* * *
Меншиков сидел в своем кабинете во дворце, выстроенном недалеко от домика Петра на Адмиралтейской набережной. В обширном, богато обставленном дворце Данилыча царь обычно устраивал пиры, иногда принимал иностранных послов.
С некоторых пор князь все чаще и чаще задумывался над тем, что ждет его после смерти Петра. Меншиков прекрасно понимал, что царевич ненавидит его. В душе князь сознавал, что подал к этому достаточно поводов. Он высокомерно и сухо обращался с наследником престола, усугублял раздоры между отцом и сыном, искусно выставляя перед царем недостатки Алексея.
"Неужто ошибся? - растерянно думал князь. - Не рассчитал? Неужто надо было вести совсем другой политик? Приближаться к царевичу? Кто же знал, что государь так ослабеет здоровьем?"
Меншиков со стыдом и злостью вспомнил визит к царевичу и неудачную попытку войти к нему в милость.
"Чует свою силу… А что, если… убедить государя написать завещание? В пользу царевича Петра Петровича… Государыня - регентша. Я при ней первый в государстве! С царевичем Алексеем придется бороться, но если будет воля царя лишить его наследства… Да, один исход!"
Меншиков поспешил в царский дворец, который оставил всего час назад. Он прошел к царице без доклада. Екатерина сидела унылая, на полных щеках видны были следы слез.
- Как государь? - спросил Меншиков.
- Очень плох! Арескин не ручается за сегодняшнюю ночь!
- Государыня, у нас есть средство спасения! - воскликнул Меншиков и изложил свои планы.
- Это бы хорошо, но как уговорить государя?
- Попробуйте, ваше величество!
- Александр Данилыч, напиши завещание; попытаюсь дать на подпись.
Меншиков поспешно приготовил манифест, где наследником объявлялся царевич Петр Петрович, а Алексей лишался прав наследства за "супротивные государству поступки и неспособность к делам правления". Екатерина взяла бумагу и, дрожа, отправилась в комнату царя.
Петр дремал, дышал трудно, с хрипом. Комната остро пропахла лекарствами, ее смутно освещал огонь камина. У изголовья постели сидел доктор Арескин, задумчиво игравший золотой табакеркой.
- Господин доктор, прошу вас уйти. Я должна иметь с его величеством секретный разговор.
Медик с поклоном вышел. Царица нетерпеливо ждала пробуждения больного. Наконец он проснулся.
- Катя? Хорошо, что сменила Арескина. Ему надо отдохнуть. Что у тебя за бумага?
- Петр Алексеевич, - необычайно волнуясь, заговорила Екатерина, - в животе и смерти бог волен. Ежели с тобой что случится, мы все погибли…
- Кто - вы? - Петр быстро и пронзительно взглянул на царицу.
- Я, маленький Петенька, Александр Данилыч…
При имени Меншикова царь сделал гневное движение. Екатерина поняла, что испортила дело.
- Чего ты хочешь?
- Подпиши манифест.
- Дай сюда! Впрочем, и читать нечего, понимаю: Петр Петрович вместо Алексея Петровича, ты правительница. Так?
- Так…
- Узнаю Алексашкины проделки. Все чужие, все только о себе думают! - Царь заворочался в постели, на бледно-желтых щеках вздулись желваки. - Сначала надо медведя убить, а потом шкуру делить!
Петр разорвал манифест, бросил обрывки на ковер:
- Сожги!
Екатерина подобрала клочки и кинула в камин.
- Слушай! - В голосе Петра звучала глубокая горечь. - Я сам не меньше вашего озабочен, чтоб Алешка не сел на престол. Вы с Данилычем себя бережете. А для меня… это - погибель моего дела! Но что затеяли вы, сие неблаговременно. Так Данилычу и скажи. Рано за себя перепугались!
Через несколько дней по городу разнеслась молва: государь поправляется. Меншиков и его партия подняли головы, сторонники Алексея приуныли.
- Крепко, проклятый! - толковали они по углам. - Недаром дьяволу душу продал. Тот его и поддерживает.
- Ему сроку по земле ходить положено пятьдесят годов.
- Пятьдесят годов! Эва, утешил! Значит, еще семь годов! За семь годов от нас и звания не останется - начисто выведет.
Глава XXI
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Уже больше года по Европе ходили слухи о необычайном изобретении некоего доктора Орфиреуса. Утверждали, что Орфиреусу посчастливилось изобрести вечное движение, perpetuum mobile, решить задачу, над которой мучились изобретатели много столетий.
Орфиреус возил машину по германским городам и показывал любопытным за деньги.
Главную часть машины составляли два огромных колеса, чуть ли не до потолка. Колеса соединялись запутанной системой рычагов. Одно из колес было насажено на вал; веревка, намотанная на тот же вал, через пару блоков шла к грузу.
Посетители осматривали машину, расспрашивали, как она действует.
