Марк был поражен, когда, посетив с товарищами мастерскую, сразу признал в свежеслепленной фигурке свое собственное изображение. Лохматый Киджи тыкал пальцем то в нее, то в Марка и клялся всеми святыми, что из Яна выйдет самый великий скульптор во Флоренции; Ян, еще не вполне привыкший к неистовому во всем новому другу, смущенно улыбался.
В мастерской показались двое новых лиц и Киджи, стоявший с тяжелым молотком в волосатой руке, с засученными рукавами, поспешил к ним на встречу. Оба были в траурных плащах, в густо-пурпурных и белых шапочках; из-под плащей чернели концы шпаг. Лица у обоих посетителей были надменные; особенно неприятное было у пожилого с длинными ушами, оттопыренными, как у летучей мыши, и бритыми, обвислыми щеками и веками; из-под них глядели полузакрытые, тусклые, мертвые глаза.
Пришедшие едва прикоснулись кончиками пальцев к головным уборам.
- Ну, как идут у вас дела, мой милый художник?.. - феррарским говором осведомился старший. - Готов ли мой заказ?
- Вчера кончил, синьор!.. - ответил Киджи.
Он сделал несколько шагов по направлению к чему-то большому, бесформенному, наглухо закутанному холщовым покрывалом и разом скинул его. Среди мастерской забелела сидящая в кресле мраморная молодая женщина с молитвенно устремленными вверх глазами.
Несколько минут все молча смотрели на статую.
- Похожа… - проронил старший. - Удачно!.. Сколько же я вам должен за нее?
- Мы условились в ста золотых флоринах!.. - сказал Киджи.
- Разве?.. А мне помнится, в пятидесяти?
Киджи насупил кусты бровей.
- Синьору изменяет память!.. - возразил он. - Речь шла о сотне золотых- ни больше, ни меньше!
- О пятидесяти!.. - упорно и выразительно повторил пожилой. - Флорентийцы любят запрашивать!
- А феррарцы любят скупиться!
- Мы не скупимся, а зря денег не бросаем! Такую уйму золота вам платить еще рано; советую отдать за пятьдесят - ведь никто другой этой статуи не купит!
Смуглое лицо Киджи посерело.
- Когда так, то не купите ее и вы!.. - грубо произнес он.
- За это я вам ручаюсь!
- Напрасно! Через месяц или два сами придете предлагать ее… не сомневайтесь!.. - с усмешкой ответил феррарец.
- Что?!.. - вдруг заорал Киджи и схватил с глыбы положенный им каменотесный молоток. - Ты, свиной окорок, думаешь, что я когда-нибудь буду с моей статуей напрашиваться? Тебе достанется она? - Он размахнулся и, не успели окружавшие удержать его, грянул статую по голове; она разлетелась на куски.
- Получай, получай ее, на!!.. - бешено кричал художник, круша статую. - А теперь вон, к чертовой бабушке, поганое рыло, пока я не сделал фрикасе из твоих свинячьих ушей!
Мартин и Адольф ухватили взбешенного художника под руки.
Феррарцы вытащили шпаги.
Из мастерской с молотами в руках бежали помощники и с угрожающим видом столпились против прижавшихся к стене заказчиков.
- Уходите, синьоры, вас никто не тронет! Но впредь помните лучше свои слова!.. - сказал Кастро, успокаивая приятеля.
Феррарцы воспользовались минутой и удалились; поток ругательств Киджи провожал их.
- Вот дьявол!!.. - бледный от негодования, проговорил младший, садясь на великолепного буланого коня.
- Я ему покажу, как разбивать статую моей жены!.. - злобно пообещал другой и оба всадника, сопровождаемые четырьмя слугами, звонко поскакали в глубь города.
На другой день мастерскую посетил Карнаро со своими учениками.
Осколки статуи были убраны, но Киджи, бушевавший всю ночь в траттории после истории с феррарцами, был мрачен как туча, поматывал по-козлиному бородой и, молча и не глядя ни на кого, свирепо громил мрамор для нового саркофага.
Карнаро внимательно всматривался в работы художников и Яна, затем поблагодарил любезного Кастро, все время сопровождавшего его, и вышел на улицу.
Марк сейчас же забросал Карнаро вопросами.
- Ян очень талантлив!.. - ответил художник. - Но подражать своим учителям он не должен!
- Почему? Разве они плохи?
- Нет… И в них имеется огонек! Но все искусства теперь в глубочайшем упадке! Вам разве не бросалось до сих пор в глаза, что всюду одичали даже дворцы, что изображения людей стали гораздо уродливей их самих; тысячу лет назад все было наоборот! Значит, надо учиться у древних, а не у современников. А мы пережигаем мраморные статуи на известь!..
- Это правда!.. - произнес чей-то голос. - Совсем недавно у нас в Пизе до тысячи языческих статуй были разбиты монахами!
- Где же надо учиться скульпторам? - спросил Марк.
- Только в Риме!.. - сказал Карнаро. - Он и мертвый велик!
