Патары, гавань Ксанфа, была ограблена Брутом. Он получил много золота и серебра. Так же поступали, занимая города, и военачальники Брута.
XX
Покоряя ликийские республики, Брут, следуя примеру Кассия, взыскивал деньги. Такая политика вызывала всеобщее недовольство, На азиатские народы нельзя было надеяться, - враждебно настроенные, они могли ударить в тыл Кассию и Бруту, если бы республиканцам пришлось воевать с триумвирами в Азии. Сознавая это, Брут и Кассий, встретившись в Сардах, решили вторгнуться в Македонию.
Лициния ни на шаг не оставляла Брута: одетая воином, она была похожа скорее на юношу, чем на женщину, несмотря на свои годы, - щеки ее горели, она быстро исполняла приказания Брута, мчалась верхом от одного легиона к другому, передавала таблички полководца легатам и военным трибунам.
Брут, занятый своими внутренними переживаниями и не замечавший мелочей обыденной жизни, не мог не обратить внимания на ее горячую работу и сказал:
- Зачем мечешься? Излишней суетливостью ты. ни на шаг не приблизишь того, что должно совершиться.
- Вождь, я хочу всюду видеть порядок: начальники должны точно исполнять твои приказания.
- Это хорошо, - кивнул Брут и подумал: "Скорее бы все это кончалось".
Чем разрешится битва с триумвирами? Если победой, то республика спасена,: и враги отечества Антоний, Октавиан и Лепид будут уничтожены; если же поражением, то он, Брут, ничуть не жалея жизни, распростится с ней при помощи железа. Это было так ясно, что он перестал думать о победе и поражении, только беспокоили часто являвшиеся призраки. Ему казалось, что он беседовал; с ними - действительность и фантазия переплетались так сложно, что нельзя было разделить их, - и однажды ему привиделось, что в шатер кто-то вошел. Одинокая лампада мигала на походном столике, освещая папирусы, а в стороне стояло что-то темное, огромное: тень или призрак.
Брут привстал.
- Кто ты - бог или человек? - спросил он, вглядываясь в темноту.
И ему показалось, что призрак ответил:
- Я твоя нечистая совесть, Брут! Мы встретимся при Филиппах.
- Что ж, встретимся, - спокойно ответил Брут и кликнул Лицинию. - Кто сюда входил?
- Никого не было. Я стояла у входа в твой шатер. Брут был озабочен.
- Знаешь, мне явился призрак…
И Брут рассказал беседу с привидением.
Лициния стала уверять его, что призраков не бывает.
- Это показалось тебе. Ты вздремнул или, обуреваемый мыслями, вообразил себе сверхъестественное… Ты много размышляешь и беседуешь с самим собою. Таким образом, ты высказал сокровенную мысль идти к Филиппам.
- Чью мысль? Я никогда не думал о Филиппах и впервые слышу название этого городка.
- Ты ошибаешься. Вспомни, сам Кассий советовал тебе идти к Филиппам; он утверждал, что равнина как будто создана самим Марсом для битвы,
- Не помню, - задумался Брут и отпустил Лицинию.
Работать больше не было сил, и он прилег на ложе. Однако сон не слипал глаз, - терзали мысли. В расстроенном воображении возникали образы - видел Цезаря, слышал его голос: "И ты, дитя!" Это становилось невыносимым. Несколько раз приподымался, чтобы взять меч и кликнуть Лицинию.
"Она поддержит меч, поможет мне умереть, - неслись мысли, - она предана и не откажет". Но каждый раз, как рука протягивалась к мечу, что-то удерживало ее: страх смерти? Нет, он не боялся смерти: она была благом, вечным успокоением. Так что же удерживало его руку?
И понял - умирать рано. Возмездие придет в час несчастья и поразит за кровь мужа, предательски умерщвленного в сенате. Мысль об этом разметала все другие мысли, расширилась, - охватила мозг. Она давила на него - чувствовал: еще час-другой - и он не выдержит.
Чуть свет он отправился к Кассию, разбудил его и рассказал о видении. Кассий был эпикуреец и не верил в сверхъестественное, по крайней мере старался не верить. Выслушав Брута, он сказал:
- В нашей душе внешние впечатления отпечатываются, как на волне. Прошлое не изгладилось еще из твоей души и влияет на нее, - возникает фантазия или мысль. Ты утомлен, и потому воображение твое принимает широкие и фантастические формы. Подумай сам, можно ли верить в демонов?.. Но если бы они и существовали, то ведь это духи, не имеющие человеческого образа.
Слова Кассия успокоили Брута ненадолго. Призраки опять тревожили. Брут больше не говорил о них с Кассием. А друг не спрашивал, занятый предстоящей битвой.
В эти дни соединенные войска республиканцев вынудили отступить восемь легионов противника к Сапеик-скому ущелью, а Тулий Кимбр угрожал врагу кораблями с тыла.
Лишь только Антоний и Октавиан высадились в Диррахии с двенадцатью легионами, Брут и Кассий спустились с гор и, зайдя им в тыл, вышли на филиппскую равнину.