- Сие есть тайна, - вежливо отвечал Орфиреус. - Я вам продемонстрирую действие моей махины, господа!
Он раскручивал одно из колес, и оно начинало вертеться с легким скрипом.
Рычаги качались взад-вперед, передавали движение другому колесу. На вал наматывалась веревка, поднимала кверху груз.
Посетители, вытаращив глаза, смотрели на действие чудесной машины. Минуты проходили за минутами, колеса всё двигались, а главное - тянули груз!
- Как видите, господа, моя махина не токмо сама движется, но и создает силу! - говорил "изобретатель".
Люди уходили ошеломленные. Машина Орфиреуса действительно была необъяснимым чудом.
Посетители, постояв за дверью вместе с Орфиреусом, возвращались в комнату через полчаса. А "чудесная" машина все продолжала работать!
Петр еще в начале 1715 года узнал об "изобретении" Орфиреуса.
Во время выздоровления, когда ему нельзя было заниматься государственными делами и он был свободен, царь целыми часами думал о машине Орфиреуса. Петр решил потолковать о ней с Егором Марковым.
- Катюша, - сказал он жене, - вели позвать ко мне Егора Маркова.
Узнав, что ему приказано явиться к царю, Марков перепугался. "Государь узнал, что я бывал у царевича!" - решил Егор. Он вошел в спальню Петра сам не свой. В комнате было полутемно, царь не заметил волнения Маркова.
- Ну-ка иди сюда, Егор - царский механикус! - сказал царь.
Голос его был веселый, и Марков понял сразу, что Петр Алексеевич на него не сердится. Он приблизился к постели.
- Слушай-ка, Егор, ты про махину Орфиреуса знаешь? Трактуют, будто сия махина сама собою движется. Ты понимаешь, какую важность имеет перпетуй-мобиль? Представь себе: поставили его около твоего токарного станка, он его вертит да вертит. У тебя ноги свободны, ты всю мысль, всю силу употребляешь на одно: точить! Ведь небось лучше выточил бы, чем теперь? А?
Глаза Петра засверкали от удовольствия. Он двинул рукой, точно прикладывая резец к обрабатываемой вещи.
- Само собой, вашей величество! Не в пример свободнее было бы. Только сомнительно…
Но царь продолжал, не слушая Маркова:
- Нет, Егор, ты подумай: ежели таких махин изрядное число построить, они могут ткацкие и прядильные станки двигать, молотами бить, кои гвозди куют! Знатно бы получилось! Сколько людей освободилось бы!
- Людей-то нам надобно, ваше величество! Сколько я по фабрикам ни ездил, стон стоит: "Работников надо!" Да вот в последний раз посылали вы меня на игольную фабрику Томилина, что в Переяславском уезде. Приехал, говорю: "Государь вами недоволен: иголок мало даете, даже Адмиралтейству не хватает паруса шить!" А Томилин в ответ: "Мне потребно сто человек для исполнения всех заводских работ, а у меня двадцать восемь". И везде так.
Царь тяжело вздохнул:
- Уж не говори, Егор! Как кладоискатель за сокровищем, гоняюсь за человеком, а где его взять? Земля велика, а людей мало! Работников в города насильно забирал, крестьян закреплял за фабриками, нищих, бродяг, монахов - долгобородых бездельников, - всех к делу приспособил, и всё недостаток.
Егор слушал царя. Слова Петра воскресили в памяти токаря и трудную его молодость, и каторжную жизнь работных людей, которую он наблюдал на заводах, и рассказы брата о великой крестьянской нужде.
"Людей не хватает, - подумал он. - А ведь есть они, только не видит царь".
Нерешительно, пугаясь собственных слов, Егор предложил:
- А ежели бы, государь, крестьян у помещиков взять да на фабрики определить?
Царь бросил на Маркова потемневший взгляд и закричал:
- В советчики лезешь? Место свое забыл? Вишь залетела ворона в высокие хоромы! - Петр сердито передразнил: - "Крестьян у господ взять"! А того не ведаешь, дурачина, что на дворянах все государство стоит, что первый дворянин - это я сам?! Нет, видно, избаловал я тебя своей милостью, что ты уж зазнаваться стал!
Слушая гневную отповедь царя, Егор стоял ни жив ни мертв. Едва нашел он в себе силы пролепетать:
- Прощения прошу, государь! Не подумавши сболтнул.
- То-то, не подумавши. Твое дело над станками думать, а не государевы заботы на себя брать.
Но, внимательно посмотрев на Егора, царь успокоился. "Бунтовских мыслей нет у него, - подумал, - так, от дурости ляпнул". И уже ласковее сказал:
- Ладно, на первый раз прощаю, но больше - не забываться у меня! Давай лучше о деле говорить. Вот Орфиреус не выходит у меня из головы. Я бы все-таки у него махину купил.