Андрей давно уж не чувствует сырого дыхания моросняка, а слышит запах снега, зимней стужи, и перед взором его разыгрывается то же действо, та же драма, что преследует и Феофана, но которая вселяет в Андрея спокойствие и уверенность в своей правоте всякий раз, когда он вспоминает об этом.
В замерший рассветный или предвечерний час по тихой зимней дороге, которую было хорошо видно через ольховые верхи с покинутыми грачиными гнездами, медленно поднималась немногочисленная процессия человек в тридцать - мужчины, женщины в темных платках, дети, собаки, бежавшие за людьми по обочине, и лица женщин были печальны, детей - испуганны, мужчин - строги и сдержанны, и все они смотрели на босого человека, идущего впереди с тяжелым березовым крестом на плече, и на оборванного мужика, помогающего ему нести его тяжесть, которую он сбросил на вершине холма у вырытой в промерзшей земле ямы, и, зачерпнув ладонью, глотал снег, глядя на остановившихся внизу людей ожидающим и таким спокойным взглядом, что какая-то баба, беззвучно охнув, опустилась на колени прямо в снег, а все остальные вдруг обернулись, потому что из-под горы примчались всадники, спешились все, кроме одного, который достал из седельной сумки кусок бересты и писал на ней что-то, пока ладные парни в сапогах укладывали свою жертву на крест, возились вокруг деловито и неторопливо, и еще несколько человек опустились на колени, и малый на побегушках с исписанной берестой в руках бежал от ждущего в стороне всадника к молча орудующим у ямы людям, и пестрая дворняга, сев боком к происходящему, подняла голову и завыла, но не было слышно ее тоскливого, умирающего голоса…
Андрей ловит себя на том, что уже несколько минут дергает кольцо калитки в монастырской стене, вместо того чтобы толкнуть ее плечом, и, обернувшись к Феофану, продолжает:
- Да разве не поддержит таких всевышний? Разве не простит им темноты их? Сам знаешь, не получается иногда что-нибудь или устал, измучился и ничего тебе облегчения не приносит, и вдруг с чьим-то взглядом, простым, человеческим взглядом в толпе, встретишься - и словно причастился, и все легче сразу… Разве нет? Ну чего молчишь?
Теперь уже идут они по зимней дороге, среди высоких голых деревьев, закутавшись в суконные рясы, потому что затянулся их спор. Спор важный, непримиримый и не решившийся этим разговором.
- Не так уж худо все, - продолжает Андрей. - Врагов на Куликовом разбили? Разбили. Все вместе собрались и разбили. Такие дела только вместе делать надо. А если каждый на своей дуде играть будет… Вон князья поспорили, теперь друг на друга жалиться в орду побегут, подарками хана задаривать станут. Это вместо того, чтобы собраться всем разом да и… А они усобничают! Теперь жди - кровь польется, а народ страдает. Думаешь, ему смута нужна, кровь? Палить да жечь? Я же знаю, ты про смуту во Пскове говорил. Так ведь каждого можно до отчаяния, до злобы довести, коли так…
- Ты понимаешь, что говоришь? - оглядывается Феофан. - Упекут тебя, братец, в Белозерск иконки в монастыре подновлять за язык твой…
- Что, не прав я? - спрашивает Андрей.
- Ох, прав, не прав, пусть бог судит, оставь меня в покое! Молод ты еще меня учить молод! - Феофан в запале снимает скуфью и кончает разговор, дернув себя за космы. - А я стар учиться!
Андрей устало улыбается и, зачерпнув ладонью из сугроба, глотает обжигающий горло снег.
Ослепление. Лето 1407 года
Жаркий полдень.
На поляне в траве лежит мальчишка лет тринадцати и смотрит сквозь ветви деревьев на небо. Он видит солнце и деревья, траву у самых глаз и птиц, вспархивающих с дрожащих веток.
В кустах, помахивая хвостами, пасутся стреноженные кони. В тишине позвякивают удила и гудят слепни.
Малый зажмуривает правый глаз, и все, что он видит, прыгает чуть влево. Зажмуривает левый, и все перескакивает вправо. Тогда он закрывает оба глаза, и становится темно.
Когда он снова открывает глаза, то видит перед собой двух чернецов, которые с любопытством глядят на малого. Это Андрей и Даниил.
- Ну и как? - спрашивает Андрей.
- Чего "как"? - не понимает малый.
- Ну, вообще. Дела как двигаются?
- Да двигаются, слава богу… - настороженно отвечает малый, продолжая лежать на земле.
- А ты кто такой будешь? Коней что ли, пасешь? - спрашивает Даниил.
- А тебе на что?
- Как к княжескому дому пройти, покажешь?
- А-а-а… Тут близко, пришли уж, - говорит малый и встает с земли.
Все трое выходят на тропинку.
- Ты что, дворовый? - спрашивает Даниил.
- Не…
- А какой же? - интересуется Андрей.
- Никакой.
- А чего же тогда в траве валяешься? - спрашивает Даниил.
- Так… Я коней люблю, - вызывающе отвечает тот.
