* * *
Когда слух об убийстве Павла дошел до Марии Федоровны, она выбежала из своих покоев, не владея собой от гнева и отчаяния, и явилась перед заговорщиками. Ее крики разносились по всем коридорам. Заметив гренадеров, она несколько раз повторила им: "Итак, нет больше императора, он пал жертвой изменников. Теперь я - ваша императрица, я одна ваша законная государыня, защищайте меня, идите за мной!" Беннигсен и Пален с большим трудом, силой увели Марию Федоровну в ее комнаты, но она снова пыталась выбежать в коридор, решившись захватить власть и отомстить за убийство мужа. Но императрица Мария ни наружностью, ни характером не была способна возбудить в окружающих энтузиазм или безотчетную преданность. Ее многократные призывы к солдатам не произвели никакого впечатления. Может быть, этому способствовал и немецкий акцент, сохранившийся у нее в русской речи. Часовые скрестили оружие, и императрица отошла от двери.
Адам Чарторижский писал: "Я никогда ничего не слышал о первом свидании матери и сына после совершенного преступления. Что говорили они друг другу? Какие могли они дать объяснения по поводу того, что произошло? Позже они поняли и оправдали друг друга, но в эти первые страшные минуты император Александр, уничтоженный угрызениями совести и отчаянием, казалось, был не в состоянии произнести ни одного слова или о чем бы то ни было думать. С другой стороны, императрица, его мать, была в исступлении от горя и злобы, лишавших ее всякого чувства меры и способности рассуждать.
Из членов императорской фамилии среди ужасного беспорядка и смятения, царивших в эту ночь во дворце, только одна молодая императрица, по словам всех, сохранила присутствие духа. Император Александр часто говорил об этом. Она не оставляла его всю ночь и отходила от него лишь на минуту, чтобы успокоить свекровь, удержать ее в ее комнатах, уговорить ее прекратить свои вспышки, которые могли стать опасными, когда заговорщики, опьяненные успехом и знавшие, как они должны опасаться ее мести, являлись хозяевами во дворце. Одним словом, в эту ночь только императрица Елизавета сохранила самообладание и проявила моральную силу, которую все признали. Она явилась тогда посредницей между мужем, свекровью и заговорщиками и старалась примирить одних и утешить других…"
Вместе с Марией Федоровной страшно горевала еще и Нелидова.
Узнав об убийстве Павла, она враз поседела, и, как уверяли видевшие ее в эти дни, ее лицо покрылось морщинами и превратилось из бело-розового в желтовато-свинцовое. До самой кончины Марии Федоровны, последовавшей в 1828 году, Нелидова сохраняла со вдовствующей императрицей наилучшие отношения. После же ее смерти продолжала жить в Смольном до конца своих дней. Она скончалась 2 января 1839 года на восемьдесят третьем году жизни.
* * *
Проделав за короткое время большую работу в области политики внутренней и в области политики внешней, Александр одновременно подготовился и к акту коронации. Остановившись на трое суток в загородном Петровском дворце, Александр и Елизавета Алексеевна 8 сентября торжественно въехали в Первопрестольную. 9 сентября Александр отправился верхом на коне на прогулку. Как только он появился на Тверской, москвичи кинулись к нему, осыпая поцелуями сапоги и стремена его коня.
Пятнадцатого сентября, в воскресенье, в Успенском соборе митрополит Платон возложил императорскую корону на голову Александра.
Почти все, кто сопровождал нового императора в его поездке в Москву, единодушно отмечали, что ни разу не видели его радостным, а тем более смеющимся. Он был постоянно задумчив, почти всегда печален и улыбаться заставлял себя чаще всего из-за обстоятельств дворцового этикета.
Мысли об убитом отце не оставляли Александра ни на минуту, ибо в Москве, где он был с ним совсем недавно, все напоминало ему о Павле. И уж буквально каждый момент коронационных торжеств, каждый шаг по Кремлю, точно по тому же маршруту, по какому за четыре года перед тем шел он вместе с покойным отцом, вызывали в памяти предыдущую коронацию. Раскаяние и благочестивые добрые намерения выразились и в издании в эти же дни указов о пересмотре старых уголовных дел, об отмене пытки, о широкой амнистии и щедрой благотворительности.
Новелла 7
Сердечные истории августейших братьев
Теперь же следует рассказать и об одном внутрисемейном деле императорской фамилии, получившем в то время довольно громкий общественный резонанс.
