- Нет, за Бутырками, в полчаса можно долететь, - ответила Станицына.
- Я никогда не бывала ни на одной фабрике, - сказала Тася.
- Не хотите ли? - предложила Станицына и поглядела на Рубцова.
Тот одобрительно кивнул головой.
- Очень бы интересно, - выговорила Тася серьезно и наивно.
- Вот и будущий директор фабрики, - показала Станицына на Рубцова.
- Семен Тимофеевич? - весело вскричала Тася.
Любаша сейчас же отошла от окна.
- Честь имею проздравить, ваше степенство, - сошкольничала она и присела.
Анна Серафимовна подумала в эту минуту, что ведь Долгушина - кузина Палтусова. Вот она увидит фабрику. Он узнает от нее, как ведется дело… Заинтересуется и сам, быть может, попросится посмотреть.
"Показать ей школу, порядок на фабрике. Пускай же она ему все расскажет…"
- Славно, тетя! - крикнула Любаша. - Возьмите и меня.
За эту поездку она схватилась. Дорогой и там, на фабрике, можно будет как-нибудь поддеть эту барышню-чтицу.
Она ничего, наверно, не читала стоящего, только пьески да романы… В естественных науках - наверняка ни бельмеса. Вот она и порасспросит ее, так, между прочим, и насчет химии и разного другого. Случаи будут.
- А тетенька заволнуется?
- Эка важность! Ну, пошлите, что к обеду не буду…
- Обедать у меня. Мы вернемся к шести часам… Вам занятно будет, - обратилась Станицына к Тасе.
- Как же! как же! - весело откликнулась та и даже захлопала в ладоши.
"Актерка поганая, - выбранилась Любаша, - все нарочно, егозит перед Сенькой".
- Да у нас немецкая масленица будет! - оживленно выговорил Рубцов и потер руки. - Ведь мы на тройке небось, сестричка!
Решили ехать на тройке. Пока привели сани - все трое закусили. Анна Серафимовна была рассеянна. Любаша несколько раз пробовала поддевать Тасю. Рубцов каждый раз не давал ей разойтись. Тася старалась не смотреть на то, как Любаша действует ножом и вилкой, и не понимала еще, чего от нее хочет эта купеческая "злюка".
V
Тройка миновала Бутырки. Погода прояснилась. Тасю посадили рядом с Анной Серафимовной. Против нее сел Рубцов. Рядом с ним - на передней же скамейке - Любаша. Она сама предложила Тасе поместиться на задней скамейке, но ей было очень неприятно, что Рубцов "угодил" напротив "мамзели".
Тася ехала и вспоминала другую тройку, когда они скакали раз в парк, к "Яру", с Грушевой. Опять она с купцами. Должно быть, из этого уж не высвободишься. Все купцы! И едет она не к цыганам, а на фабрику, в первый раз в жизни. Что-то такое крепко жизненное входило в сердце Таси. Ее теперешняя "хозяйка" - миллионщица - настоящий человек, управляет двумя фабриками, сколько народу под командой! И какая у ней выдержка! Всегда ровна, приветлива, а на душе у ней, наверно, неладно… Даже эта Любаша, - нужды нет, что она вульгарна, - все-таки характер. Что чувствует, то и говорит. И у ней, наверно, сто тысяч приданого, и она будет тоже заведовать большой торговлей или фабрикой, если муж попадется плохонький. Глаза Таси перешли к Рубцову. Он сидел молодцевато, в меховой шапке… Отложной куний воротник красиво окладывал овал его лица. Похож, разумеется, на приказчика, если посмотреть дворянскими глазами… А тоже - натура. Вот директором целой фабрики будет… Все дело, работа… Не то что в их дворянских переулках…
Сани ныряли в ухабы. Любаша вскрикивала… Всем сделалось веселее. Рубцов раза два спросил Тасю:
- Не беспокою ли я вас?
Взяли влево. Кругом забелело поле. Вдали виднелся лесок. Кирпично-красный ящик фабрики стоял на дворе за низким забором.
Директора не было на фабрике. Станицына имела с ним объяснение утром в амбаре. Он не возвращался еще из города.
Их ветретил в сенях его помощник, коренастый остзейский немец, в куртке и без шапки. Лицо у него было красное, широкое, с черной подстриженной бородкой. Анна Серафимовна поклонилась ему хозяйским поклоном. Тася это заметила.
Они вошли в помещение, где лежали груды грязной шерсти. Воздух был пресыщен жирными испарениями. Рядом промывали. В чанах прела какая-то каша и выходила оттуда в виде чистой желтоватой шерсти. Рабочие кланялись хозяйке и гостям. Они были все в одних рубашках. Анна Серафимовна хранила степенное, чисто хозяйское выражение лица. Любаша как-то все подмигивала… Ей хотелось показать Станицыной и Рубцову, что они "кулаки".
- Здесь уж такое место, - обратилась Станицына к Тасе, - чистоту трудно наблюдать.
- Что вы оправдываетесь, тетя! Сами видим, - вмешалась Любаша.
