"Я хочу объявить Марка Антония египетским царем, а он колеблется", - думала она, искоса поглядывая на голубоглазую Ирас и румянощекую Хармион, двух девушек, допущенных лишь недавно к ее особе: одна убирала ее волосы, а другая покрывала ее ногти бледнорозовым лаком. Раньше на их обязанности было сопровождать царицу в палестру и гимназий, прислуживать ей во время телесных упражнений и одевать ее после них. А теперь Клеопатра, недовольная Атуей, которую подозревала в ночных любовных похождениях с молодыми вольноотпущенниками (она была беременна), отстранила ее от себя, а вместо нее сделала своими приближенными, подругами и советницами Ирас и Хармион. Царица поручила им следить за Атуей и узнать, кто ее любовник. Попытки девушек оказывались все время тщетными, и только накануне случай помог им: в саду они подстерегли Атую, пришедшую на свидание, и увидели, как она обнимала Антония. Ошеломленные, не зная, что делать, Ирас и Хармион боялись сказать об этом Клеопатре, зная ее мстительность, однако неприязнь к Атуе? и боязнь, что царице вздумается вновь приблизить к себе девушку, взяли верх, и они решили сообщить Клеопатре о ночном свидании.
- Великая царица, - прервала молчание Ирас, - ты, заботящаяся о земле Кем с материнской любовью, поручила нам подсмотреть за Атуей, и вчера мы увидели ее соблазнителя…
- Кто? - отрывисто спросила Клеопатра, и глаза ее потемнели: она не любила мужей, заглядывавшихся на других женщин, считая, что только она одна достойна любви и обожания; завидовала счастливым любовникам и готова была на все, чтобы разлучить их, внести рознь, недовольство, возбудить их ревность. - Кто? - повторила она, схватив шпильку.
Девушки отшатнулись.
- Марк Антоний, - доложил высоким пискливым голосом кривой на левый глаз евнух Мардион. - Прикажете принять?..
Расширенными глазами, с исказившимся лицом смотрела царица на девушек. Мардион выкрикнул имя, которое не смел вымолвить язык Ирас.
Клеопатра ожидала ответа. Девушки молчали.
- Он? - шепнула она.
Побледнев, Ирас наклонила голову. Царица засмеялась хриплым горловым смехом.
- Пусть войдет, - сказала она.
Антоний вошел с улыбкой на губах, нарядный, легкий, несмотря на свою тучность. На голове у него был лавровый венок, борода тщательно завита, великолепный гиматий спускался с плеч, и ровные строгие складки красиво выделялись на его грузной фигуре.
- Привет царице, да хранят ее Озирис и Изида!
- Привет и тебе, Марк Антоний, - со смехом ответила Клеопатра и обратилась к Хармион: - Посыпь мои ноги фессалийским мелом и надень золотистые сандалии с жемчужинами. День опять будет жаркий.
Антоний сел в кресло, услужливо пододвинутое Ирас, и непринужденно заговорил:
- Не совершить ли нам сегодня прогулку по морю? Посейдон дремлет, а Гелиос и Эол позаботятся, чтобы было тепло и не так жарко, как в городе или даже в садах Лохиаса. Дети будут довольны. Мы можем поехать всей семьей.
- Всей семьей? - с изумлением спросила Клеопатра, и в ее голосе он уловил насмешку.
- Что тебя удивляет? Кроме нас двоих, поедут Цезарион и Антилл, а меньших детей мы не возьмем - пусть останутся с кормилицами и няньками…
- Ты назвал четверых взрослых, а почему бы тебе не пригласить пятого - кого-нибудь из приближенных?
Антоний с недоумением посмотрел на нее.
- Я говорю об Атуе, - продолжала царица, небрежно обмахиваясь веером из павлиньих перьев.
Антоний почувствовал ловушку ("Знает", - подумал он), но не смутился.
- Атуя… Атуя, - выговорил он, как бы припоминая. - Это та маленькая девушка, которая тебе прислуживала? Скажи, почему я ее у тебя не вижу?..
- Почему не видишь? Она, подлая, имеет любовника, забеременела, и я прогнала ее!..
- Она… любовника?.. Не может быть!.. Но я не понимаю, отчего ты заговорила о ней?
Клеопатра вскочила: прекрасное лицо исказилось, рот кривился, и она с ненавистью смотрела на спокойное лицо Антония.
- Пусть Изида сядет и успокоится, - сказал римлянин. - Озирис терпеливее и мудрее своей божественной супруги.
Это была насмешка. И царица, не владея больше собой, крикнула:
- Ты ее любовник, ты!.. И бери ее с собой, если посмеешь… если не стыдно тебе взрослых детей.,, если ты, мерзкий пес, собираешь всех сук…
- Молчать! - громовым голосом крикнул Антоний. - Еще слово..,
Но Клеопатра, терзаемая обидой, ревностью и злобой, не помнила себя от ярости. Подбежав к Антонию, она ухватилась обеими руками за его гиматий и повторяла, брызгая слюною:
- Блудливый пес, падаль!.. Подожди, я…
Антоний легко освободился от ее рук. Повелев девушкам уйти, он сказал царице:
- Ты оскорбляешь меня, забывая, что дозволенное мужу не дозволено женщине. Ты, египетская блудница, лагерная простибула, блудила со всем Египтом и Римом, а я забыл об этом и снизошел до тебя! Ты, продажная тварь, позорила меня не раз на глазах моих, а я закрывал глаза - не видел этого! Ты…
Он шагнул к ней, суровый, угрожающий, и вдруг, размахнувшись, ударил по щеке. Вскрикнув, она мягко упала на ковер, обливаясь кровью.
