И под звон стаканов поплыла песня:
Коперник целый век трудился,
Чтоб доказать земли вращенье.
Дурак: зачем он не напился,
Тогда бы не было сомненья…Так наливай, сосед, соседке,
Соседка любит пить вино…
Вино, вино, вино, вино -
Оно на радость нам дано!
Таня подмигнула Пензе и тот послушно взялся за бутылку, не переставая удивляться тренировке советской молодежи: они могли выпить несравненно больше, чем молодежь старого времени…
Через полчаса появился в дверях художник, навьюченный многочисленными свертками и пакетами. Когда его стали авралом разгружать - все только охали и ахали: столько вкусных штук было им принесено.
- Святая яичница! - орал в восторге Полмаркса. - Да ведь это прямо, - он не находил даже слова, чтобы выразить свой восторг. - Это… прямо, чорт побери, сверхклассически.
- Да ты, д'Артаньяшка, миллионером заделался? Скудова это у тебя?
- А это я только что премию за декорацию получил. Мы скоро в МХАТ новую пьесу ставим. Так вот за образцовое и- срочное выполнение награду выдали. И немалую… Так что жрите на здоровье за мой талант.
- Ого… Молодец!.. А какая там пьеса пойдет?
- "Дни Турбиных". Из времен гражданской войны в Киеве. Шикарная пьеса - прямо, как жизнь, так просто и без всяких фокусов… На следующей неделе премьера. Вся Москва, можно сказать, будет… Может, даже и сам Сталин.
- Ну вот! Станет Сталин по театрам ходить! Есть ли у него для этого время?..
О, бездонные желудки… Пенза с удовольствием смотрел, как быстро уничтожаются привезенные д'Артаньяном припасы и вспомнил, как когда-то, до войны, он и сам, в свое юнкерское время, мог уничтожить все, что находилось на столе. Хорошее времечко было! Без кровавых вопросов, тяжелой борьбы, лжи и притворства. Как это говорил Пушкин про такой возраст:
В те дни, когда нам были новы
Все впечатленья бытия…
Ему, старому закаленному солдату, было хорошо сидеть "инкогнито", как рабочему авиазавода, в этой простой веселой компании молодежи. Здесь он чувствовал себя не марша* лом, не полководцем, не заговорщиком, а "своим" парнем, товарищем, родным… И эта милая девушка сбоку, с ее особенным очарованием. Несмотря на то, что она могла с полным правом быть названа красивой, из нее не исходили, обычные для сознающей себя красивой, женские флюиды секса. Она была проста, как весенний полевой цветок. И так же очаровательна, как такой цветок, по сравнению с оранжерейным роскошным растением… Обычно женщины как-то волновали его мужские нервы, возбуждали его, привлекали. А эта девушка смягчала его, растормаживала его напряженные нервы. И глядя на ее красивые улыбающиеся губы, ему вовсе не хотелось прильнуть к ним жадным мужским поцелуем, а только просто ласково улыбнуться в ответ на ее улыбку. Думая об этом, он повернулся к Тане и заметил, что та с каким-то недоверием и даже подозрением, смотрит на него.
- Что это вы, Таня?
- Скажите, Миша… Только по совести… Это все (она повела жестом в сторону привезенных художником закусок) не на ваши деньги куплено?
Пенза весело рассмеялся. Ведь этакая обостренная чуткость у этой девушки! Другие уписывают закуски за обе щеки, вовсе не интересуясь, откуда прилетела эта скатерть самобранка… Он взглянул на д'Артаньяна и потом, открыто глядя в глаза Тани, спокойно ответил:
- Да, что вы?.. Я же ведь сюда с пустыми руками пришел - как гость на ваше угощение. Вот в следующий раз угощение опять за мой счет будет. Хорошо? Могу я как-нибудь пригласить вас в действительно хороший ресторан и угостить первоклассным ужином? А, Таня? С настоящим французским шампанским?.. А?
Девушка вздохнула и слабо улыбнулась. Видимо, ее голова уже начинала кружиться от выпитой водки.
- Ах, Миша, Миша… Вы прямо, как злой соблазнитель… Не нужно бы верить ни одному вашему слову… И не соглашаться… Но что же с вами сделаешь?..
- Значит согласны? Слово?
Девушка тяжело вздохнула, словно сдаваясь, и закрыла длинными ресницами глаза…
- Чего там, - раздалось с другого конца стола, где опять разгорался какой-то спор. - Что ты мне своего Кутузова тычешь? Варшаву до Кутузова еще и Суворов брал! Экая невидаль - Твоя Варшава! Да мы поляков били всегда, как хотели…
- Да? "Как хотели"?.. А вот в 1920 году сели в калошу.
Осаженный в своем патриотическом ажиотаже, Ведмедик замялся.
- Ну, так что?.. Не взяли тогда, - возьмем потом. Придет свое время.
- А чего нам нужно опять с ними задираться? Земли нам, что ли, не хватает?
