Вскоре, как известно, войска были возвращены в Россию. Слава и гордость сердца русского, наш Александр Васильевич, вроде как за нарушение Фридрихова устава, разработанного царем, и коим он не пожелал обременять свою армию, сызнова сослан был в деревушку свою, в то время как многие из офицеров оказались в Санкт-Петербурге.
- Флегонт Миронович, простите, что коли не так, но слыхала я, что будто бы вы состоите в родстве с Суворовым? - спросила хозяйка, Анна Васильевна.
Башмаков пожал плечами, достал платок, помял его в вспотевших ладонях, вздохнул тяжело-тяжело.
- Как сказать?.. Нет у меня никакого родства!.. Нет!.. - И замолчал.
Подали кофий.
- Впрочем, верно, брат мой, Дмитрий Башмаков, был женат на княжне Вареньке Суворовой… Ну, да что о том говорить!..
Зима 1800 года в Петербурге выдалась снежная. На Неве бега устраивали саночные: рысаки в яблоках, сбруя в золоте, молодухи розовые в шубках!.. Но более всего нас поразил некий неожиданный маскерад столицы: это было как раз время успешного гонения на цивильную одежду. Ботинки, жилеты, фраки, шляпы круглые и прочее - все это объявлялось вне закона. Высочайше предписывались ботфорты, камзолы, кафтаны однобортные с высоким стоячим воротом, треуголки…
Как-то ввечеру, помнится, после какой-то утомительной карточной игры и холостой пирушки, едва я встал с постели - голова разламывалась, на душе мерзко, тошнит - смотрю, в окно тростью стучат мне. Тут же открывается дверь и влетает… капитан Штомов.
- Флегоша, - говорит, - едем ко мне, нас ждут!
- Ехать? Оставь меня, Анатоль! Я едва держусь…
- Только-то! - закричал Штомов. Заграбастал меня в охапку и поволок на улицу. Право, я и глазом не успел моргнуть, как очутился в парных санках; лошади рванули; и мы понеслись вдоль Фонтанки. У моста на минуту заскочили в лавочку к общему приятелю нашему, горбатому сидельцу… Впрочем, нет-нет, мы умеренно, ну там по одной, ну по две… Право, не более!
Штомов жил где-то близ Коломны, неподалеку от Большого театра, в котором, к слову сказать, мне единожды пришлось слушать в Итальянской опере божественную мадам Шевалье…
Да, ну приезжаем, в квартире народ, все больше военные, мало мне знакомые. Разве один поручик да штабс-капитан пионерного батальона. Человек шесть-восемь, пожалуй. Сидят, ходят, разговаривают, курят трубки. Меня сразу остановило какое-то неясное, смутное, но все-таки заметное напряжение собравшихся; я бы сказал, некая скованность, какое-то ожидание, что ли. И разговор негромкий, с оглядкой, и загадочные полуулыбки… Едва мы вошли, как в комнате все смолкло и все повернулись к нам. Но через секунду все оживилось, маленький гусарский офицерик с черными усиками подбежал к Штомову, схватил за руку, обрадованно заговорил:
- Наконец-то! Скорее, скорее же!..
- Флегоша, что б ты ни увидел и ни услышал - не удивляйся! - успел мне шепнуть Штомов и куда-то исчез.
Минуту-другую спустя через комнату прошли какие-то люди в шубах с мягкими узлами и тоже скрылись за высокой белой дверью, что заметил я за маленькой портьерой.
- Башмаков, я рад вас видеть! - подошел ко мне штабс-капитан.
- Будьте любезны, объясните мне, что тут происходит? - обратился я к нему.
- Как? Разве вы ничего не знаете? Позвольте, позвольте, но как же так?!
Тут опять я увидал шустрого офицерика с усиками, поспешно тащившего большой медный канделябр.
- Вы, - сказал он мне, на секунду остановившись подле. - Вы будете… свидетелем!
- Что-о?!
- Анатолий просил, - добавил он, и прежде, чем я успел ему что-либо ответить, скрылся за белой дверью.
И в этот момент вбежавший лакей крикнул:
- Едут!
По комнате прошло всеобщее оживление. Все находящиеся разом встали, кто-то бросился к прихожей и широко раскрыл двери. Там раздевались. Послышались возня, вздохи и нежный, испуганный шепот: "Ипполит!.."
Наконец, приехавшие вошли. Впереди шел белокурый мальчик лет двенадцати в белых чулках и коротком зеленом кафтанчике. Он смотрел на всех открыто и весело и всем улыбался. За ним - высокий поручик, с бледным лицом, державший под локоть девушку в белой кисейной накидке.
Поручик на миг остановился, едва заметно поклонился нам и, не задерживаясь, прошел за мальчиком в белую дверь. И тогда все, находившиеся в комнате, устремились туда же.
