Спиридон по всей видимости готовился в дорогу: сложил мясо в мешок, завернул в тряпку остатки соли. Он стоял на полу на коленях, спиной к Василию, увязывал свои харчи. Василий смотрел на его здоровую, покрасневшую от натуги шею, на тяжелый затылок с редкими мокрыми волосами. "Куда-то далеко собрался, паскуда, - с тревогой думал Василий, отводя глаза от Спиридона. - И молчит... Неужто предать задумал, Иуда? Вот сейчас бы его и..." Василий опять уставился на квадратный, потный затылок Спиридона. "Садануть ему в загривок из винтовки - не пикнул бы..."
Спиридон неожиданно круто повернулся к Василию, в упор взглянул на него злыми медвежьими глазками, спросил:
- Чего зенки пялишь, варнак? Спиной чую, гнида.
Василий суетливо закрестился, замигал белесыми глазами:
- Что ты, Спиря, Христос с тобой?.. Да я...
- Не ври... Все мысли твои, все слова наперед знаю.
- Разрази меня господь, если что, Спиря... Задумался я, дочку вспомнил, Настеньку... Жива ли, сиротинка моя горемычная.
- Все-то ты врешь, падла. - Спиридон с отвращением сплюнул на пол. - Надо было мне тогда в сарае тебя... - Он осекся, сообразил, что сгоряча сболтнул лишнее. Пошарил в кармане, вытащил две коробки спичек, одну бросил на стол.
- На, Генка тебе прислал. - Спиридон отрывисто хохотнул, будто залаял. - Ну, хватит... Слушай, дело стану говорить. Поутру уйду в тайгу, надо оглядеться, как и что. Весна скоро. Не век нам в этой берлоге вековать, надо выбираться в жилое место. Не бойся, тебя не брошу... В общем - несколько ден не жди.
Василий с опаской поглядывал на Спиридона, не верил ни одному его слову. "Ишь, подлюга, - подумал он, глядя, как Спиридон привязывает к мешку свой котелок, - сознался, что хотел убить в сарае-то..."
Спать легли рано, даже лучину не зажигали в тот вечер. Под утро Василий поднялся, охая и причитая растопил печь, наварил мяса, вскипятил воды с брусничными листьями. Поели, Спиридон вычистил свою винтовку, набил карманы патронами. Надел полушубок, перекинул за спину мешок, приладил на улице лыжи.
- Спиря... - просительно произнес Василий, когда тот совсем изготовился в путь. - Как на брата на тебя уповаю... Не ввергни себя в геенну огненную.
Спиридон взмахнул палками и широким шагом пошел в ту сторону, откуда уже восходило солнце.
- Храни тебя бог, Спиря! - изо всех сил крикнул в спину Василий.
Сначала было видно, как полушубок Спиридона мелькал между деревьями, но скоро совсем скрылся в зарослях молодого ельника, кустов багульника, который на солнцепеке начал уже набирать пахучие толстобокие почки.
"На восток пошел, - размышлял про себя Василий, оставшись один. - Значит сделает крюк и подастся в другую сторону. У него кругом обманство. Эх, кабы знать, что у него в башке..."
...А Спиридон легко шел на широких лыжах, подбитых сохатиным камусом. Отойдя порядочно, он и правда стал забирать влево, пока, наконец, солнце не оказалось у него за спиной.
Снег сверкал и переливался на солнце, словно летел навстречу сплошным легким потоком. Путь предстоял не близкий.
- Жми, паря, - подгонял себя Спиридон. - Наддай шибче!
На пути встречались крутые горы - то поросшие лесом, то с острыми каменистыми уступами. Спиридон, не теряя времени на поиски легкой дороги, шел напрямик, перелезал через буреломы, проваливался в глубокие ямы, скрытые снегом. То полз на четвереньках, волоча за собой лыжи, то стремительно мчался вперед, весь в снежной пыли, точно в радужном прозрачном сиянии. Он думал только об одном: как бы не сбиться с пути. И еще тревога стучала в голове, хлестала по ногам, утраивала силы: скорее!
Каждая жилка в нем трепетала. Такое опьянение угрюмый в обычное время Спиридон испытывал прежде только в Троицкосавске, когда вместе с сотником Соломахой на взмыленных конях, с клинком наголо врубался в толпу арестантов.
Измучившись вконец, он остановился на отдых, отвязал котелок, плотно набил его упругим неподатливым снегом. Натаскал валежнику, хотел развести огонь, но чуткое ухо уловило в таежной тиши посторонний негромкий звук. Спиридон бесшумно передернул затвор винтовки, приподнялся, напряг зрение и слух. Звук повторился. И тут Спиридон увидел не дальше, чем в двухстах шагах от себя сохатого. Зверь стоял к нему боком, высоко подняв голову с тяжелыми раскидистыми рогами. Спиридон медленно повел мушкой. Сохатый не шевелился, словно сам искал смерти. Грянул выстрел, сохатый медленно осел на задние ноги, опрокинулся на бок.
Спиридон встал на лыжи, легко добрался до сохатого. Зверь - огромный, не меньше двадцати пудов - лежал на розовом, подтаявшем от теплой крови, снегу. Спиридон вытащил нож, отрезал у него губы - хороши вареные сохатиные губы! "Остальное тоже сгодится, когда на обратном пути буду. Если хищники не сожрут..."
