Каридиус в отчаянии воздел руки:
- Да потому что… мужчины ничего… об этом не знают. Да им и в голову не пришло бы ничего подобного. Каждый мужчина в Мегаполисе понимает, какое безумие возбуждать дело против рэкетиров, да еще и против полиции… но, чорт его знает, может быть, именно смелость такого поступка… вернее, не смелость, а наивность… Если вечерние газеты протрубят об этом, я и в самом деле могу получить кучу голосов. Никто, как женщина… только им случается, разбрасывая ногой камешки, попасть на золотую жилу.
- Генри Каридиус, как это надо понимать: в лестном или нелестном смысле для мисс Стотт?
- Право, милочка, искреннее мнение мужчины о женщине всегда смесь того и другого.
Иллоре это не понравилось, но она промолчала.
- Что же это за золотая жила, которую открыла мисс Стотт?
- Она подает в суд на Канарелли за шантаж и на одного полисмена за шантаж шантажиста. Получается страшная каша. Конечно, все более или менее знают о таких делах, но здесь все это разыгралось у Конни, так сказать, под носом, и она обозлилась. Я думаю, каждый на ее месте обозлился бы, если бы увидел это воочию.
- Да об этом каждый день пишут в газетах.
- Пишут, конечно, но тут есть разница. Газета - своего рода развлечение, и чем страшнее история в ней рассказывается… тем, скажем прямо, нам интереснее. Все равно, как в театре… мы предпочитаем драматические ситуации… и в газетах мы любим тоже… мелодраму.
В голове Каридиуса мелькнуло что-то вроде философского умозаключения: взаимное воздействие общественных вкусов на печать, и печати на общественные вкусы; тысячи поверхностно подготовленных читателей, которых ежегодно выпускают школы и колледжи… но Иллоре, понятно, дела нет до таких рассуждений; ей даже и не понять их.
Раздался звонок.
Иллора опять разъярилась.
- Ну вот! Уже прискакала! - зашипела она.
- Но действовать-то надо быстро, и, прежде чем начинать, она, вероятно, хочет переговорить со мной. Пошли горничную отворить и, пожалуйста, будь с нею любезна.
Горничная Лула уже была в передней. Когда она открыла дверь, Каридиус и его жена увидели полисмена. Его физиономия сияла. При виде Каридиуса он козырнул.
- Сэр, - сказал он, - Сам просит вас пожаловать к нему.
- Сам?
- Босс, мистер Крауземан.
Каридиус в полном изумлении смотрел на полисмена.
- Вы, кажется, постовой О’Шин?
- Да, сэр.
У Каридиуса мелькнуло подозрение, что Конни Стотт уже подала жалобу, и теперь его хотят убрать с дороги. Но это, конечно, было вздорное предположение.
- Вы не знаете, что ему от меня нужно?
О’Шин пожал плечами.
- Откуда же мне знать, сэр. - И добавил с усмешкой: - Я вам больше скажу: навряд ли вы сами это будете знать, даже после того, как побываете у него…
Снова шальная мысль мелькнула в голове кандидата: может быть и в самом деле, как думал Мирберг, Крауземан решил порвать с Бланком. Отдаленная надежда на возможность поддержки Крауземана привела Каридиуса в волнение, и перед ним замаячила тень невероятной, ошеломляющей перспективы. Он сказал полисмену:
- Я сейчас позвоню мистеру Крауземану, что приду.
- Нет, нет, лучше не звоните сэр, - поспешно возразил полисмен, - да вам к нему и не дозвониться, он сам не подходит, надо сначала сговориться, когда ему звонить.
Каридиус кивнул головой.
- Хорошо, я сейчас вызову такси и поеду.
- Я приехал на такси, - сказал О’Шин, - и велел шоферу подождать. Можете взять машину, сэр, а я пройду пешком к себе в отделение.
7
Такси то подвигалось вперед, то останавливалось в ожидании сигнала светофора, а мистер Генри Ли Каридиус, сидя в машине, старался представить себе, что могло заставить Крауземана вызвать его. Он даже не был знаком с Крауземаном. Приходила в голову мысль о происшествии с семьей Эстовиа, но вряд ли босс уже успел узнать об этом. Еще и чернила, должно быть, не высохли на жалобе, поданной мисс Стотт. Но Каридиус знал, что подобного рода дела непременно проходят через руки Крауземана, потому что политический босс - это своего рода посредник между представителями закона и рэкетирами. Тут Каридиус как будто нащупал разумное объяснение: полисмен шантажировал шантажиста, рэкетир, несомненно, пожаловался Крауземану, и тот вызвал Каридиуса, чтобы исподволь расспросить его. Другими словами: Крауземан собирает свидетельские показания по делу. Происходит нечто вроде неофициального судопроизводства, цель которого восстановить если не справедливость, то равновесие в мире мошенников.
Но воображение Каридиуса было так разгорячено, что он не успокоился на этой вполне правдоподобной версии, а предпочел баюкать себя надеждой, что ввиду предстоящей шумихи вокруг затеянного мисс Стотт процесса, Крауземан счел выгодным притти к соглашению с "Лигой независимых избирателей". И поскольку такое объяснение было наиболее желательно для Каридиуса, он в конце концов на нем и остановился.
