Четвёртой книгой завершается роман X. Дерьяева "Судьба". Отгремели залпы гражданской войны, изгнаны с туркменской земли интервенты, к мирному созидательному труду возвращаются герои произведения, духовно выросшие, возмужавшие. Но понятие "мир" весьма условно - ещё не сломлена внутренняя контрреволюция, ещё сильны в сознании людей пережитки прошлого, ещё не все достаточно чётко определили своё отношение к действительности. И борьба продолжается - борьба за Республику и Человека, борьба с происками внутренних и внешних врагов Советской власти, с древними законами адата и собственными заблуждениями - сложная, тяжёлая и не бескровная борьба.
Содержание:
С котла копоть счистишь, с чести - нет 1
Ударив по голове, в подол орешки не подбрасывай 4
Кто коз пасёт, а кто горшки облизывает 7
Убей и ящерицу, если у неё голова змеи 10
Двадцать лет у собаки хвост торчал, да всё-таки опустился 13
До времени и колючка - цветок 17
Взялась собака ковёр ткать! 20
Вода стремится в низину, птицы - к гнездовьям 24
Кто о чём, а безбородый - о бороде 26
Сломалась душа - костыль не поможет 30
Ребёнок плачет, а тутовник зреет в своё время 32
У кого нет друга, тому каждый друг 38
Где басмач, где санач- в темноте не видно 43
Змею лови рукой врага 46
Даже идущий в ад ищет себе попутчика 50
Из дырявой маски через край не прольётся 53
Напуганный щенок хозяина кусает 57
Конец ручья - начало река 60
ПОСЛЕСЛОВИЕ К РОМАНУ "СУДЬБА" 63
Примечания 66
С котла копоть счистишь, с чести - нет
Нурмамед и так и эдак двигал костыль под мышкой, пытаясь приспособить его поудобнее. Костыль мешал, но без него было совсем плохо: как только опирался всей тяжестью тела на правую ногу, начинала невыносимо болеть пятка, потом боль переходила в голень. Нурмамед и удивлялся и сердился: какого чёрта болит, когда ни пятки, ни голени давно и в помине нет, давно доктор в госпитале оттяпал, одна деревяшка вместо ноги торчит!
Пристроившись кое-как половчее, он свернул толстенную махорочную цигарку, вытянул её чуть ли не наполовину одной жадной затяжкой, выпустил из ноздрей две толстые - в палец - струи сизого дыма и стал наблюдать за потугами паровоза, ползущего по четвёртому пути станции.
Паровоз тянул длинный хвост ломаных-переломаных вагонов, которые скрипели и стонали своими обгорелыми боками, вереницу покорёженных платформ, пробитых и закопчённых, как котлы, цистерн. Пройдя станционное здание, паровоз попытался затормозить. Состав, визжа и лязгая буферами, сжался, словно резиновый, и паровоз, не сдержав напора состава, покатился дальше, снова попытался остановиться и снова пополз вперёд под давящей тяжестью вагонов. Вагоны были пусты, лишь из немногих торчали расщеплённые концы саксауловых дров да высовывались тяжёлые на худых шеях лошадиные головы с печальными глазами обездоленных сирот. Но состав был длинен, и слабых сил зачуханного паровозика не хватало, чтобы остановить свой хвост. Это удалось только на четвёртой попытке.
Когда поезд остановился, из станционного здания высыпала толпа мужчин в тельпеках с мешками и ковровыми хурджуиами в руках. За мужчинами, мелко семеня, как стреноженные, поспешали женщины, таща за собой по-взрослому озабоченных детишек. Казалось все они опаздывают на поезд. Однако при ближайшем рассмотрении становилось ясно, что поспешность их лишена какой бы то ни было целеустремлённости. Они сновали в разные стороны, спрашивали друг друга:
- Куда идёт поезд?
- Когда отправляется поезд?
- Где билеты продают?
Вопросы оставались без ответа, потому что никто не знал, даже дежурный по станции, когда поезд отправится дальше и что вообще будет с ним через час или два: дальше пойдёт, расформируют его или в тупик загонят.
- Яшули, - обратился кто-то к Нурмамеду, - вы не знаете, куда поезд идёт?
- По поезду видно, - отозвался Нурмамед и сплюнул прилипший к губе окурок цигарки. - Не видишь, что ли, что кизыл-арватский?
- Ай, откуда мне знать.
- К вагонам приглядись. В депо их тащут, на ремонт.
- А билеты где продают на этот поезд?
- На него не продают. Садись так и езжай.
- Боязно: по дороге снять могут.
- Воробьёв бояться - проса не сеять. Что за беда, если и снимут? Всё равно ближе к дому будешь, меньше шагать останется.
Мимо прошёл красноармеец с нашивками эскадронного на петлицах. Нурмамед развернулся на своей деревяшке, пригляделся и поспешно заковылял следом.
