- Что? - смешался Дуранов, перебирая карты. Руки тряслись, и толстые враз вспотевшие пальцы не слушались.
- Прикуп? - подозрительно покосился на Дуранова Логинов.
- Беру, - сказал Дуранов.
Столоначальник Земского суда Василий Александрович Поникаровский заерзал на стуле, узкое лицо с бледными губами хищно вытянулось, запавшие глаза забегали.
- Мой ход, - послышался его вкрадчивый шепот.
- А ведь, ей-ей, поймают, Александр Иванович, а? - Это сказал поручик Попов, командир местной инвалидной команды. Он был без карт, на сдаче, и теперь, неловко перегнувшись над столом, напоминал собою поджарого сеттера, взявшего стойку.
- А позвольте-ка теперь по червям! - и в тонких пальцах Поникаровского светлой змейкой сверкнула семерка. Логинов поспешно сбросил туза пик.
- Игра проиграна! - Башмаков закашлялся, долго и шумно сморкался и, махнув комом платка за плечо Дуранова, зашаркал в свой угол.
- Не повезло! - весело заметил Логинов.
- Канальи! - прошептал Дуранов. - Вам только попадись, своего не упустите…
- Как можно-с, Александр Иванович!.. - с притворной обидой заговорил Поникаровский.
Дуранов бросил оставшиеся карты, как кости, вроссыпь, уперся длинным взглядом в прилизанный пробор своего vis-à-vis. И тут ехидная ухмылочка Поникаровского стала куда-то сползать в сторону, в сторону, пока не сгасла в прикусе. И вот уже он строг и почтителен, и глаза его по-собачьи преданно и выжидательно замерли, меж тем как пальцы, длинные, нервные, четко и упруго выхватывали и выхватывали из колоды карты и стремительной струей обдали ими полукружье стола.
- Ну, артист, ну, шулер! - восхищенно сказал Дуранов.
- Что-с? - не понял Поникаровский.
Дуранов наклонился к столоначальнику и, придавив тяжелой волосатой лапой бледные пальцы худенького человечка, зашептал: "Сколько… за Власовское-то дело?.. А? Папкевич, чай, поделился?.. Дельце-то выгодное? А?.."
Поникаровский отшатнулся, чуть побледнел, молча зажевал губами, сказал на выдохе:
- Кхе!..
- Не юли, Поникаровский, перед кем комедь ломаешь!.. - Для всех озорно крикнул Дуранов.
Наступило неловкое молчание. Дуранов насупился, запыхтел, карты не давались в руки. Поникаровский, слегка склонив голову и глядя исподлобья на широкую волосатую грудь хозяина, не находившим нужным как следует запахнуть халат, смиренно пролепетал:
- Готовый-с ко услугам!..
Непонятно было: то ли он приглашал начать игру, то ли о чем другом.
Письмоводитель полиции Александр Матвеевич Логинов с открытой улыбкой постукивал картами по краю стола, щурился, и вдруг невзначай сознался:
- Cus zilibre! - Он был философом.
- Экий ты, братец! - изумился поручик и дрыгнул под столом подбитым сапогом.
- Tutti quanti, - поддал жару Поникаровский. В глазах игра и насмешка.
Дуранов опал с лица, поскучнел, и один ус, постоянно топорщившийся, свис, как мартовская сосулька. Сказать правду, он земских не любил. Может, потому и не любил, что когда-то сам был тут земским исправником, споткнулся на какой-то взятке, завязался скандал, дошло до суда, дело замяли, но, увы, отставка!..
- Тити-мити! - проворчал Дуранов.
С завистью смотрел он на черного акуленка в обтянутом мундирчике. Да, прошло, прошло его грубоватое и простодушное времечко. Шло иное поколение, с золотыми пуговицами, ломким взглядом и пугающими иноземными словечками. В присутствии ходят петушиной походкой в башмаках с желтыми пряжками, норовят говорить по-столичному, в прононс, и по всякому случаю ссылаются на недавно изданное пятнадцатитомное законоположение в тяжелой черной коже. "А ну-кась, что тут глаголет нам сия статья?" - И ловко так, можно сказать, изящно, пальчиком, с поднизу, ковырк. И вот она, неумолимая, как рок, статья закона: ни обойти, ни объехать. Все это хоть кого способно вогнать в оторопь…
- Бывалоча как, приедешь, плетьми выдерешь - и делу конец. Ни канцелярии, ни бумаг, и все довольны, - сказал сам себе Дуранов.
- Боже, уже вот и Благовещение прошло!..
- А морозец! Ишь, окно забрало!
- Пас! - сказал поручик.
- А ноне бумага все стопорит… Агашка, кофий давай!
- Маменька, вы сидите, я распоряжусь, - заторопилась Анна Васильевна на кухню.
Тут были еще два молодых человека: учителя уездного училища Александр Иванович Немцов и Дмитрий Иванович Летешин, любители поговорить о космогонии, политике или о ширине штрипок. Однако сегодня они не задавали своих хитрых вопросов, вроде тех, в которых и сами богословы не имеют единого мнения, например, в чем смысл странного и таинственного обряда обрезания, установленного Авраамом среди своего народа в скитании к земле Ханаанской? Сегодня спор шел о предопределении судьбы. Кто-то и самою судьбу и самою жизнь уравнивал, а кто-то, наоборот, видел в них совсем разное…
- Опять же надобно иметь в виду земной магнетизм, невидимо влияющий на судьбы наши, то есть - планеты… Все от них!..