Едва я переступил порог, как пахнуло ладаном. Довольно большая пустая комната была задрапирована тяжелыми красными коврами. Может, оттого и все тут казалось сумеречно-красным. Одинокий канделябр в три рожка едва освещал передний угол. В тусклых окладах Богородицы и Спасителя плескалось желтое пламя свечей; на темно-красном бархатном лоскутке, коим был накрыт поставец, лежали книги и большое медное распятие. Перед ним стоял поручик со своею дамою, все так же державший ее под локоть. Мы встали чуть позади. Какой-то служка суетился с темным подносом ли, тарелкой ли, не зная, видать, куда сие пристроить. Признаться, я все еще не мог взять в толк, что тут и к чему. Все стоят тихо, благопристойно, разговора не слыхать, чего-то ждут. Я же находил неприличным в этом положении приставать к кому-либо с вопросом. Наконец, откуда-то сбоку, из-за ковра, как бы из самой стены, вышел высокий, представительный священник в богатой ризе. Правда, он был без бороды, да и стрижка коротка, но да в те времена наши священники за границей не носили ни бород, ни волос длинных… И едва только он произнес слово брачного обыска, как ожгло меня скоропалительно мыслию горячей: "Так ведь то же венчание!.."
Смотрю сбоку на невесту, взор потупила, рука со свечой дрожит, бледные губы прикусила - сама не своя. Но в еще больший трепет поверг меня голос батюшки, когда, возвысясь над брачующими, густо пророкотал:
- Имаши ли, Ипполит, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жены сию Настасию, юже зде пред тобой видиши?
- Имам, святый отче.
- Не обещался ли еси иной невесте?
- Не обещался, святый отче.
В голосе священника я узнал голос капитана Штомова! Да! Это был он! Теперь и под ризой я опознал его.
- О, господи! Грех-то какой! - всплеснула сухонькими ручками Степанида Алексеевна.
- Пикантно, однако же! - с удовольствием заметил Дуранов.
В комнате на минуту все оживились, задвигались, заговорили, но враз смолкли, едва Башмаков многозначительно кашлянул.
- А меж тем все шло своим чередом. Штомов солидно, я бы сказал, величественно, отправлял свою службу. Голос его то утробно гудел, то стихал в неге и умилении.
- О рабах божиих Ипполите и Настасии, ныне сочетающихся друг другу в брака общение, и о спасении их, господу помолимся!
- О еже благословитися браку сему, якоже в Кане Галилейстей…
И ведь шпарит, мерзавец, свои ирмосы, даже не заглядывая в требник! "О, лицемерец! О, нечестивец! О, диявол в образе человеческом, буде тебе ужо Кана Галилейская!.." - думал я со страхом и с восхищением.
Ну, наконец, мальчик в зеленом кафтанчике подал нашему батюшке блюдце с обручальными кольцами, ну там, как положено, целование распятия и прочее. Молодые тут же уехали - тройка ждала их у крыльца, а мы за сдвинутые столы… Смех, крик, звон бокалов с шампанским!..
Штомов, шельмец, после своего спектакля, сбросив ризу, вышел к нам совершенно невозмутимый, будто бы со стороны зашел и теперь с недоумением взирал на нас: что это мы тут шумим?
Однако же предчувствие меня не обмануло. На другой же день, наверное, половина Петербурга известилась об этом венчании…
- Да как же прознали?! - вскрикнул Летешин, вскакивая со своего стула и подбегая к печи, где сидел Башмаков. Видно было, что рассказ его захватил и взволновал. - Неужто кто из офицеров?..
- Все проще. Мальчик рассказал…
- А невеста? Невеста-то кто была? - не унимался Летешин.
- Голубушка, Анна Васильевна, нельзя ли еще кофию? - Башмаков повернулся к хозяйке, подавая ей пустую чашку.
- Агашка! - крикнул Дуранов.
- Ну зачем, зачем, я сама принесу, - сказала Анна Васильевна и, подхватив руками юбку, поспешила в кухню.
- Невеста? - переспросил Башмаков. - Невеста была дочерью одного богатого то ли откупщика, то ли промышленника, вернувшегося в Петербург из Варшавы. Поручик, недавний сослуживец наш, - я, может, его раз или два всего и видал-то в полку, - влюбился в Настеньку, ну, как мы тогда говаривали, под завязку. Она тоже души в нем не чаяла. А отец против. Не приглянулся ему бедный офицерик. Как быть? А так, как в те времена часто делали: бежать из дому, обвенчаться где-либо на стороне, а уж потом в ноги батюшке с покаянием. Может, так бы они и сделали, но на то тоже нужны были деньги и не малые: не каждый священник возьмет на себя риск на тайное венчание без родительского благословения. Ну, а тут Анатоль Штомов - как же не выручить товарища! Конечно, невеста никакого обману тут не заподозрила, может быть, так бы все и устроилось, но младший братец ее - помните, мальчика-то в зеленом кафтанчике? - он под величайшим секретом рассказал о сем своему гувернеру, ну а далее известное дело… На другой же день откупщик прознал подробности и принес жалобу императору.
- Эвон, дело-то как повернулось! - воскликнул Попов.
- Да, не хотел бы я очутиться на месте капитана, - заметил Поникаровский.
Дуранов, обдав его презрительным взглядом, хмыкнул с усмешкой:
- Да-а, тут уж тебе не рас-с-с-чет!
Башмаков встал, прошелся по комнате, снова сел к печке, потирая свой тонкий, хрящеватый нос и лысину.