Вбежали Ирас и Хармион, а за ними - Цезарион.
Бледное лицо юноши подергивалось. Он бросился к Антонию:
- Как смеешь, проконсул, поднимать руку на царицу, мою мать, вдову божественного Цезаря? Как смеешь…
- Замолчи, - свистящим шепотом сказал Антоний. - Ты, сын, не знаешь своей матери и лучше уйди. Иначе ты услышишь о ней…
- Какое ты имеешь право так поступать? - отшатнувшись от него, вымолвил Цезарион.
- Право ее супруга. Теперь понял, сын мой?..
Опустив голову, Цезарион вышел. Он давно догадывался о связи матери с Антонием, и признание проконсула неприятно подействовало на него. Он не знал, как теперь относиться к Клеопатре и Антонию, и сдерживаемые слезы душили его.
Выбежав в сад, он бросился в гущу деревьев и упал на траву. Нужно было что-то решить, а что именно - не знал. Мысли проносились быстро, и он лежал в траве, глядя в голубое небо.
А проконсул, не взглянув даже на Клеопатру, которую девушки приводили в чувство, вышел из дворца. Он решил бросить Клеопатру и выехать из Египта с Антиллом, сыном от Фульвии, и с друзьями.
III
С рассеченной губой лежала Клеопатра на ложе, придумывая, как отомстить Антонию. Убить его? Нет, без него Египет не устоит - велетрийский ростовщик бросится на богатую добычу с жадностью, присущей этой наглой породе людей, растерзает народ, как волк, разграбит сокровища Лагидов и храмов, как дикий варвар, и продаст в рабство тысячи людей, Антоний - опора Египта, и убивать его нельзя. Нужно так отомстить ему, чтобы он почувствовал боль в сердце, чтоб она была мучительнее удара кинжалом и терзала его день и ночь. И вдруг мелькнула мысль об Атуе. Антоний любит ее, ждет от нее ребенка. Нужно нанести двойной удар - -девушке и ему, и тогда он, Антоний, пожалеет, что связался с Атуей и ударил ее, царицу и супругу.
Кликнула Ирас и Хармион.
- Разыщите Атую, пошлите за Олимпом.
Олимп был придворный врач, астролог и прорицатель, и девушки подумали, что Клеопатра посылает за ним для того, чтобы он осмотрел ее и приготовил лекарство.
- А зачем ей нужна Атуя? - спросила Ирас, выходя из царской спальни. - И где ее искать?
- Атуя живет в беседке под присмотром повивальной бабки, - сказала Хармион, хитро прищурившись, - я узнала об этом случайно от садовника, внучка которого бегает к повару за остатками царских кушаний. Мы возьмем двух человек из дворцовой стражи и приведем Атую к царице.
Ирас остановилась.
- Тебе не жаль ее? - вздохнула она. - Атуя беременна, Клеопатра зла. Боюсь, как бы царица не велела…
- Жаль, жаль… А тебе нас не жалко? Почему ты заступаешься за любовницу Антония? Ведь обе мы могли бы занять ее место…
- Хармион!
- Что, Ирас? Стыдно, скажешь? Госпожа узнает? Нет, не узнает Клеопатра, - я не Атуя! А если бы и узнала…
Лицо ее стало жестоким, в глазах мелькнула искорка.
Ирас побежала за Олимпом, а Хармион отправилась к начальнику дворцовой стражи и, потребовав двух воинов, повела их в сады Лохиаса,
Обширные, они тянулись на много плетров в длину и ширину. Дорожки, усыпанные нильским песком, причудливо переплетались, всюду виднелись беседки, живая изгородь, ковры цветов, художественно вытканные руками молодых невольниц. Под платанами, сикоморами и мимозами, отбрасывавшими от себя тени, стояли мраморные скамьи, а в отдалении белела аллея сфинксов, увитых плющом и диким виноградом.
Атуя одевалась, ожидая посещения Антония, когда Хармион крикнула ей с порога:
- Привет! Царица велит тебе идти во дворец… Атуя, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, бросила хитон на ложе и подошла к девушке.
- Не могу… Видишь, я больна? Скажи царице, что я…
- Нет, ты пойдешь. Такова воля царицы. Не отговаривайся, Атуя, не навлекай гнев ее на свою голову…
- Я не пойду…
- Не пойдешь?… Нет, пойдешь… Стража, сюда!.. Атуя отбивалась от воинов, но они грубо повалили ее на пол, закутали с ног до головы в широкий пеплум, связали и понесли. Она кричала, призывая на помощь садовника и рабов, обкладывавших навозом молодые плодовые деревья, однако ни один не осмелился пойти против воли царицы. И Атуя покорилась, чувствуя, что сопротивление бесполезно, зная, что Клеопатра жестоко отомстит ей за любовь Антония.