- Думаю, что очень заинтересован. Речь идёт о сохранении спокойствия народа и, может быть, даже о сохранении человеческих жизней.
Юсуп-хан кольнул полковника острым взглядом из-под кустистых бровей, согласно качнул головой:
- Да-да, о спокойствии людей надо заботиться, так предписал нам пророк, да будет над ним милость и молитва аллаха.
- Благодарю вас за солидарность, господин Юсуп-хан, я в ней не сомневался… Так вот, вы, вероятно, знаете, что народ недоволен трудовой повинностью. Хотя в этом нет ничего страшного, и люди, отбыв трудовую повинность, спокойно возвратятся по домам, они волнуются. Среди населения распространяются ложные слухи, кто-то сеет смуту, и есть данные - я говорю с вами вполне откровенно - опасаться восстания.
Юсуп-хан сощурился, пряча от начальника уезда мелькнувшую в глазах усмешку. Его рука скользнула по бархату, словно это был не валик дивана, а живая, шелковистая шея аргамака, готового каждую секунду рвануться и умчать своего хозяина в степное разбойничье раздолье. Между тем полковник продолжал:
- Вот поэтому я и обратился к вам, уважаемый Юсуп-хан. Мы знаем, что у дайхан нет огнестрельного оружия, что с началом войны были отобраны даже охотничьи ружья. Однако люди могут взять кетмени, лопаты, топоры. Нельзя допустить, чтобы напрасно пролилась кровь народа, нельзя допустить беспорядков в нашем уезде. Во имя народа, во имя его благополучия мы с вами должны объединиться и предотвратить кровопролитие. Мне очень нужна ваша помощь!
Полковник замолчал, прикуривая новую папиросу. Молчал и Юсуп-хан. Его полное лицо было безоблачно, как июльское небо, чёрные глаза хитрыми хорьками прятались в щёлочках чуть припухших век. Наконец он сказал:
- Я вас слушаю, господин полковник. Буду счастлив, если в моих силах помочь вам в таком благородном деле, но только народ очень обеспокоен трудовой повинностью, сладить с ним будет нелегко.
- Я это прекрасно знаю, дорогой Юсуп-хан! - воскликнул полковник. - Успокоить людей нелегко, но можно.
- Что же вы предлагаете?
- У меня есть очень простой план… Надеюсь, наш разговор останется в полной тайне?
- Можете положиться на моё слово, господин полковник.
- Нужно, чтобы ваша мать, уважаемая ханша Гульджамал, поехала к генералу Калмыкову с тем, чтобы попросить царя освободить наших людей от трудовой повинности.
Брови Юсуп-хана удивлённо поползли вверх, на спокойном лице появилась явная заинтересованность.
- Вы полагаете, что это можно осуществить?
- Не в том дело, дорогой Юсуп-хан! Пусть ваша мать скажет об этом вслух, пусть об этом заговорят ваши люди. Такая весть за два-три дня разлетится но всему уезду. Соберите в доме ханши Гульджамал лучших аульных мастериц - пусть спешно ткут ковры, которые ваша мать повезёт в подарок царю. Пусть собирают деньги для приношения царю, но - собирают только от добровольно дающих, без малейшего принуждения. Я поговорю с начальником жандармерии уезда - он никуда, не сообщит, что от людей собирают деньги и ковры.
- Хорошо! - сказал Юсуп-хан и быстро облизнул языком губы. - Хорошо, а что будет потом?
- Это успокоит людей, страсти остынут. Конечно, потом до народа дойдёт весть, что ханшу якобы не допускают к царю. Но вы сами понимаете, что второй раз недовольство не дойдёт до такой степени, как сейчас. Мы спокойно выполним царский указ и избежим беспорядков в уезде.
- А как быть с собранными деньгами… и коврами?
- За ковры можно заплатить мастерицам, если они захотят. Не захотят - себе оставьте. С деньгами тоже.
- Хоп! - сказал Юсуп-хан и поднялся. - Сделаем! Вы придумали умную вещь, господин полковник. Я никогда не сомневался в вашем умении вести политические дела, но в создавшемся положении выход найти мог только по-настоящему мудрый человек. Можете быть спокойны: я сделаю всё, чтобы как можно успешнее осуществить ваше предложение.
Так закончился этот беспрецедентный разговор между начальником уезда и ханом. А вскоре люди с надеждой заговорили о том, что ханша Гульджамал, заботясь о народе, несмотря на свой возраст, лично хочет отправиться к "белому царю", чтобы попросить его о снисхождении к марыйцам.
Наиболее здравомыслящие дайхане не поверили этому. Но очень уж хотелось поверить! Да и слух стал подтверждаться: ханша собирает доброхотные приношения деньгами, чтобы не ехать к царю с пустыми руками. Это было убедительно: к самому маленькому чиновнику надо было идти с подарком, а тут - сам царь! И дайхане несли, несли последние копейки, нёс каждый, до самого распоследнего бедняка. За короткое время сумма сбора перевалила за два миллиона рублей.
Потом заговорили о том, что ханша, помимо денег, хочет повезти в подарок царю ковры особого узора и для этого призывает в свой дом самых искусных мастериц, молодых, чтобы они могли работать быстро, так как дело не терпит промедления. Дайхане без возражения послали в дом ханши лучших своих молодух.