- Чепуха! - отмахнулся Дуранов. Все знали, что со времени отстранения его от должности он в церковь не ходил и считался едва ли не безбожником.
- Судьба, закон, все одно… как это… дышло, куды повернешь, туды и вышло… Вы что, Флегонт Миронович, давеча вроде против сказать что-то хотели?
- Оно не то что против, а верно, не согласен я с вами, Александр Иванович, - твердо сказал Башмаков. - Смолоду мы чертаем жизнь свою наперед и приуготовляемся к ней разными способами, и вдруг, как говорят, в один прекрасный день…
- Из полковников попадаешь в государственные преступники! - не без тайного удовольствия съязвил Логинов.
- Ну, Ляксандр Матвеич, право!.. - с укоризной сказала Степанида Александровна, теща Дуранова, старушка тихая, набожная, пропахшая свечками и нюхательным табаком.
- Молокосос! Не вам бы говорить, не мне бы слушать! - Башмаков встал и, цепляясь за половики, мелкими шажками засеменил по комнате.
- Ах, простите, Флегонт Миронович!
Башмаков молча перебежал от стола к фикусу, от фикуса к столу. Остановился у окна, заглянул за плюшевую занавесь, потом уселся на небольшой табурет перед дверцей печи и долго ворошил и стучал кочергой по догорающим угольям.
Его не торопили.
- Вот, извольте, господа, послушать одну историю, - наконец заговорил он, откашливаясь. - В достославном Италийском походе, когда в середине июня при Треббии мы разгромили армию Макдональда, наша артиллерийская бригада расположилась близ какой-то деревушки на холме, - ухо держали востро - впереди нас караулила армия Моро. Жили мы в одной палатке с нашим капитаном Анатолием Штомовым. Высок, статен, лицом бел - был он откуда-то с Пензенской губернии. Отчаянная головушка! Однажды, будучи в наряде, я проверял наши секреты, поставленные впереди батарей, в долине, на старых виноградниках, едва ли не под стенами какого-то старинного францисканского монастыря. Начался рассвет, туман, сырость. Признаться, продрог, спешу в лагерь, вижу, выходит из нашей палатки… ну, прямо-таки привидение. Что-то длинное, светло-серое. И не идет, а совсем бесшумно так, как бы по воздуху, шагает. У меня аж мурашки по спине забегали: что за наваждение! И надо же так случиться, откуда ни возьмись, - полковник наш с денщиком.
- Это что за козырь? - гаркнул он на весь лагерь.
Привидение остановилось, и в этот момент из палатки выскочил мой капитан: одет, при сабле.
- Осмелюсь доложить, господин полковник, лазутчик!
- Взять!
Мы с денщиком бросились к привидению. Но едва денщик прикоснулся к нему рукой, как оно завизжало таким пронзительным женским визгом, что мы едва ли не остолбенели от неожиданности. Привидение бросилось вниз, в долину, мы за ним. Оно неслось, будто на крыльях, перелетая канавы, виноградные лозы, изгороди. Я понял, что оно босое и хорошо тут ориентируется. И пока мы тяжело и неуклюже топали высокими сапогами сзади, падая и поднимаясь, вконец вымокшие от росы, грязные, ушибленные, задохшиеся, наше привидение уже достигло монастырской стены, вот уже оно на стене, на миг остановилось, повернувшись к нам. И тут раздался выстрел. Это к нам бежали солдаты из моего секрета. Привидение звонко захохотало и тут же исчезло, только светлые одежды, как два ангельских крыла, взвихрились за ним и тихо опали за стену-Полковник, видя, что мы тащимся одни, не стал нас ждать, но я слышал его слова капитану:
- Я не потерплю в полку моавитянок!.. Под арест!
Утром увидал я на походном топчане моего израильтянина роскошный женский пояс ручной работы. Штомов, заметив мой взгляд, подмигнул: "Неприятельский трофей!.."
- А что, полковник исполнил угрозу?
- Тут, видите ли, дела повернулись так, что не до того было. В тот же день мы снялись и погнались за Моро. В знаменитом сражении у Нови, когда чаша весов колебалась и его сиятельству князю Александру Васильевичу пришлось лично повести полки в атаку, конная рота капитана Штомова, с малым прикрытием, врезалась во фланг французов, и его единороги едва ли не в упор смели неприятельские орудия… Так-то! Сам Суворов перед строем расцеловал его и приколол на мундир орден Святой Анны…
Слышал я, что будто бы происшествие сие дошло-таки до нашего главнокомандующего и что будто бы Александру Васильевичу понравилась находчивость капитана и он заразительно хохотал, повторяя: "Ну лазутчик! Вот так лазутчик!" Правда, не могу ручаться за это наверное, но слухи таковы были.
Однако же, все это еще присказка, а сказка-то впереди…