- Ох, Савва Тимофеевич! - снова вступил в разговор Ключевский. - Я так вам скажу. Богатые вредны не тем, что они богаты, а тем, что заставляют бедных чувствовать свою бедность. И хоть от уничтожения богатых бедные не сделаются богаче, но станут чувствовать себя менее бедными. И это - вопрос не политической экономии, а народной психологии.
- Ну, да. Для всеобщего равенства легче добротный соседский дом спалить, чем себе такой же отстроить, - хмуро пробурчал Савва.
- Я прошу прощения за свою болтовню, - сказал Ключевский, устраиваясь поудобнее. - Все, знаете ли, в городе сижу, а как на природу выезжаю - сразу хмелею! У меня, господа, знаете ли, два личных врага, близких моему лицу и не дающих мне покоя: это мой нос, который постоянно болеет, и мой язык, который постоянно говорит, - снова залился он заразительным детским смехом, вытирая кулаком враз выступившие слезы.
Морозов неуверенно улыбнулся, но потом, глядя на развеселившегося Василия Осиповича, тоже рассмеялся. Вслед за братом начал подхихикивать и Сергей.
Переехали Малую Истру, преодолели крутой подъем, свернули перед церковью направо и остановились у крыльца дома с колоннами.
- Я смотрю, у вас обновление? - повернулся Ключевский к Савве.
- Да вот, соединили главный дом с флигелем, мебель обновили. Хорошо получилось, Зина довольна, - пояснил Морозов, недоуменно оглядываясь по сторонам и высматривая встречающих.
- С самого утра ждали, - смущенно попытался объяснить Сергей, первым выходя из экипажа.
Они поднялись на просторную высокую террасу, с круглым столом посередине, украшенным вазой с цветами, и накрытым к приему гостей. Ключевский подошел к чугунным витым перилам.
- Красота тут у вас! Простор какой! Так бы сидел на терраске, да смотрел, смотрел…
- А вот, если выше подняться, - показал Савва на второй этаж, - вид еще чудеснее!
- Папочка приехал! Папочка приехал! - в распахнутую двустворчатую дверь выскочили дети, облепив отца. Нарядная Маша, первой добежавшая до Саввы, была подхвачена на руки.
- А я уж думала ты совсем не приедешь, - девочка крепко обняла отца за шею.
Следом на террасе появилась Зинаида Григорьевна в белом кружевном наряде, подошла к Савве и сдержанно прикоснулась губами к его щеке.
- Прошу к столу! Мы уж заждались! - обратилась она к гостям, бросив укоризненный взгляд на Савву, который не предупредил о приезде Василия Осиповича.
Гости, оживленно переговариваясь, устроились за столом. Детишки с двух сторон рядом с Саввой, Зинаида - между Василием Осиповичем и Сергеем. Савва придвинул к себе увитую фарфоровыми розами белую чашу-холодильницу, приподнял крышку за искусно сделанную фарфоровую клубничку, взял несколько прохладных ягод и, бросив хитрый взгляд на детей, быстро положил ягоды в рот.
- Пап, и нам дай! - громко шепнул Тимофей, с восторгом наблюдавший за шалостями отца.
Савва приподнял было крышку, но Зинаида неодобрительно кашлянула и дети замерли.
- Так вот, Василий Осипович, - будто продолжая начатый разговор, весело пояснил Савва, продолжая держать снятую крышку. - Обратите внимание на это чудо мейсеновского фарфора. Вот сюда, на дно, помещаются кусочки льда, затем они прикрываются вот такой то-онкой крышкой в мелкую дырочку, как решето, а сверху кладутся фрукты, которые… - извлек несколько покрытых влажной испариной ягод, - так приятно есть прохладными, - протянул ягоды детям, - в жаркий летний день.
- Как ребенок, право! - Зинаида неодобрительно покачала головой.
Прислуга внесла блюда с румяными, ароматными пирогами и сластями, и проголодавшиеся в дороге гости с удовольствием приступили к еде.
"Счастливый отец, - размышлял Ключевский, украдкой наблюдая за Саввой, который с заговорщицким видом о чем-то перешептывался с детьми. У Маши на коленях уже лежал пушистый белый котенок, преподнесенный отцом в корзинке с розовым атласным бантом. - Наверное, Савва прав, детей надо баловать, когда есть возможность. Ведь никто не знает, что их ждет в будущем".