- Да не то, что земли… А просто подраться охота, - откровенно сказал Ведмедик. Его розовое, полудетское лицо как-то не соответствовало его воинственным намерениям. - Такая уж у нас планида - драться… Знаешь, ведь, ровно две трети своей истории Россия всегда с кем-нибудь дралась… Генерал Кульнев - тот, помнишь, который мельком в "Кутузове" показан был, так он прямо так и сказал: "Люблю, - говорит, - матушку Рассею: она всегда где-нибудь с кем-нибудь да дерется…"
Все засмеялись, только лицо д'Артаньяна осталось хмурым.
- Чего тут ржать? Грустить нужно, что столько тысяч лет люди, разумные существа, без драки жить не могут. Словно нельзя иначе жизнь устроить, без выпускания кишек друг другу.
- Да иди ты к чортовой матери, художник несчастный, - презрительно отозвался Полмаркса. - Коровка Божья!.. Крови боишься! Брось… Человеков много на свете. А если будет мало, - баб мобилизуем.
- Что мы тебе - инкубаторы для производства военных пополнений? - взвилась Варя.
- А разве не так, - хохотал комсомолец. - Конечно так! Только люди очень не любят все своими словами называть. Вот в Ведмедике, например, ясный русский империализм играет.
- Патриотизм, - важно поправил его раскрасневшийся снайпер.
- Какой там к чорту патриотизм? Патриотизм - это когда защищать свою Родину. А когда мы Кавказ, Крым, Польшу, Сибирь брали - причем тут патриотизм?.. Просто драться и пограбить хотелось. Надо же говорить прямо.
- Ну, ясное дело, - поддержала комсомолка. - Красивые слова надо по боку. Войны просто потому происходят, что мужчинам подраться хочется. Вот и весь "марксический анализ".. Все остальное - надстройки над этим инстинктом. Ясно, как самовар.
- А тебе, Ведмедик, за что подраться хочется?
- За что? - Ведмедик секунду растерянно смотрел на Варю. - За что? А хоть бы за нашу Белоруссию, половину которой поляки у нас оттяпали. Что ж мы им - в зубы смотреть будем? Если в двадцатом году Тухачевский сел в калошу, то ведь мы и опять можем стукануть по полячишкам.
Таня, с блаженной улыбкой прильнувшая к плечу Пензы (приятели не ревновали ее, товарищески и молчаливо признавая превосходство рабочего над ними), внезапно почувствовала, как тот вздрогнул, когда было названо имя Тухачевского.
- Вы это, Ведмедик, зря сказали насчет калоши и Тухачевского, - медленно произнес он и, как всегда бывало, его негромкие слова заставили всех замолчать. - Ведь вы, мало знаете историю этой войны?
- Чего же- "мало"? - хорохорился выпивший снайпер. - Опозорился, да и все тут. Мы, русаки, всегда били ляхов - и при Иване Грозном, и при Борисе Годунове, и при Екатерине, и при Николае. А тут? Ведь Тухачевский в 12-ти километрах от Варшавы был. А все-таки не, взял! Позор. Стыдно вспомнить!..
На щеках Пензы выступила легкая краска. Он чуть было не ответил что-то резкое, но заметил, что на всех лицах было написано чувство горечи и обиды. Было очевидно, что даже эта молодежь, бывшая младенцами в то время, переживала разгром тогдашней Красной армии, как чисто русский позор…
- Вы, дорогой мой Ведмедик, - спокойно начал он, - не вполне в курсе дела. Вы тогда еще, простите, под стол пешком ходили и вряд ли знаете, как проходила та война. Чтобы обвинять крупного полководца так резко, нужно действительно знать, а не только "слышать". А дело было так…
И опять с захватывающим интересом склонились молодые головы над мгновенно очищенным от бутылок столом. Опять под умелыми руками на столе был обозначен фронт и полилось увлекательно ясное, точное объяснение. Молодежь забыла, про недопитые бутылки и с затаенным дыханием слушала красочный рассказ про эпопею бурного польского похода… Как только Пенза кончил, разом посыпались замечания.
- Ну, это вот ясно… Клим сроду военным не был, а туда же полководец, маршал… Буденный напутал, да, видать, и Сталин только раз в жизни стрелял - да и то, когда в Тифлисе царское казначейство грабил. Он же никогда сроду солдатом не был… В политике он - мастак, но тут же знать нужно. А и верно - Тухач не виноват. Что же сделать с такой братвой: чего моя левая нога хочет? Не армия была, а партизанщина…
- Но зато теперь Красная армия не той чета, - восторженно блестя глазами, воскликнул Ведмедик. - Теперь иное дело!..
…Ведь от тайги до Британских морей
Красная армия всех сильней…
Так пусть же красная
Сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой.
И все должны мы
Неудержимо
Идти в последний, смертный бой…
Песенка, звонко и свежо пропетая Таней, внесла в оживленную военную дискуссию что-то интимное и бодрое.
- Классически, - одобрил Полмаркса. - Здорово спето, Танька. И во-время. Именно "всех сильней". Говорят, теперь Тухачевский здо-о-о-рово нашу армию подтянул и подковал.