Заглянули и туда, где печи и котлы. Тасе жаль сделалось кочегаров. Запах масла, гари, особый жар, смешанный с парами, обдали ее. Рабочие смотрели на них добродушно своими широкими потными лицами. У одного кочегара ворот рубашки был расстегнут и ноги босые.
- Так легче! - сострила Любаша. - Добровольная каторга, - прибавила она громко.
Анна Серафимовна посмотрела на нее с укоризной. Рубцов сказал ей насмешливо:
- Не хотите ли по верхней вон галерее пройтись? Там градусов сорок. Пользительно будет.
В нижних топленных сенях и на чугунной лестнице показалось очень холодно после паровиков. Они поднялись наверх.
Прядильные машины всего больше заняли Тасю. В огромных залах ходило взад и вперед, двигая длинные штуки на колесах, по пяти, по шести мальчиков. Хозяйка говорила с ними, почти каждого знала в лицо. Рубцов шел позади дам, подробно объяснял все Тасе; отвечал и на вопросы Любаши, но гораздо кратче.
- А что вот этакий мальчик получает? - позволила себе спросить Тася, понизив голос.
- Известно, малость, - вмешалась Любаша.
- Рублей шесть, - сказал Рубцов.
- Да, - подтвердила Анна Серафимовна.
- Не разорительно! - подхватила Любаша.
Тася не знала, много это или мало.
На окнах, за развешанными кусками сукна, сидели девушки в ситцевых капотах, подвязанные цветными платками, больше босые.
- Что они делают? - спросила Тася.
- Пятнышки красят, - пояснила сама Анна Серафимовна.
Девушки прикладывались кисточками к чуть заметным белым пятнышкам сукна. Они смотрели бодро, отвечали бойко.
- Небось рублика три жалованья? - сказала Любаша и поморщилась.
- Пять рублей, - сухо сообщила Станицына.
Она решительно сожалела, что взяла с собой свою кузину. Ей приятно было показать Тасе, какое у ней благоустройство на фабрике, а эта Любаша расстраивала все впечатление своими неуместными окриками и выходками.
Минут с двадцать проходили они по другим залам, где ткацкие паровые станки стояли плотным рядом и шел несмолкаемый гул колес и машинных ремней. Побывали и в самом верхнем помещении, со старыми ручными станками.
VI
В большой комнате, где лежали всякие вещи: металлические прессы, образчики, бракованные куски сукна, Любаша остановила Рубцова. Анна Серафимовна еще не сходила с Тасей с верхнего этажа. Рубцову захотелось курить.
- Сеня, - начала Любаша, - ты идешь к ней в директоры?
Она не сказала даже к "тете".
- Иду.
- Есть охота!.. В наймиты!
- Это почему?
Рубцов прислонился к столу, взял в руку пачку образчиков и, наморщивая один глаз, стал их рассматривать.
- Да все как в услужение.
- Все вы зря…
- И не верю я ей ни на грош! - заговорила горячо Любаша и заходила взад и вперед между двумя шкапами.
- Кому - ей? - спросил Рубцов.
- Да хозяйке твоей, Анне Серафимовне. Зачем она нас сюда притащила?
- Сами напросились.
- Точно мы не понимаем. Выставить себя хочет благодетельницей рода человеческого: как у ней все чудесно на фабрике! И рабочих-то она ублажает! И детей-то их учит!.. А все едино, что хлеб, что мякина… Такая же каторжная работа… Постой-ка так двенадцать часов около печки или покряхти за станком…
- Как же быть?
- Ах ты, американец! Как же быть?! Прежде ваша милость что-то не так изволила рассуждать.
- Эх!.. - вырвалось у Рубцова.
- Да, известно, испортился ты! - почти крикнула Любаша и подскочила к нему. - Рассуди ты одно: рабочий полтинник в день получает…
- И до трех рублей.
- Ну, до трех… На своих харчах небось? А бабы, а девки? Пять целковых, и копти целый день! А барыши идут, изволите ли видеть, на уплату долгов Виктора Мироныча и на чечеревят Анны Серафимовны… Сколотить лишний миллиончик, тогда откупиться можно… Развестись… Госпожой Палтусовой быть!
- Это почему?
- Смотрите, какая мудрость догадаться, что она как кошка врезамшись… Всё господа дворяне соблазняют… Такая уж у нас теперь болезнь купеческая…
Она вызывающе-насмешливо взглянула на него. Рубцов чуть заметно покраснел.
- Слушать тошно!
- Это отчего? - уже совсем рассердилась Любаша, близко подошла к нему и взяла его за руку. - Это отчего? Или и у вашей милости рыльце-то в пушку?..
Рубцов отвел ее движением руки.
- Вы бы, Любовь (он в первый раз ее так назвал), лучше на себя оглянулись. Другие люди живут как люди - кто как может, а вы только бранитесь да без толку болтаете. Книжки читали, да разума их не уразумели. Нет, этот товар-то дешевый!.. А угодно другим в нос тыкать их кулачеством, так так бы поступали… Не трудно это сделать… Подите к тем, кому ваши деньги понадобятся… Отдайте их…
Любаша вся раскраснелась сразу, повела глазами и стала против Рубцова.