А. М. Тургенев писал: "Связавшись с непотребною княжною Четвертинской (имеется в виду Жанетта Антоновна Святополк-Четвертинская), Константин вознамерился прогнать от себя законную супругу свою, великую княгиню Анну Федоровну, урожденную принцессу Саксен-Кобургскую. Великая княгиня была беременна, а Константин, предавшись пьянству и разврату, невероятно и невозможно выразить какие причинял ей оскорбления! Великая княгиня не только не жаловалась, но терпела все с кротостию. Даже единственный друг ее, императрица Елизавета, не все ведала, что великая княгиня претерпевала. Глупая вдовствующая императрица Мария не терпела великой княгини по какой-то наследственной вражде дома Вюртембергского с домом Кобургским". Далее Тургенев сообщает, что близкий друг и собутыльник Константина штаб-ротмистр Кавалергардского полка Иван Лонгинович Линев согласился за деньги оклеветать жену Константина, "сознавшись" в любовной связи с ней, чего на самом деле не было.
"Глупая вдовствующая императрица Мария раскричалась, не хотела видеть великую княгиню. На третий день гнуснейшей клеветы развратнейшего чудовища Константина прекрасная, кроткая, любезная великая княгиня Анна Федоровна навсегда оставила Россию! Презреннейший Линев, получив отставку, поехал в чужие края, чтобы показать, что Анна Федоровна, будучи страстно влюблена в него, требовала, чтобы он находился при ней… В России все были уверены, что Линев - любовник Анны Федоровны, но ничего нет несправедливее в мире этой клеветы".
Дело кончилось тем, что великая княгиня Анна Федоровна уехала к своим родителям и только через девятнадцать лет, в 1820 году, дала развод Константину.
После отъезда жены Константин пустился "во вся тяжкия", не брезгуя даже откровенной сексуальной уголовщиной.
А. М. Тургенев записал и то, что тщательно скрывалось от посторонних ушей и глаз, назвав этот фрагмент своих воспоминаний "Эпизод с госпожою Арауж". Развратнейший и вечно пьяный Константин набрал себе в адъютанты развратнейших, бессовестнейших и бесчестнейших людей - Н. А. Чичерина, Олсуфьева, Нефедьева, А. С. Шульгина, К. Ф. Баура и Янковича-Демареева. Им на глаза попала молодая красивая вдова банкира Араужа, мать двоих малолетних дочерей, женщина скромная и богобоязненная. Адъютант Константина Баур знал госпожу Арауж с детства и на правах близкого знакомого часто бывал в доме ее родителей. О красавице вдове узнал Константин и стал домогаться близости с нею, но Арауж решительно отказала великому князю. Тогда Константин поклялся, что все равно добьется своего во что бы то ни стало.
Константин послал в дом Арауж карету и велел слуге сказать, что ее просит заехать в Зимний дворец живущий там друг ее Баур, к тому же заболевший. Арауж поверила и поехала во дворец. Однако ее привели не к Бауру, а к Константину, окруженному толпой пьяных офицеров. Баура среди них не было.
"Благопристойность, - пишет А. М. Тургенев, - не дозволяет пересказать, что изверги, начиная с великого князя, с ней делали! До того даже, что когда Арауж от насилия, ей сделанного двадцатью или более людей, лишилась жизни, изверги, а именно Шульгин и Чичерин, еще продолжали действие! Бездыханное тело Арауж с переломанными суставами в руках и ногах было привезено в дом ее матери и брошено в прихожей комнате".
Только из-за того, что Арауж, как и ее покойный муж, были прусскими подданными, по требованию прусского посланника было начато следствие.
Во главе комиссии был поставлен Д. А. Гурьев, в комиссия, дав заключение, что Арауж умерла, объяснила это эпилептическим припадком, во время которого она и поломала себе руки и ноги. Такое заключение обошлось Константину в двадцать тысяч рублей.
К сказанному следует добавить, что в это время Константин, по словам А. М. Тургенева, болел плохо залеченным сифилисом, но это не останавливало светских дам, которые искали близости с ним.
Камергер П. Н. Нарышкин угодливо предлагал Константину и собственную жену, и ее родную сестру, ожидая, когда великий князь выпустит из спальни одну из них и тотчас же призовет другую.
В отличие от Александра Константин, активно участвовавший в заговоре, угрызений совести из-за смерти отца не испытывал и от душевных переживаний был совершенно избавлен. Правда, после смерти госпожи Арауж безобразные оргии и кутежи несколько приутихли, но в основе своей Константин оставался прежним - убежденным в безнаказанности, разнузданным развратником, кутилой и хамом.
Даже если А. М. Тургенев что-то и преувеличил, то все равно эта история делает Константина Павловича самым мерзким из всей династии Романовых.