Брут находился к северу, у подошвы холмов, Кассий южнее, на берегу моря, у болота, мешавшего подойти к морю. Палисад соединял оба лагеря, а за ним протекала речка Гангас.
Однажды вечером Брут ехал верхом в сопровождении нескольких друзей. Перед ним был лагерь, обнесенный валом, и легионарии кончали работу, устанавливая баллисты и катапульты. Было холодно, и Брут кутался в плащ.
- Мы решили, Марк Валерий, затягивать войну, чтобы взять врага измором, - сказал он Мессале Корвину, - и если триумвиры…
- Говори о дуумвирах, - прервал его Мессала, - Лепид отсутствует.
- Ты прав и неправ: прав в том отношении, что против нас выступили двое - Антоний и Октавиан, и неправ потому, что трусливый Октавиан едва ли будет сражаться. Мессала засмеялся.
- Если против нас выступит один Антоний, то наша победа обеспечена!
Брут покачал головою.
- Не мы решаем исход битвы, а Фатум и боги,- - сказал он. - Я уверен, что давным-давно уже предрешено, кто победит, и только одни мы, смертные, не знаем.
Мессала Корвин опустил голову: слова Брута опечалили его. Он подумал, что полководец не надеется на успех и борется потому только, что не бороться нельзя.
"Если Брут уверен в неудаче, - думал Мессала, - а Кассий в успехе, то не лучше ли было бы соединить оба войска и общее начальствование возложить на Кассия?"
Его мысли были прерваны восклицанием Брута:
- А вот и Лукулл!
Брут ошибся, - это был не Лукулл, а Лициния. В сгущавшихся сумерках он не узнал ее. А когда она заговорила, лицо его оживилось, - повернул к ней коня, и лошади их, заржав, столкнулись головами.
- Что нового?
- Антоний оставил один легион в Амфиполе и двигается к Филиппам. Очевидно, он решил расположиться лагерем против Кассия и дожидаться Октавиана, который, выздоровевши, выступит против тебя. В разведке я потеряла двух человек - один попался, не успев зарубить врага, другой был заколот, когда полз к неприятельскому дозору.
- Жаль. Скажи, ты не очень устала? Нет? Поезжай к Кассию, сообщи ему, что ты узнала.
XXI
Выступая против республиканцев, Антоний знал, что всю тяжесть борьбы против Брута и Кассия ему придется вынести на своих плечах. Он считал себя единственным способным полководцем, а на Октавиана смотрел как на трусливого, бездарного и нерешительного воина.
"Октавиана нельзя назвать даже полководцем, - думал Антоний. - Если бы не способности его друга Агриппы и не блеск имени Юлия Цезаря, переходящий на него как на сына, никто в Риме не дал бы за него и потертого асса. Октавиан злобен, коварен, жесток. Это нравственный урод".
Двигаясь стремительно к Филиппам, Антоний обдумал, как действовать. Единственным опасным противником, с которым приходилось считаться, был Кассий; смелый, умный, решительный и хитрый, он стоил нескольких Октавианов; легионы Кассия, по сведениям, полученным от разведок, были так же недисциплинированны, как войска Брута и Антония, но могли устоять против натиска и верили своему вождю. Кассий пользовался большим авторитетом, он был надеждой легионов, как будто победа над врагом всецело зависела от него.
"Если Кассия устранить, - думал Антоний, - его легионы не устоят. Воля и власть вождя держат души людей как бы в кулаке, руководят ими, и стоит только разжаться кулаку, как души, лишенные руководства, рассыплются, точно осенние листья. А тогда останется только вымести листья и сжечь их".
Думал.
"Кассий мертв - победа обеспечена, Кассий жив - темная неизвестность, может быть - поражение. Кому готовит Фатум победу? Как бы там ни было - перехитрю
Фатум".
Кликнул Эроса. Вольноотпущенник подъехал к нему на низенькой лошадке и хотел спешиться, но Антоний удержал его.
- Поедем вперед, - шепнул он. - Важное дело. Если ты выполнишь его, клянусь земным и подземным Олимпом, ты получишь такую награду, о какой не мечтал ни один вольноотпущенник во всем мире. Ты станешь, Эрос, квиритом, а Халидония - римской гражданкой; богатство, почет и всеобщее уважение…
Долго говорил Антоний. Эрос с бьющимся сердцем и пылающими щеками слушал его, затаив дыхание.
- Господин мой, - вымолвил он, когда поток обещаний иссяк, - приказывай, все будет сделано.
- Знаешь Пиндара?
- Ты говоришь о вольноотпущеннике Кассия? Это псрный человек…
- Как долго он служит своему господину?
- Он начал служить ему во время неудачного похода Красса против парфов.
- Ты не ошибаешься, Эрос?
- Нет, господин мой! Пиндар мне рассказывал о тяжелых временах в Парфии и плакал, вспоминая смерть Красса…
Антоний молчал, обдумывая, чем соблазнить Пиндара.
- Ты должен знать его слабости* - говорил он. - Найди его Ахиллесову пяту, чтобы можно было попасть в нее без промаха. Мне нужно, Эрос, иметь Пиндара; он должен стать исполнителем моей воли.
- Пиндар, господин мой, корыстолюбив; он любит золото…