Это была забастовка, в которой люди отстаивали своё право не есть то, что им не нравится.
Для царского военного чиновника это звучало нестерпимой дерзостью.
- В Порт-Артуре люди собачину ели, а теперь и говядина стала плоха, - возмутился командир "Потёмкина" Голиков, когда ему донесли о происшедшем.
Гремит барабан, созывающий матросов на шканцы. Голиков становится на кнехт. Его речь коротка:
- Знаете ли вы, чем карается бунт на военном корабле? Видите эту рею? Все будете висеть на ней. Не бунтуйте и ешьте борщ. Кто согласен повиноваться, переходи направо.
Только двенадцать человек выполнили приказание командира... Было тихо.
- Я запечатаю борщ в бутылки и передам дело на рассмотрение командующего флотом. А вы расходитесь, - приказал Голиков.
Старший офицер Гиляровский решил действовать смелее.
- Стой! - крикнул он начавшей расходиться команде. - Боцман, караул наверх! - Потом обратился к команде: - Кто хочет есть борщ, - переходи направо.
Караул уже стоял с заряженными винтовками. Вакуленчук первым перешёл направо. Он не хотел доводить дело до столкновения. За ним последовали организованные матросы. Они увлекли колеблющихся. Ряды дрогнули. Стиснув от злобы кулаки, последовал за всеми и Матюшенко. Провокация Гиляровского не удалась. Выдержка Вакуленчука победила.
Но это не входило в планы начальства. Гиляровский надеялся проучить матросов и навсегда отбить у них охоту бунтовать. Он был слишком туп, чтобы понять, что стоит на пороховом погребе, готовом взорваться. Он бросился вперёд и загородил дорогу группе в несколько десятков матросов.
- Стой! - заорал он. - Эти не хотят есть борщ. Боцман, брезент!
Люди вздрогнули. Они хорошо понимали, что брезент - это гроб моряка. Когда людей здесь расстреливают, их покрывают брезентом.
Команда сбилась в кучу.
- Караул, к стрельбе готовься. По людям, стоящим под брезентом, огонь! Пли!
Караул стоял неподвижно. Точно прилипли к паркету палубы приклады винтовок.
- Бунт?! - завопил Гиляровский. - Я вам покажу бунтовать!
Он бросился к ближайшему караульному и выхватил у него винтовку.
- Ребята, хватай винтовки! Что на них смотреть! - крикнул Вакуленчук.
Он понял, что время отсрочек прошло.
Словно ток пробежал по людям. Матросы, как по команде, бросились в батарейную палубу.
В один момент исчез строгий порядок военного корабля. С батарей неслись победные крики: "Долой самодержавие!", "Ура! Бей драконов!" На орудийных башнях появились вооружённые матросы. Где-то начали стрелять. Только на шканцах было спокойно; тут стояли бледные и растерянные офицеры.
- Бунт?! Я вам покажу, мерзавцы! - рычал Гиляровский. Он взял на прицел узкий проход с батарейной палубы на шканцы.
К проходу бежали матросы. Вакуленчук видел это.
- Он их перестреляет, как куропаток! - крикнул Вакуленчук.
Стремительным рывком он бросился к Гиляровскому. Схватив за ствол винтовку, он пытался вырвать её из рук офицера.
Началась борьба. Дуло винтовки упиралось в грудь Вакуленчука. Теперь все его усилия были направлены к тому, чтобы помешать руке Гиляровского добраться до курка. Металлический ствол выскальзывал из рук. Наконец ему удалось второй рукой добраться до приклада. Сильным движением он попытался вырвать винтовку из рук Гиляровского. Но в этот же момент рука Гиляровского нащупала курок. Спешивший на помощь Матюшенко прибежал слишком поздно: раздался выстрел - и Вакуленчук упал.
Гиляровский стоял у самого борта корабля. Матюшенко выстрелил. Гиляровский зашатался, потерял равновесие и полетел в воду.
- Я тебе дам, - грозил он Матюшенко, уже барахтаясь в воде. - Ты у меня будешь знать, как команду бунтовать! Я тебя знаю... Я тебя запишу... Я тебя...
Несмотря на весь драматизм положения, наблюдавшие эту сцену матросы не могли удержаться от смеха.
Битва за броненосец между тем продолжалась. Храбрые бились, трусы прятались, бежали и погибали.
Лейтенант Тон метнулся в низовые отсеки корабля.
Комендор Иван Задорожный читал инструкцию "Централки" об охране пороховых камер и клапанов затопления корабля. И теперь, заметив движение своего непосредственного начальника, он вспомнил о ней. Задорожный не мог, конечно, угадать точно намерений лейтенанта Тона, но он хорошо изучил своего начальника.
