- Все готово, Иосиф, - спокойно ответил он. - Перетряхнули все его прошлое. Ну и, конечно, материалов набрали уйму. Такую сеть можно накинуть, что роскошь. Есть, например, полная возможность обвинить Генриха в том, что он отравил Дзержинского, Куйбышева, Максима Горького. Найдутся данные и о спекуляции и растратах. Дело уже Николая - обладить изъятие Ягоды и соответственные признания. Такие можно выверты сделать, что прямо послушать будет приятно!
На широком твердом лице Жданова опять скользнула ехидная усмешка. Сталин заметил это.
- Ты что?
- Да так, Иосиф… Мелькнула у меня мысль такой изгиб сделать - обвинить Ягоду в том, что он порасстрелял и сгноил в лагерях больше двух миллионов людей специально для того, чтобы возбудить народ против советской власти… А? Генрих-то ведь еврей!
Под черными усами Сталина тоже мелькнула усмешка.
- А вед не глупо придумано! Ну, что ж - действуй в этом направлении.
- Значит - согласен? Диктатор кивнул головой. - Ладно. А как ты думаешь, Иосиф, не приладить ли Ягоду к уже готовому процессу Радека-Пятакова-Сокольникова? Тот с минуту думал.
- Нет, - решительно ответил он, наконец. - Ягода пусть потом пойдет. Будет еще время.
- Хорошо. А Ежов, по-твоему, справится со всем этим?
Сталин тяжелым взглядом посмотрел на Жданова.
- Николаю я сам дам нужные указания…
Утвердив несколько высокопартийных назначений и дав директивы к проведению первых выборов по новой конституции, Сталин вызвал к себе Кагановича, который занимал ответственный пост наркома пути. Он с изумительной энергией и работоспособностью вел дела. Будучи полуобразованным 40-летним человеком, он, казалось, справлялся со всякой работой. Замечательная память и большое практическое чутье, в связи с жестокостью и смелостью, делали из него выдающуюся молодую силу.
Сталин высоко ценил энергию Кагановича и его преданность - слепую преданность породистой собаки своему единственному хозяину. Красному диктатору были нужны такие люди, но и эти люди, типа Жданова, Ежова, Кагановича, выдвигались вперед, только держась за своим хозяином в "струе генеральной линии".
- Вот что, Лазарь, - задумчиво сказал Сталин после небольшого технического доклада молодого наркома. - Давай теперь немного о другом. Ты знаешь, мы планируем постепенное передвижение наших индустриальных центров на восток. Война - на носу, хочешь, или не хочешь. Может быть, даже раньше, чем мы предполагаем. Так вот, брат, что: мы готовим заранее для каждой фабрики, работающей на оборону, ее дубликат в Сибири, на Урале или в Туркестане. С таким расчетом, чтобы можно было туда в любой момент перенести станки, перебросить рабочих и продолжать производство. Твое дело, сам знаешь, обеспечить эти перевозки. Имей в виду, что не только эти перевозки будут производиться в бурное время, но и то, что все это может наступить совсем неожиданно. Ты обязан все предусмотреть заранее и начать это уже теперь. Понятно?
Умные глаза Кагановича опустились в знак того, что он все понял.
- Теперь второе, - продолжал Сталин, набивая трубку. - Позаботься, чтобы в "Гудке", "Индустрии" и других такого рода газетах было побольше фактов о нашей безалаберности, неполадках, прорывах, браке и прочее, тому подобное.
Брови Кагановича поднялись было вверх, но потом он засмеялся.
- Понимаю, Иосиф Виссарионович. "Дымовая завеса"?
- Именно, товарищ, - усмехнулся и Сталин. - Пусть эти заграничные ослы за деревьями самого леса не видят. Наши настоящие цифры и достижения будут под секретом, а мелочи - их у нас, конечно, немало - пусть они глаз режут. "Советский хаос", "разруха транспорта", "чудовищный брак на производстве", ну и прочее. - С фотографиями?
- А почему бы и нет? В нашем положении тонкая политика нужна. "Не обманешь - не выиграешь".
Скрипучий, жесткий смех странно прозвучал в небольшой скромной комнате. Каганович попрощался и направился к двери. Там на секунду задержался.
- Ну, что еще, - недовольно заметил Сталин, деловой день которого был расписан по минутам.
- Так, товарищ Сталин… Я только вспомнил, что Роза очень просила передать вам самый сердечный привет и приглашение приехать к нам как-нибудь "на новоселье" - в новый наш "коттедж", поужинать по-простому, по-семейному.
Сталин усмехнулся, берясь за трубку внутреннего телефона.
- Спасибо, Лазарь… Поглядим. А своей Розочке передай такой же обратный "сердечный привет". Пока.