- Хорошая у вас работа, Василий Осипович! - прервал его размышления Сергей, бросив взгляд на молчаливую Зинаиду, грустно наблюдавшую за Саввой. - Преподавать историю, быть знаменитым профессором Московского Университета. История ведь как учительница, которая…
- История, любезнейший Сергей Тимофеевич, - прервал его Ключевский, отложив в сторону пирожок с капустой, - скорее не учительница, а надзирательница, наставница жизни, по-латыни. История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков. Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий.
- А мы, пожалуй, пойдем купаться! - Савва под восторженные крики детей поднялся из-за стола и вопросительно взглянул на Ключевского. Тот едва заметно кивнул головой.
- Конечно, Савва Тимофеевич. Только уж меня увольте. Если я на берегу вашей речки разденусь - вся рыба непременно передохнет. Не эстетическое, прямо скажем, это зрелище. Так что вы вот сами - с молодежью.
Все рассмеялись. Даже Зинаида улыбнулась.
Мудрый старик все прекрасно понимал. Потому и каламбурил, пытаясь отвлечь Савву и Зинаиду от их мыслей.
Савва зашел в дом и через минуту вернулся с полотенцами в руках. С криками "Ура!" дети вприпрыжку побежали вслед за ним вниз к реке. Сергей, в огромной белой шляпе, смешно размахивая руками, едва поспевал за ними.
- Какое уж там купание, - пожала плечами Зинаида Григорьевна, обращаясь к Ключевскому, - воды по колено и то не будет. Баловство одно.
- Так и пусть балуются, Зинаида Григорьевна! - улыбнулся Ключевский и потянулся за куском яблочного пирога. - Прекрасно у вас здесь! А храм рядом с домом, что-то я запамятовал?
- Покрова Богородицы называется. А со второго этажа купола Нового Иерусалима видны. Да-а…святое место!
- Коли мне память не изменяет, - Ключевский смахнул крошки с лацкана пиджака, - Новый Иерусалим патриарх Никон в семнадцатом веке строил не как земной Третий Рим или Византийскую Софию, а как место пришествия "паки грядущего со Славой Судьи живым и мертвым", ожидая "схождения небес на землю", - процитировал он. - Потому и иконы Страшного Суда в храме писаны были.
- У меня там, по-правде сказать, есть любимая икона - "Троеручница", - оживилась Зинаида, - в том же семнадцатом веке из Афонского монастыря присланная. Правда, Савве, - вздохнула, - другая по душе - "Христос в темнице". Там Христос изображен в цепях, с огромной гирей на ногах… Впрочем, Савва не часто туда ходит. Василий Осипович, вот вы умный человек, скажите, как вы к актерам относитесь? - неожиданно с плохо скрытой болью в голосе спросила она, пристально глядя на собеседника.
- К актерам? - Ключевский сосредоточенно нахмурился. - Что ж… По-моему, несчастные они люди…
Зинаида встрепенулась.
- Ведь по сути как получается, голубушка: люди играют в реальность, а актеры играют в жизнь. - Он задумчиво помолчал. - И проживают на сцене чужие жизни. Однако же, играя других, они отвыкают быть самими собой.
- И порой уж и не поймешь, где у них правда, а где чью-то роль играют, - оживившись, согласно закивала Зинаида.
- Я так полагаю, что искусство - это суррогат жизни, - задумчиво сказал Ключевский. - Вроде и похоже на жизнь, а реального вкуса нет. Только привкус.
- Как вы сказали? - Зинаида с изумлением посмотрела на гостя. - Суррогат? А книги? Как же книги? Иной раз читаешь какого-нибудь романиста, и думаешь, экий тонкий психолог!
- Ну, да, - Ключевский приподнял крышку холодильницы и подхватил клубничку, - романистов часто называют психологами. Только у них разные дела. Романист, изображая чужие души, часто рисует свою, а психолог, наблюдая свою душу, думает, что видит чужие. - Он положил ягоду в рот. - Один похож на человека, который видит во сне самого себя, другой - на человека, который подслушивает шум в чужих ушах, - заулыбался он, похоже, довольный собственным высказыванием.
Со стороны реки донесся смех Саввы и восторженный визг детей. Зинаида поморщилась.
Ключевский участливо посмотрел на хозяйку.
- Да вы не переживайте, голубушка. Все у вас образуется…
Зинаида, вскинула на него увлажнившиеся глаза и, поспешно поднявшись из-за стола, вошла в дом. Василий Осипович, проводив ее взглядом, встал и подошел к перилам.
"Странно, что я никогда не задумывался, во что превращается любовь, когда она умирает? Может быть, в обледеневший огонь…"