Это был один из самых высокомерных офицеров флота. В своих отношениях с матросами он не занимался рукоприкладством - не из уважения, а из презрения к матросам. Если надобно было наказать подчинённого, он приказывал боцману: "Набей ему морду".
"Этот на всё способен", - подумал Задорожный, увидев, как лейтенант Тон скрылся в люке, который вёл в трюмные отделения корабля.
Задорожный мигнул своему приятелю, социал-демократу Мартьянову, и оба матроса кинулись вдогонку за офицером.
Тон был неплохим спортсменом: он спускался, прыгая через три-четыре ступеньки. Винтовки стесняли движения матросов по узким корабельным трапам. Тон заметно опережал их. Задорожный видел, что догнать Тона невозможно, а стрелять на ходу при таком быстром беге - значило идти на верный промах.
На одном повороте лестницы Тон свернул. Задорожный мгновенно догадался: "Он хочет взорвать крюйт-камеру". Крюйт-камера - это носовая пороховая камера. Она отделена бронированными перегородками от остальных отсеков корабля. Если её взорвать, корабль может сохранить свою плавучесть, но потеряет ход вследствие повреждений носовой части корабля с его важными механизмами. Задорожный в качестве комендора часто ходил в крюйт-камеру. Он знал путь к ней более короткий, чем тот, который избрал Тон. Задорожный и Мартьянов свернули на запасные трапы. Теперь они неслись по винтовым лесенкам. Ступеньки были узкие, повороты крутые. Редкие и маломощные дежурные лампочки едва освещали этот путь. Если Тон добежит раньше их, они оба погибнут от взрыва. Каждый прыжок приближал их, быть может, к роковой развязке. Но не о том думали эти матросы. Им надо было спасти броненосец. Теперь уже революционный броненосец.
На двери пороховой камеры висел тяжёлый замок. Значит, матросы добежали первыми. Отдышавшись, они стали на вахту. Посмотрели друг на друга, улыбнулись.
Задорожный, хорошо знакомый с помещением, выключил свет. Стало темно. Освещённым остался только тот узкий коридор, по которому должен был подойти Тон. Матросы стояли в тени. Тон чуть не наткнулся на их вытянутые штыки...
Как только раздались первые выстрелы, командир Голиков удрал в свою каюту. Там же укрылись прапорщики Левенцов и Алексеев. Оба эти офицера несколько минут назад по приказу Голикова переписывали матросов, задержанных Гиляровским для расстрела. Теперь они опасались, и не без основания, гнева матросов. Все трое стали раздеваться. Они решили плыть к миноносцу. Левенцов был самым молодым и самым худым. Ему удалось протиснуться через иллюминатор и выброситься в море. Его прыжок заметил матрос Сыров. Он выстрелил в Левенцова, как только тот всплыл на поверхность поды.
Голиков разделся почти вслед за Левенцовым, но его толстое тело застряло в иллюминаторе. Алексееву пришлось вытаскивать его обратно за ноги. Левенцов был убит у них на глазах. Пропала охота следовать его примеру; оба офицера стали одеваться.
- Старый дурак, - не переставал причитать Голиков, - что я наделал, старый дурак.
Он сильно перетрусил. Вдруг его осенила догадка: взорвать крюйт-камеру и бунт сам собой прекратится.
Он приказал Алексееву достать в сейфе запасной ключ от крюйт-камеры и взорвать её.
Взрыв пороховой камеры - дело рискованное: недолго и самому погибнуть. Вздохнув, Алексеев направился исполнять приказ. В каком-то коридоре он встретил лейтенанта Тона и Задорожного. Тон шёл впереди, а Задорожный с примкнутым штыком позади. Тон успел шепнуть ему по-французски, что крюйт-камера охраняется часовым. Теперь Алексеев мог доложить Голикову о невозможности исполнить его приказ. Он не нарушил присяги, ему не придётся рисковать жизнью, а на случай победы матросов он "чист" перед ними. Ему положительно везло.
Во время стоянки броненосца на Тендре некоторые его машины были разобраны для чистки. Это было опасно для дела восставших. "Централка" всегда указывала на подвижность кораблей как на залог победы восставшего флота. Ещё в Севастополе Вакуленчук и Денисенко распределили между собой обязанности на "Потёмкине" в дни восстания флота. Вакуленчук будет подавлять сопротивление офицеров, Денисенко захватит машины корабля. Вакуленчук выбыл из строя. Он был лучшим другом Степана Денисенко. Степану хотелось побежать на помощь упавшему другу, но он помнил завет Вакуленчука: "Береги машины, Степан". И, подавляя душевную муку, Денисенко спустился в машинное отделение. Наверху гремели. выстрелы, а внизу монтировались машины, в кочегарке запылали котлы.
Денисенко донесли, что в кочегарку прошёл старший механик "Потёмкина", инженер Цветков.