И опять скрипучий, - на этот раз довольный, - смешок прошел по комнате…
Очередной докладчик, Тухачевский, коротко и точно сообщил Сталину о ходе последних маневров в Киевском военном округе, о развитии военной промышленности и подготовке кадров. Генеральный секретарь партии молча слушал сухие, четкие слова блестящего маршала и одобрительно покачивал головой. Глядя на спокойный лоб Тухачевского и его умные глаза под крылатыми густыми бровями, он внезапно подумал, какую именно часть этого высокого лба вырвет пуля нагана, пройдя через череп со стороны затылка. И как эта пуля навсегда вырвет оттуда, вместе с жизнью, мысль и опасность бонапартизма. "На корню"… "В порядке профилактики"…
Но когда-докладчик закончил, Сталин кивнул ему самым дружелюбным образом.
- Ладно, Михаил Николаевич. Правильная линия. Так и продолжай, дорогой товарищ.
Пододвинув маршалу коробку с сигарами, он заметил его движение в карман за трубкой и. дружелюбно улыбаясь, вынул из ящика своего стола пачку своего крепчайшего табаку.
- Ну, извини. Я забыл, что ты сигар не любишь. Попробуй вот моего собственного табачку. По особо-специальному заказу.
Потом он сам набил свою трубку и, откинувшись в кресло, продолжал почти интимным тоном:
- Все это очень хорошо. Растем, так сказать, и крепнем. Но я вот что тебе хотел сказать, Михаил Николаевич, из другой оперы. Два вопроса. Прежде всего, я с сожалением заметил, что между тобой и Климом проскальзывают некоторые трения. Так это?
Тухачевский неохотно кивнул головой.
- Да, есть такой грешок… Видишь ли, Иосиф Виссарионович, вся перестройка нашей армии на новых началах - в сторону свирепой механизации, специализации, централизации и прочего, до какой-то степени непривычна и даже чужда людям, бывшим штатским, выдвинувшимся в эпоху гражданской войны. Им все это часто кажется ненужным и сложным. Но, как ты понимаешь - если при гражданской войне, и особенно в стычке с Польшей, мы многое теряли из-за несовершенства нашей военной машины, то теперь, в будущей войне, нам нельзя базироваться только на лозунгах порыва, атаки, удара, напора и прочее. Нужна сложная машина, подготовленная к современной войне. Такие вот люди, как Клим, Семен, Щаденко, Зоф, Дыбенко, все они, так или иначе, часто даже подсознательно, тормозят нашу перестройку… Вот иногда и приходится ругаться и спорить. Перед нами ведь не пустяки предстоят, а схватка с таким противником, как Германия, а, может быть, даже вместе с Польшей!
- Да, да, я понимаю все это… Только вот что, Михаил Николаевич - ты того… все-таки старайся не обострять отношений. Ведь все равно, в случае войны, командование перейдет к тебе. Клим уйдет в тыл для других задач. Ведь он, по своей отчаянной бесшабашности, всегда оплошностей наделать может… как в прошлом, например. Так что ты теперь не обращай большого внимания на тормоза и веди свою линию. Мы с тобой сделаем, как нужно.
Слово "мы" было подчеркнуто. Тухачевский, в знак согласия и подчинения, наклонил голову.
- А пока там что, ты, дорогой маршал, присматривайся к нашей молодежи. Там тебе скорее сподвижники найдутся. Подбирай себе товарищей, которые так же, как и ты, думают и готовы за тобой идти. Такие у тебя найдутся? Подобрал уже кого-нибудь?
- Ну, конечно, - не сразу ответил Тухачевский, не называя имен. - Люди у нас есть очень талантливые и им нужно только дать ход.
- Ну, вот и ладно, - недовольно ответил Сталин, ожидавший услышать имена. - Ты потом мне их как-нибудь назовешь и мы их выдвинем на более высокие посты. А пока старайся не затрагивать самолюбий и работай спокойно. Не забудь: и история, и жизнь, и я - за тебя, дорогой товарищ. И вот еще что… - Да?
- Насчет пропаганды и (Сталин хмыкнул) антипропаганды. Сам понимаешь, нашу растущую военную силу, нашу перестройку нужно по мере возможности, не только скрывать, но и камуфлировать. Пусть военные наши газеты печатают мелочи о непорядках в армии. Такая же линия будет и в гражданской прессе. Пусть создается мало-помалу впечатление о "советском хаосе"… Было бы даже очень неплохо "заиметь" (а ведь неплохое словечко наши комсомольцы выдумали?) этакую небольшую войнишку, на которой бы пустить миру пыль в глаза, черную пыль, что наша, мол, Красная армия ни к чорту не годится!
Смех Сталина прозвучал, как скрип ржавого железа по стеклу. Тухачевский сдержанно усмехнулся.
- Понимаю, - отозвался он. - Все будет выполнено, товарищ Сталин. - Ну, вот и хорошо. Есть что-нибудь еще?
- Один только вопрос. За последний месяц своей власти Ягода арестовал кое-кого из высшего комсостава армии. Мне еще неизвестно, в чем их обвиняют, но я хочу тебя просить, Иосиф Виссарионович, ни в коем случае не соглашаться на открытый процесс, если даже обвинение окажется серьезным.
Сталин остро посмотрел на маршала.
- Да-а-а? А почему? Ведь изменников и предателей партии мы судим открыто!