должна находиться в Петрограде. Я не знаю, у кого устроить ее.
Вера метнула горячий взгляд.
- А ты не подумала обо мне?
Ариадна сжала благодарно ее руку.
- Ты у меня всегда такая, смугляночка!
Времени на разговор о Мерзляках не оставалось. Надо было устроить знакомую Ариадны и как можно быстрее.
Вера решила, что будет безопаснее, если девушку к ней на квартиру приведет Лена, а утром на вокзал проводит Гриша.
Лена испугалась, сбивчиво зашептала:
- Тебя же арестуют. Как пить дать арестуют...
- Значит, не будешь помогать? - жестко спросила Вера. - Боишься?
Лена прижала ладони к жарким щекам.
- Боюсь, Верочка, боюсь.
Вера молча двинулась к двери, но Лена схватила ее за руку. - Ты не слушай меня, я сделаю, сделаю.
- Я так и думала, - сказала Вера, - жду тебя.
Когда Вера постучала в узкую, как пенал, Гришину комнату, он, видимо, спал. Растерянный, с красной щекой и ошалелыми глазами, вскочил, запнул под кровать высунувшийся чемодан, поправил смятую подушку. Потом обтер рукавом единственный стул и подал Вере.
- Да, конечно, - хрипло согласился он. - Сделаю обязательно; конечно, осторожно.
Вечером Лена привела нарядную даму в шляпе с вуалью.
- Меня зовут Софья, - крепко пожав Верину руку, сказала та, и Вера поняла, что больше ни о чем ее расспрашивать не следует.
Лена справилась со страхом, была довольна собой, и ей никак не хотелось уходить. В миндалевидных глазах так и светилось любопытство. Вера проводила ее до лестницы, сказав, что Лена выполнила поручение замечательно.
Софья была чуть старше Веры. Морщинки, сходящиеся к переносице, когда она задумывалась, и складки в уголках губ придавали ей суровый вид. Однако стоило ей улыбнуться, как лицо становилось добродушным, мягким, и тогда Софья казалась сверстницей, понятной и близкой.
Она подошла к окну взглянула на улицу, привычным движением достала папироску и жадно затянулась.
- Извините, но я покурю. На улице нельзя было, обращают внимание.
- Пожалуйста, пожалуйста, - откликнулась Вера.
Она поила гостью чаем с печеньем, привезенным из дома, рассказывала о Вятке.
- У вас там, видимо, еще густо живут? - спросила Софья. Вера смутилась. Нет, в Вятке жили по-разному; и густо, и впроголодь. Но в их двухэтажном особняке никогда не чувствовалось нужды.
- Просто моя мама живет в достатке, - испытывая неловкость, сказала Вера.
- А-а, - протянула Софья, и Вере показалось, что произнесено это было с холодком.
Ей нестерпимо захотелось сказать о том, что нынче после возвращения из деревни в Вятку ей вдруг стал противен этот достаток, что она стала чувствовать раздражение от изобилия и что человек, посвятивший себя революционному делу, наверное, не имеет права пользоваться этими благами. Выпалила все это горячо, сбивчиво, боясь, что девушка не поймет ее.
Софья с интересом взглянула на нее и, поправив пышную модную прическу, произнесла задумчиво:
- Да, Перовская ушла из семьи, из дома. И многие другие. Но ведь вы не собираетесь стать наследницей этого дома? Так что стоит ли теперь отказываться? На что вы будете существовать? - и прямо взглянула Вере в глаза.
- Нет, конечно, я не собираюсь стать наследницей, - торопливо ответила Вера.
Лежа в постели, Софья о чем-то долго думала, потом встала и опять закурила, сосредоточенно разглядывая розовую тлеющую точку.
- Вы знаете, нас не понимают многие даже с житейской точки зрения. Ведь у нас не бывает порой ни семьи, ни дома... Одни убеждения за душой... О благах думать некогда.
Напряжение и тревога, которые сдерживала в себе Софья, передались Вере.
Гостья спала, а она еще долго смотрела в потолок, не в силах заснуть. В ночи перезванивались на Кронверкском трамваи. По стенам и потолку бродили тревожные отсветы и тени. Они разжигали разгонявшее сон волнение.