Такси подъехало к старому, почтенного вида каменному дому, обращенному фасадом к небольшому городскому парку, полному цветов и тщательно подстриженных деревьев.
Выйдя из машины, Каридиус хотел расплатиться, но шофер после минутного колебания покачал головой:
- Нет, сэр, все в порядке, сэр: оплачено, - и отъехал, не взяв денег.
Это произвело впечатление на будущего политического деятеля.
Красивая площадь перед старинным зданием показалась ему необыкновенно благородной. Было что-то спокойно-величавое во всем окружающем. Сейчас он предстанет перед лицом одного из подлинных правителей Америки.
Каридиус подошел к подъезду и нажал ярко начищенный медный звонок. Горничная-негритянка распахнула массивную черную дверь, и он вошел в красивый старинный холл, где на страже стояла фигура рыцаря в блестящих доспехах, с копьем и опущенным забралом Горничная провела Каридиуса в большую, комфортабельно обставленную комнату с огромным камином, словно из феодального замка.
Низенький, добродушного вида старичок поднялся с кресла и протянул руку.
- Мистер Каридиус, я - Генрих Крауземан, - сказал он, произнося слова с немецким акцентом. - Очень рад вас видеть. Садитесь, пожалуйста. Кали, подайте мистеру Каридиусу сигары и… вы что пьете?
- Виски, - выбрал Каридиус.
- Мою служанку зовут Калифорния, - сказал старик, и его румяное лицо расплылось в улыбке. - Странные имена дают своим детям негры. - Он потер руки. - Ну, как? Помогла вам машина с мегафоном?
- Как будто помогла, - ответил Каридиус, ожидая, что будет дальше.
- Ну еще бы! - кивнул старик. - Люди идут на шум. Это - первое правило, которое должен усвоить политический деятель и циркач. А как ваши шансы на выборах?
- Не знаю.
- Ваши наблюдатели вас не извещают?
- Нет, - признался Каридиус.
- Напрасно, напрасно, - серьезно сказал Крауземан, - вы должны знать, скольких голосов вам нехватает в каждом округе и куда надо бросить силы… Я могу сообщить вам все сведения… - По его знаку Калифорния подала ему бумажку, лежавшую на столе. - Вот. До часу дня, мистер Каридиус, ваши дела шли очень хорошо. Вы собрали около тысячи голосов. - Он заглянул в бумажку. - Девятьсот восемьдесят шесть. Кандидат социалистов получил… - он снова заглянул в бумажку, - две тысячи восемьсот тридцать два голоса.
Каридиус расстроился:
- То есть, почти втрое больше меня?
- Не забывайте, мистер Каридиус, есть люди, у которых имелись особые основания голосовать за кандидата социалистов.
Каридиус вопросительно глянул на собеседника.
- Вы хотите сказать, что они… что у них не было оснований голосовать за…
Мистер Крауземан жестом остановил его.
- Нет, нет, не в этом дело. Я хочу сказать, что Шеверьеру, кандидату социалистов, не пришлось потрудиться, чтобы обеспечить себе голоса. Ему достаточно было изложить свою программу, и он все получил готовенькое. Такие вещи случаются иногда при выборах: избиратели бегут подать свой голос за кандидата просто потому, что его программа им по душе. Это не часто бывает. И слава богу, мистер Каридиус. Если бы люди всегда голосовали из принципиальных соображений, все пошло бы вверх дном. Ни за что нельзя было бы ручаться. А представьте себе, что такой человек, скажем, как Меррит Литтенхэм, не может иметь гарантий, что избиратели станут подавать свой голос не чаще, чем раз в десять-двенадцать лет - ведь он тогда должен закрывать лавочку. Вынуть капитал и удалиться от дел, больше ему ничего не остается.
- Зачем? - с любопытством спросил Каридиус.
- Чтобы спасти свое состояние, - ответил босс. - Если избиратели настолько отобьются от рук, что станут голосовать всерьез, им ничего не стоит задушить миллионера Литтенхэма налогами. И не только его, на и других миллионеров тоже - а это означает полное изменение общественного лица Америки. Мы перестанем быть плутократией.
- Странно, что разговор у нас перешел на такие отвлеченные темы, - заметил Каридиус.
- Ничего странного, - возразил Крауземан. - Я хотел выяснить, разделяете вы эту точку зрения или нет. Я вас считаю настоящим патриотом, человеком, который любит свою родину и заинтересован в благе народа… характер вашей организации дал мне повод так думать.
- Да… да, конечно, - согласился Каридиус. - Это тот идеал деятеля, к которому я стремлюсь.
- В таком случае, я хотел бы знать, отдаете ли вы себе отчет, так же, как и я, что, охраняя и укрепляя олигархию капитала в Америке, вы тем самым охраняете краеугольный камень американской свободы и независимости? Это поистине спасительная идея, мистер Каридиус. Настоящий путеводный маяк в темном море политики.
- Я должен продумать вашу теорию в деталях, мистер Крауземан.