Некоторое время они идут молча.
- С мастерами я, - заявляет вдруг малый.
- С какими же ты мастерами? - спрашивает Андрей.
- Разные… Хоромы великому князю строили. Там и камнерезы, и плотники тоже.
- А ты, стало быть, отлыниваешь, - говорит Даниил.
- Да уж кончили все. Вчера кончили к ночи, а сегодня уж уходим. Князь утром приехал.
Они проходят мимо заросшего травой пожарища.
- Сгорело? - спрашивает Андрей у малого.
- Этой зимой спалили.
- Кто спалил?
- Воры, наверное, кто же еще? - не оглядываясь, отвечает мальчишка и рубит прутом крапиву, со всех сторон окружающую тропинку.
Сквозь обглоданные огнем ребра сгоревшего терема сияют белокаменные стены новых княжеских хором.
- Ну и красота! - восхищается Даниил.
Мальчишка впервые оглядывается на чернецов.
- А ты, Иван, чем помогал? - спрашивает Андрей.
- Камень тесать помогал. Не Иван я - Сергей…
- Красиво! Самому-то нравится? - спрашивает Андрей.
- Мне что ли?
- Ну да.
- Не…
- Почему?.. - удивляется Андрей.
Лицо Сергея расплывается в улыбке:
- Белое все. Его бы разрисовать как следует…
Вокруг хором неубранные щепа, известь, битый камень.
В тени высокого красного крыльца расположились мастера. Приводят себя в порядок: причесываются, надевают чистые рубахи.
На крутой лестнице Андрея и Даниила встречают двое дружинников, сидящие на верхней ступеньке.
- Вам что, отцы? - спрашивает один из них.
- Нам бы великого князя, - отвечает Даниил.
- Никого пускать не велено. Занят он.
- По делу мы. Иконы подновлять пришли.
- Не-е… Нам не надо. Нам Андрей Рублев да Даниил Черный иконы подновлять будут, - отмахивается дружинник.
- Подумаешь, Рублев!.. А кто такой Рублев? - говорит Даниил.
- Не знаешь Рублева, что ли?!
Андрей улыбается:
- Так это и есть Даниил, а я - Рублев.
Старший мастер водит великого князя по узким переходам с решетчатыми оконцами, по сводчатым залам. Сзади идет княжеский сотник. По сравнению со слепящим солнцем и белизной хором снаружи внутри почти темно.
- Ну, как тебе, Степан? - не оборачиваясь, спрашивает князь.
- Побогаче бы надо, - басит сотник, громыхая сапогами.
- Видишь, не нравится Степану, - говорит князь старшому.
- Будет побогаче, будет и покрасивше, - уверенно добавляет Степан, - не в монастыре живем.
- Мне твоих денег не жалко. Потолки нетрудно позолотить, - тихо и упрямо произносит старшой, - а вот сделать так, чтобы красиво было, - это потрудней…
- Да я в этом не понимаю ничего, - перебивает князь мастера, - ты вот с сотником говори, он человек знающий.
- По-моему, девицам что нужно? - терпеливо объясняет старшой. - Чтоб днем нескучно, а вечером нестрашно. Вот и делали мы стены повеселей, поприветливей.
- Ты княжеских девиц в одну кучу не вали со всеми! - возмущается Степан.
Они входят в широкую залу с расписанными сводами.
- Стольная палата! - громко объявляет мастер.
- Ну что, Степан? - спрашивает князь.
Сотник, звеня подковками по выложенному цветным камнем полу, обходит трапезную.
- Нет, - заявляет он решительно, - какому-нибудь боярышке удельному завалящему здесь жить в самый раз! Ты же - великий князь! К тебе и князья ездят и послы иностранные, а что они скажут на все это? Думаешь, там не понимают? Никакого, скажут, размаху. Видно, с хлеба на воду перебиваются!
- Полегче, полегче, - одергивает князь сотника.
- Конечно, может, это и красиво, но… - Степан качает головой, - но не для великого князя.
Мастер смотрит на него с улыбкой правого, но бессильного человека.
Андрей и Даниил в окружении мастеров идут вдоль ослепительно белых стен.
- А мы как раз в Звенигород собираемся, - улыбается коренастый мастеровой, - князь - младший брат великого - пригласил.
- Приезжал он тут, - вмешивается длинный мужик, - с братом мириться приезжал. Ходил все, ходил, усы кусал.
- Ну и что? - спрашивает Андрей.
- Понравилось. Тоже пригласил нас в Звенигород хоромы ставить. Что хотите делайте, говорит. Денег не пожалею.
- Он все братца своего переплюнуть мечтает, вот и все, - усмехается Андрей и указывает на фантастического зверя, вписанного в круг, образованный причудливым орнаментом. - А это тоже ты резал? - обращается Андрей к длинному мужику.
- Я стены расписывал, - лыбится длинный. - А это Никола либо Митяй. Никола! - обращается к загорелому мужику. - Иди-ка сюда! Слышь?
Загорелый мужик смущенно подходит к Андрею.
- Красота-то какая. Мастер! - восхищается Андрей.