Перекусив у костра, Спиридон снова пошел, проминая в снегу глубокую блестящую лыжню. Чем дальше шел, тем чаще останавливался, проверял, не сбился ли с дороги. Вроде нет, идет по верным приметам. Вот когда пригодилась сметка таежного охотника. Не даром, видно, когда-то дневал и ночевал в лесу. Пригодилось...
"Скоро будет горный ключ, - вспомнил Спиридон, - там и заночую. А утром - через хребет..."
Он спустился с пологого склона в неширокую падь. Под снегом безошибочно угадывал лед замерзшей реки.
- Стой! - сам себе приказал Спиридон.
Выбрал укромное местечко, защищенное от ветра, разгреб снег, запалил большой костер.
Сумерки поспешно сгущались в плотную темноту. Ночь бесшумно наполняла небольшую долину до краев. Искры костра взлетали высоко, достигали, кажется, черного неба и не гасли там, а продолжали мерцать рядом с яркими некрупными звездами. Спиридон следил за ними глазами, ему стало чудиться, что искры превращаются наверху в блестящую пыль и текут по небу, как быстрая золотая река.
Было тихо. Кто нечасто бывал в тайге, поразился бы ее ночному безмолвию. Но как для зверя тайга всегда полна движением, звуками, шорохами, так и Спиридон, чутко дремавший у костра с винтовкой на коленях, слышал, как журчит подо льдом ручей, как неподалеку осторожно пробежала лиса, заметая хвостом свой след, как где-то с легким всплеском упала с дерева в снег сосновая шишка.
О чем думал Спиридон в эту долгую ночь?
Он давно разучился думать... Прежде были какие-то желания, даже мечты. Он хотел иметь сына-наследника, поставить с годами свою суконную фабрику. Теперь осталась лишь неизвестность и постоянный страх. Волк не думает, не рассуждает... Из всех забот и тревог у Спиридона сохранилась лишь забота о своей шкуре - темный, первобытный инстинкт.
Спиридон по-звериному, нюхом узнает врага. "Васина зараз понял, большевистского пащенка. Хотя, - Спиридон усмехнулся, - Васин с пользой приходил..."
Услышав про Никишкину падь, богатую золотом, Спиридон чуть не завопил от радости - он знает, где эта падь! По середине пади кипит горячий ключ и такая благодать вокруг от этого ключа! Там и зимой снегу нет. Даже камень, на который клал свой мешок тот бродяга, он знает...
Вот он, хребет, близко!
Хребет... Он стоит непроходимой, неприступной стеной, нагромождением диких обрывистых скал... Внизу еще есть маленько растительности... Выше всех забралось несколько могучих сосен с редкими кронами. Издали они кажутся тонконогими, слабыми...
Дальше сосен ничего нет, только голый красноватый камень, ветер, да близкие тучи... По гладкому отвесному камню наверх не заберешься, да, видать, никто и не пробовал: ни человечьего следа поблизости, ни звериного...
Когда Спиридон впервые оказался у подножия хребта, глянул вверх, душа занялась от охотничьего азарта: вот, где силу проверить... Обломав ногти, искровянив руки, он добрался до последних кряжистых сосен, еще раз поглядел вверх и понял, что ходу туда нет... Разве только птица долетит... Присел у сосны перевести дух, и вдруг заметил в скале небольшую пещеру. Подошел ближе, заглянул внутрь. Пещера полого уходила вниз, а что в ней дальше - не видно. Спиридон осторожно пополз... Вот уже можно подняться в рост. Он пошел, прощупывая дорогу впереди прикладом винтовки.
В иных пещерах, если столько пройти, бывает душно, воздух становится затхлым, а тут дышалось легко, видно, у подземного лаза есть другой выход - воздух не застаивается.
Под ногой что-то хрустнуло. Не так, как хрустит щебень... Он нагнулся и поднял растоптанный пустой спичечный коробок: кто-то здесь уже хаживал... Позже он понял: когда-то Никишка и тот бродяга чиркали спички в пещере.
Пещера вывела его на покатый заснеженный склон. В неширокой долине между горами курился туман. Спиридон спустился вниз. Из скалы выбивался горячий ключ, протекал по желтому песчаному дну. От горячей воды поднимался пар. В пади не было ни ветринки - горы обступили ее плотными высокими стенами. Спиридон сообразил, что когда-то здесь мчалась горная река. Только очень давно.
- Ничего место, - вслух проговорил он. - Может, когда и сгодится.
<...> Никишкиной пади.
<...> помешать, он убрал Генку: пуля достала парня на узкой тропе, что прилепилась к отвесной скале.
Золото разбудило в Спиридоне корыстное желание разбогатеть. Темным своим чутьем он понял, что золото поможет ему спасти шкуру. Как - этого он еще не знал. Когда оно будет в руках, то же чутье подскажет, что надо делать... Пока нужно быть осторожным, затаиться, не подать виду этому святоше, будь он неладен... Хотя, что Коротких - обезножил, без крику шагу ступить не может...
Едва на востоке чуть заметно посерело небо, Спиридон затоптал костер, встал на лыжи. Опять замелькали, зарябили в глазах деревья, засвистел в ушах стремительный ветер...