Городские ворота незаметно остались позади и ученики и учитель очутились в поле. Хлеб был уже давно сжат и свезен; далеко, далеко простиралось желтое жнивье. Карнаро свернул прямиком в сторону и почти сейчас же открылся неглубокий овраг с одиноким черным камнем на дне - креслом философа; все тесно - кто сидя, кто лежа - расположились перед ним полукругом.
- Учитель… - сказал один из учеников. - Вы обещали побеседовать с нами о пути к истинному знанию?..
- Да!.. - ответил Карнаро. - Но прежде, чем говорить о знаниях, надо упомянуть о заблуждениях. Мы живем среди дремучего леса из них; они выросли из нас самих и потому мы их не замечаем. Начну с главнейшего заблуждения человека - будто бы он царь вселенной и будто все в мире создано и предназначено для него. Это гордый самообман! Человек - песчинка на берегу моря и только! Вот первое, что вы все должны понять и усвоить! Тогда перед вами сама собой откроется вторая ступенька познания - что человек может гордиться только своими делами, а никак не тем, что он ходит на двух ногах и может одевать их в сукно и бархат! Я вас зову к неверию…
- Как?!. - с испугом воскликнул голос. - Не верить в Бога?!.
- Божественных начал я не касаюсь, они превыше нас и наших знаний!.. - возразил Карнаро. - Я зову вас не верить не в Божье слово, а в человеческое; не верить ничему, что вышло и выходит из-под калама и из головы человека! Пусть это будет сам великий Птоломей или блаженный Августин - не верьте им на слово, а рассуждайте сами. И если ум ваш согласится с ними - принимайте их положения, нет - отрицайте и ищите дальше. Есть вопросы никем не разрешимые и не потому, что они мудры, а потому, что они глупы. К сожалению, этого не видят и сотни людей ломают головы над ерундой вроде того - почему Ева была сотворена из ребра Адама? Решений может быть несколько тысяч. И если я решу так - "потому, что накануне шел дождь", то этот ответ будет нисколько не глупее всех остальных!..
Среди напряженно слушавших учеников раздался смешок.
- Значит, прежде чем рассуждать, оцените - стоит ли дело труда или нет? Не занимайтесь Сизифовым трудом; высоко цените слово - это крылья, возносящие вас к солнцу вечного, истинного! Помните глубочайшее откровение святого апостола Иоанна - "в начале бе слово и слово бе Бог и Бог бе слово…"
ГЛАВА XXXII
Беседа Карнаро, шедшая так вразрез с веком, произвела глубокое впечатление на Марка и Мартина. Впервые услыхали они не только о возможности сомнений в установившихся авторитетах, но даже о необходимости проверки их. Привыкшему к безусловной вере во все написанное, Марку эта смелая речь казалась жуткой и несколько кощунственной; упорный и прямой Мартин, склонный к сомнению и проверке всего умом, а не сердцем, как Марк, ощущал радость, взыгравшую у него в душе.
Толпа слушателей философа, войдя в город, рассыпалась по разным направлениям и Марк и Мартин оказались вдвоем у древней широкой и низкой баптистерии Св. Джиованни, патрона Флоренции, в которой на Пасхе, сразу в один день, крестили всех детей, родившихся в течение года.
Неподалеку от входа в нее толпились несколько десятков прохожих; на свободном пространстве между ними четверо человек дрались на шпагах; два цветных и два черных плаща валялись на земле неподалеку от них; бой кипел горячий и не прошло и минуты, как вскрикнул и повалился один из бойцов; за ним навзничь опрокинулся другой; владельцы цветных плащей накинули их на свои плечи, вытерли шпаги и, не торопясь, стали удаляться с площади. Их никто не преследовал.
Часть зрителей бросилась помогать упавшим, другие, стоя в стороне, толковали о причине ссоры и обсуждали качество ударов.
Один из бойцов был убит, второй ранен в живот и по одежде его медленно текла кровь.
- Я знаю, почему я ранен!.. - слабеющим голосом проговорил он. - Вчера я поел скоромного!..
В тот же день вернулся Луиджи, исчезавший куда-то по своим делам, и в числе новостей привез весть, что из Болоньи, с паломниками из местной знати, отправился с семьей в Рим и рыцарь Готье - там должна была состояться свадьба Габриэль.
Ян, при котором в траттории сообщили это, изменился в лице; веселое и бодрое настроение, державшееся у него все последние дни, разом исчезло. Он посидел немного с собравшимися товарищами, затем отговорился головной болью и удалился.
Луиджи сообразил, что не следовало говорить при Яне о Габриэль, и хлопнул себя по лбу.
- Осел я!.. - воскликнул он.
- Неужели, синьор?.. - серьезно спросил при общем смехе Киджи. - Как, значит, мы в вас ошиблись!
На другой день Ян показался в мастерской на несколько минут и исчез неизвестно куда. На третий он не пришел совершенно. Луиджи отправился на разведку и наконец разыскал его в одном из погребков мертвенно пьяным. К вечеру он протрезвился и мрачный, с измятым лицом, лежал на постели и молча слушал ругательства, которыми осыпал его неаполитанец.
- Завтра я ухожу… - вдруг проговорил Ян.
- Куда?.. - изумился Луиджи.
- В Рим.