- Эй, племянник!.. Берды! Не спеши!
Военный остановился. Глаза у него удивлённо и радостно округлились.
- Дядя Нурмамед?!
Когда все приветствия были повторены трижды и ладони устали от непрерывного похлопывания по спине и плечам друг друга, дядя с племянником направились в чайхану "Елбарслы". Они заказали плотный обед и быстро, как люди здоровые и не отягощённые укорами совести, расправились с ним, попутно обмениваясь вопросами и новостями. Пообедав, начали не спеша и со смаком пить чай.
- Так-то, племянничек, - сказал Нурмамед, обсасывая усы, - хорошо, что хоть изредка мы с тобой аллаха поминали. И война закончилась, и головы свои мы сохранили.
- Аллах тут, дядя, как комар, который вместе с волком верблюда заел, - усмехнулся Берды. - А в общем-то, конечно, главное то, что живы остались. Остальное приложится.
- Нога моя тоже приложится? Сколько раз порывался эту проклятую деревяшку в огонь кинуть! И опираться на неё мочи нет и стучит так, что того и гляди землю насквозь проткнёт.
- Ничего, дядя, земля терпеливая, она не то выдерживала.
- Земля-то терпеливая, да сверху - собственное тело, оно не терпит.
- Не потерпишь - не обретёшь, говорит пословица. Со временем привыкнет и тело.
- Когда это? Когда у ишака хвост до земли дорастёт? Долго ждать!
- Ничего. Дыня, говорят, увеличивается лёжа.
- Так то дыня. А лежачий бык от голода околеет С другой стороны, и бегать нам неспособно: попробовал побежать, без ноги остался. Тут, видно, одна надежда надейся, что на роду у тебя написано и доброе. Жалко что заранее прочитать написанное нельзя, потому и бредёшь по жизни, как босиком по железным колючкам, чёрт те знает, куда забрести можешь.
- Верно, - согласился Берды. - Даже джигитом у белых можно стать.
- Давай не станем болтать попусту, племянник! - повысил голос Нурмамед. - Не люблю я пустопорожних разговоров. Тебя жизнь с кочки на кочку кидала - к большевикам закинула. Я сам собрался против Бекмурад-бая выступить - в джигиты к белым попал. Кто тут виноват? Как кому назначено, так оно и получается Хоть пешком, хоть ползком, хоть на верблюжьем горбе а предназначенное тебе - не минешь.
- Бекмурад-бай жив?
- Этого шайтана и сам дэв не бьёт - видать, ро-ню чует. Война кончилась - Бекмурад-бай баем и остался, как и мы сами собой остались.
- Узук с ними… у них живёт?
Нурмамед помедлил с ответом.
- Не у них. В городе. В Ашхабаде.
- В Полторацке, ты хочешь сказать? - уточнил Берды.
- Ай, кому Палтарак, кому Асхабад, - не стал вдаваться в подробности Нурмамед. - Я что хочу сказать? Я на стороне меньшевиков был - в красных стрелял. Перешёл к большевикам - стал в белых пули пускать. И тех видел на расстоянии протянутой руки, и других. Большевики хорошие люди, справедливые, смелые. И законы у них хорошие. Но не все. Немножко хорошие, немножко плохие.
Нурмамед замолчал, отхлебнул глоток чая, неторопливо поставил пиалу, помял в кулаке свою щетинистую чёрную с проседью бороду, растущую не на подбородке, а откуда-то из шеи.
- Продолжай, дядя, - сказал Берды. - Любопытно мне, какие это законы тебе не по душе.
- А ты не торопи, племянничек, не торопи, - отозвался Нурмамед, - я хоть и на одной ноге хромаю, но доберусь до места, куда мне надобно. Я что хочу сказать? Вот Советская власть у нас стала. Болезни она ликвидирует, баев ликвидирует, неграмотность ликвидирует. Разве я говорю, что это плохо? Это очень даже хорошо. Но зачем она ликвидирует женщину - этого я не понимаю и не согласен с этим.
- Я тоже не понимаю, - сказал Берды. - Как это - ликвидирует женщину? Умный ты человек, дядя, а повторяешь байские выдумки.
- Ничего я не повторяю, - мотнул бородой Нурмамед. - Я живу, племянник, по правилу: лучше худо исполнять свой долг, чем хорошо - чужой. И каждый должен жить так - исполняя собственный долг. Скажи мне, что такое есть женщина? Это мать и опора домашнего очага. В этом её предназначение от природы и от аллаха!
Берды засмеялся. Нурмамед насупился.
- Чего смеёшься?
- На тебя глядя, удивляюсь, - ответил Берды. Жил в Ахале простой дайханин, а сейчас передо мной готовый мулла сидит. Где ты набрался всей этой премудрости?