- Неужто ты ни разу к ним зятем не ходил? - удивился Дурды.
- Не ходил.
- Ох, и обижается, наверно, на тебя твоя жена!.. Надо отправить его немедленно, верно Клычли?
- Верно. А ты. в самом деле, Аллак, ни разу не навестил жену хотя бы украдкой?
- Ни разу, - подтвердил Аллак.
- А мы-то думали, что ты парень без изъянов! - засмеялся Дурды. - Разве можно заставлять женщину сгорать от злости? Ведь там, где собираются такие, как она, твоя Джерен очень скверно себя чувствует. Других-то жён мужья наверняка навещают, а ты только вздыхаешь, да облизываешься. Верно, Клычли?
- Дурды правильно говорит, Аллак. Разве тебе ни разу не приходилось видеть, как ссорятся две женщины, живущие у родителей по кайтарме? Какое у них самое сильное оскорбление? "Если бы ты была похожа на людей, твой муж пришёл бы к тебе! А если он за столько времени не вспомнил о жене, значит ты никуда не годишься". Вот как они говорят, друг Аллак. А какое оскорбление для женщины горше?
- Она день и ночь сидит и плачет, - поддал жару Дурды.
- От такой обиды не то что заплакать, воем завоешь, - стараясь казаться серьёзным, сказал Клычли. - Представь себе, каково молодой женщине, при живом муже слушать рассказы подруг о том, как они своих мужей обнимают.
- Ты, Аллак, сделал жизнь своей жены хуже, чем в зиндане! - с притворным возмущением воскликнул Дурды. - Мы не станем этого терпеть, верно, Клычли? Если он сегодня же не пойдёт навестить жену, мы накинем на его шею аркан и силой потащим, верно?
Аллак смущённо улыбнулся, понимая, что друзья шутят.
- Ты не смейся! - Дурды приподнялся, закатывая рукава халата. - Ты не смейся. Мы - серьёзно. Клычли убедил меня, что женщина равна мужчине. Теперь я думаю так же, как и он. И думаю, что в беде женщину оставлять нельзя. Особенно, если она жена такого растяпы, как ты.
Аллак снова улыбнулся:
- С такими верными друзьями, как вы, я куда угодно пойду. Впереди вас побегу.
- Ты слышишь, что он говорит, Клычли? Он не знал, что мы друзья, когда мы его собой от пуль закрывали, а узнал это только тогда, когда его к жене вести собираемся! Никогда не видел таких недогадливых людей! Ты, пожалуй, не догадался и о том, что к жене нельзя идти с пустыми руками? Не догадался, что ей надо каких-нибудь сластей принести? Конечно, не догадался! Эх, хорошо человеку, у которого есть сообразительные друзья! Верно, Клычли? Мы ему поможем: купим целый платок сластей.
- Что верно, то верно, - согласился Клычли. - По я с вами не пойду.
- Как не пойдёшь? - удивился Дурды.
- Я Энекути хорошо знаю. Она ночи не спит, Джерен от мужа караулит. С ней связываться хуже, чем со злой собакой. Да и собака у неё есть. Карабай. Подстать хозяйке - злая. Накинется - будешь от неё, как заяц, удирать. Я понимаю, почему Аллак боится идти к жене: кто хочет с двумя собаками сражаться? Нет, если вам своих халатов не жалко, идите, а я вам не попутчик. Меня за порванный халат Абадан моя со света сживёт, а я ещё немного пожить хочу.
- Не хочешь, как хочешь, - сказал Дурды, подмигивая товарищу. - Только нас не отговаривай. Не все собак боятся. Мы с Аллаком твёрдо решили, что пойдём. Верно, Аллак? Кто опасается воробьёв, тот не сеет проса.
- Не очень-то Энекути на воробья похожа, - усмехнулся Клычли. - Вы будете героями, если победите её и заберёте девушку.
- На худой конец попросим.
- А ты когда-нибудь что-нибудь просил у Энекути?
- Пока не просил.
- Оно и видно. Если у Энекути что-либо попросишь, она сразу задерёт голову кверху, как норовистый конь. Просить бесполезно. Вот если приподнять с тыльной стороны кибитки терим да запустить внутрь Аллака, тогда другое дело. Но и тут есть большой риск.
- Проснётся Энекути? - догадался Дурды.
- Нет, не это.
- Джерен испугается, закричит?
- Нет.
- Какой же тогда риск?
- Большой и очень опасный.
- Если ты друг, скажи, чтобы мы были готовы ко всему.
- Скажу, - Клычли спрятал в усах улыбку. - Скажу, друг Дурды. В том ряду, где стоит кибитка Энекути, живут много молодух, вернувшихся по кайтарме. Девушки они сытые, здоровые, горячие, что породистые верблюдицы. Если попадётесь им в руки, наденут они на вас верблюжьи сёдла и будут ездить целую ночь.
Дурды и Аллак захохотали. Не выдержав, к ним присоединился и Клычли.
- Дурды… Дурды этим не испугаешь, сквозь смех сказал Аллак. - Он сам утверждал, что один мужчина равен десяти женщинам.
- Цыплят считают осенью: там видно будет сразу, равен или не равен, а только попадаться не советую.
- Неплохо среди десятка верблюдиц попрыгать, если даже на тебе и верблюжье седло, - сказал Дурды, утирая рукавом слёзы.