На этом хорошие слухи кончились. Когда ковровщицы уже заканчивали работу, стало известно, что ханша Гульджамал ездила к генералу Калмыкову и что генерал не дал ей разрешения ехать с просьбой к царю. На голову генерала посыпались проклятия и пожелания скорой и бесславной смерти, но они ничего не меняли. А тут ещё стали поговаривать, что Юсуп-хан зазывает молодых ковровщиц, работающих у матери, в отдельный дом и там задерживает их до поздней ночи.
Дайхане всполошились - была одна беда, стало две! - спешно разобрали из ханского дома своих молодух. Ковры остались недотканными. Правда, совсем немного, на два дня работы, но - так и остались. Закончили их или нет, этого люди так и не узнали.
Некоторое время ждали, что ханша Гульджамал будет возвращать собранные деньги. Однако не дождались. Поделили эти деньги между собой арчины и старейшины племён или они остались в сундуке ханши, - этого люди не знали.
Пока Юсуп-хан успешно выполнял поручение начальника уезда, не терял времени и сам полковник, не сидели без дела приставы и волостные старшины. Они вызывали - вместе и поодиночке - арчинов, аксакалов и предводителей племён, убеждали, уговаривали, запугивали, льстили.
Пришла тревожная весть о том, что на Гургене среди ёмудов вспыхнуло восстание. Потом дайхане услыхали о смуте, поднятой в Теджене Алты-сопи и Эзиз-ханом. "Все тедженцы поголовно вырезаны!" - шёпотом передавали женщины друг другу страшную весть и хватались за ворот платья, моля бога отвести беду от их семей.
"В Мары полным-полно конных казаков! - сообщал сосед соседу. - Никогда казаки по сёлам не ездили, а теперь, говорят, строем направляют их в дальние селения. Это - неспроста".
Это действительно было неспроста, это была одна из деталей разработанного начальником уезда плана удержать дайхан от бунта. И план принёс свои плоды: острота царского указа стёрлась на бесчисленных слухах, дайхане, хоть и с большой неохотой, согласились с трудовой повинностью.
Чтобы установить очерёдность отправки люден, волостные и аульные старшины провели между собой жеребьёвку. Такой же жеребьёвкой должны были устанавливаться те, кто в первую очередь поедет отбывать трудовую повинность.
Однако, среди всей этой суматохи Бекмурад-бай не забывал, что у него осталось ещё два врага, с которыми следует рассчитаться, пока не поздно: Дурды и Аллак. Проще было взять второго, и Бекмурад-бай как-то сказал остроглазому Вели-баю:
- Надо воспользоваться жеребьёвкой и заманить Аллака в аул.
- Надо, - согласился Вели-бай.
- Когда он появится, мы схватим его и…
- И перережем горло!
- Не стоит. Если бы этот щенок Дурды попался, тогда… - Бекмурад-бай скрипнул зубами. - Аллака мы просто свяжем и сдадим властям. Скажем: разбойник с большой дороги. И людей наймём, которые будут кричать, что он их дом ограбил, скот угнал. Ты скажешь, что он увёл твою лошадь, - многие ещё помнят об этом. Опомниться не успеет, как откроет глаза в Сибире.
- Из Сибиря тоже возвращаются.
- Не страшно. За это время, как в сказке говорится, либо ишак околеет, либо шах умрёт, либо я к праотцам отправлюсь.
- А как мы его поймаем, Аллака?
- Сделаем так: ты поговоришь с чиновником из Мары, подарок ему сделаешь хороший. В нашей группе должно недоставать одного человека, а Худайберды, дядя Аллака, пусть вообще не попадает ни в одну группу. Тогда чиновник включит его в нашу. Понял?
Вели-бай понял, но спросил:
- А если сам Худайберды пойдёт?
- Нет, - твёрдо сказал Бекмурад-бай. - Хитра лиса, но и на неё свой капкан есть. Я ставлю капкан у водопоя.
Перед началом жеребьёвки аульчане стали собираться у дома Бекмурад-бая, потому что многие видели, что именно сюда зашли сельский арчин и чиновники из Мары. Зашли к Бекмурад-баю и ещё несколько человек аульных богатеев и яшули. Всех их доотвала накормили куриным пловом, напоили терпким душистым чаем.
Потом они вышли из дома и арчин обратился к дайханам:
- Люди! Кто пришёл, тот услышит, а тому, кого нет, вы расскажете сами. Сейчас вам скажут, кто из вас в какой группе. Каждая группа - пять человек. Они между собой сами решают: либо послать одного по жребию, либо нанять за себя человека. После жеребьёвки вы сообщите имя того, кто должен идти на трудовую повинность.
Выступил вперёд чиновник со списком и начал читать. Как правило, во всех случаях сначала оглашались имена наиболее богатых и знатных людей села. На этот раз почему-то список начался с бедняков, и поэтому дайхане внимательно следили за чиновником: нет ли здесь какого подвоха.
Но подвоха как будто не было. Закончив список группой, состоявшей из Бекмурад-бая и его братьев, чиновник заметил:
- Здесь только четыре человека. Нужен пятый.