- Смелый ты, я вижу, парень!
- А что, думаешь, побоюсь?
- Кого осёл не лягал, тот коня не боится. Женишься - по другому запоёшь, братец. Какая жена попадётся, а то и от одной в пески убежишь.
- Я не убегу! - самодовольно сказал Дурды. - Она скорее убежит!
- Хвалился цыплёнок, что коршуна одолеет!
- Вот увидишь!
- Ладно, увижу, если покажешь.
Парни снова захохотали. Потом Аллак сказал:
- Когда человек срывает розу, он знает, что у неё есть шипы, которые будут царапать руку. Кто боится боли от шипов, тот не станет нюхать розу.
- А ты стал поэтом, братец! - пошутил Клычли. - Однако, друзья, если идти, то надо идти. Время попусту
терять не стоит…
Проникнуть к кибитке Энекути было нелегко, так как она стояла не на отшибе, а в тесном окружении других кибиток. Но, как и всякая крепость, она имела своё уязвимое место. С задней стороны кибитки почти к самой ограде агила примыкал заросший деревьями и кустарником арык, через который был перекинут мостик… Сюда и направился Аллак с друзьями.
Они осторожно прошли по мосту, проникли в агил, опоясывающий кибитку, и остановились у стожка колючки, сложенной около небольшой саманной мазанки.
- Вот, йигиты, и дом Энекути, - шёпотом сказал Клычли. - Мы в её агиле сидим. Ох, и боюсь я! Если бы я бога боялся так же, как Энекути боюсь, давно бы самым святым стал!
- Не бойся, с троими ей не справиться, - тихо засмеялся Дурды, оценив шутку товарища.
- Вот что, ребята, - прошептал Клычли. - Вы пробирайтесь потихоньку к кибитке, а я здесь покараулю. Если Энекути появится, постараюсь отвести ей глаза.
- Ты же боишься её!
- Ради друзей можно немного и смелым побыть. Идите, только не шумите очень. А то, в самом деле, девушки поймают вас и оседлают верблюжьими сёдлами,
- Мы их сами оседлаем! - сказал Дурды. - Идём, Аллак!
Вдвоём они подкрались к тылу кибитки и присели. Прислушиваясь, Дурды шепнул:
- Ты сиди, слушай, кто есть в кибитке, спят или ещё не спят. А я посмотрю возле двери. Если собаки нет, мы притолоку поднимем и откроем дверь,
Он ушёл и почти тотчас же вернулся.
- Лежит, чёртов Карабай. У самой двери лежит. Что будем делать с ним?
Может показаться странным, что сторожевая собака не заметила до сих пор присутствия чужих. Но пёс Энекути слишком долго жил на подворье ишана, как и его хозяйка, привык к чужим людям, отъелся и обленился. Он шумно сопел на вязанке дров возле двери, изредка ворча и повизгивая во сне: то ли его донимали блохи, то ли обожрался и видел скверные сны.
Парни огляделись по сторонам и заметили свет в щели одной из соседних кибиток, Дурды толкнул локтем Аллака:
- Пойдём, посмотрим, кто там?
- Пойдём, - согласился Аллак.
Дурды осторожно расширил щель, в которую пробивался свет, прильнул к ней глазом. Некоторое время он стоял неподвижно, только восхищённо причмокивал. Потом повернулся к Аллаку.
- Ты знаешь, что это за кибитка? Это и есть то самое место, где собираются гурии! Их там полным-полно! И все - без яшмаков. Ей богу! У каждой лицо светится, как лампа со стеклом, которую я видел в доме Мереда-арчина. Как бы, в самом деле, не обернулось правдой то, о чём Клычли говорил: оседлают нас с тобой молодухи на всю ночь…
- Пусть оседлают! - вздохнул Аллак. - А ну, пусти, я тоже посмотрю!
В кибитке действительно было много собравшихся за рукоделием молодых женщин. Они, видимо, сидели ужо давно, так как больше не работали, а подшучивали друг над другом и смеялись по каждому пустяку. Когда Аллак приник к щели, одна из женщин, стоя к нему спиной, приступала с куском красной материи к девушке, прилежно вышивавшей ворот халата.
- Встань, сестрица, встань, не стесняйся! Сейчас мы примерим, сколько нужно материи тебе на новое платье. Учти, что если не придёшь к йигиту в новом платье, он не пустит тебя под своё одеяло.
Женщины засмеялись, девушка покраснела и ещё ниже опустила голову. Насмешница постояла немного, бросила материю и, зевнув, сказала:
- Что-то плохо спала я прошлую ночь. Надо сегодня лечь пораньше. Пойдёмте, девушки?
Она обернулась, и Аллак, тихо ахнув, отшатнулся от щёлки.
- Моя!.. Моя Джерен!..
- Где Джерен? - не понял Дурды.
- Домой сейчас пойдёт.
- Тогда не теряйся! Иди и встречай её между кибитками.
Аллак двинулся было к кибитке Энекути, но вспомнил о собаке и остановился на полпути. Он чувствовал себя робко и неуверенно, словно не муж пришёл навестить жену, а юноша назначил свидание своей возлюбленной. Огромная нежность к Джерен, столько времена не находившая выхода, заставляла замирать сердце, дрожать руки. И дышалось так, словно Аллак только что два раза обежал весь аул.