Путники свернули к монастырю и по каменистым осыпям, сменившим дорогу, стали пробираться на огонек, приветливо мигавший из тьмы. Вскоре вырисовалась башня; на ней, высоко над проездом, горел фонарь-маяк для путешественников.
Карнаро постучал в ворота; послышались торопливые шаги и чей-то возбужденный голос спросил: "Кто там?"
- Карнаро… - отозвался философ. - Свои!..
- А скажите: "Во имя Отца и Сына и Св. Духа"!
Карнаро повторил; зазвякали железные запоры и калитка чуть приотворилась; в потемках забелела ряса монаха.
- Запоздали мы!.. - сказал, поздоровавшись, Карнаро. - Хотим от дождя у вас укрыться!
- Пожалуйте!.. - ответил привратник. - Худая ночь заходит!
Низенький и длинный дом гостиницы находился у стены, у самых ворот, и был совершенно пуст. Фонарь над входом в него освещал небольшую веранду, опиравшуюся на четыре колонны; за ними чернела открытая дверь.
Путникам отвели комнату и Карнаро попросил брата-гостиника сообщить приору Дамиану о его приходе.
Начали помаргивать беззвучные, слабые молнии - казалось, будто где-то далеко великан то открывает, то закрывает глаза с огромными ресницами.
Дверь распахнулась и быстрой неровной походкой вошел бледный монах средних лет с истощенным и нервным лицом. Он дружески поздоровался с Карнаро и последний представил ему своих учеников.
- Кающиеся? - спросил Дамиан и, не дав Карнаро времени ответить, продолжал говорить. - Это хорошо!.. смердит земля от грехов наших! - Видели, как демоны взбирались к нам на стены?.. их целая рать залегла кругом монастыря среди камней!
- Нет, не видали!.. - отозвался философ.
- Они прячутся… в полночь бой будет!.. Хорошо, что вы успели прийти!.. Идемте в мою келью!
Все вышли из гостиницы.
Молнии вспыхивали уже ярче и длительней; при синем свете их с горы открывалась необозримая даль. Небо обдавалось фосфорическим огнем и такие же огоньки отражались в глазах приора.
Марк чувствовал озноб: ему стала чудиться близость зловещих сил; какие-то птицы, светя глазами, со стонами беззвучно метались над головами путников. Мартин шагал, сдвинув брови, готовый на все; на лице Адольфа была написана растерянность и самый неприкрашенный страх; на стенах ослепительно белыми изваяниями вырезывались фигуры сторожевых монахов с сиявшими высокими крестами в руках.
Дамиан впустил своих гостей в полукруглый и сводчатый обширный зал, освещенный множеством масляных стенных ламп; линия каменных скамей изгибалась вдоль стен. На середине одной из них была устроена Голгофа: на громадном черном кресте, поникнув мертвой головою, висел пригвожденный Спаситель, резаный из дерева и раскрашенный; крупные капли крови на лице его, казалось, еще стекали из под терний венца.
Перед ним прыгала и бесновалась обнаженная до пояса, окровавленная толпа людей; в руках у каждого было по пуку розог или по ременной плети, и кто с визгом, кто с пением псалмов с размаха яростно сек самого себя через плечо; удары наносились с бешеной быстротою; глаза у всех были остановившиеся, невидящие, страшные. Нет-нет и то один, то другой из самобичевавшихся прекращал стеганье и, оставляя за собой кровавые пятна, выбирался, шатаясь, из толпы и в изнеможении валился на лавку; стены за ними были измазаны как бы пурпуром. Некоторые, будто мешки, скатывались со скамей и лежали в беспамятстве, но это не привлекало ничьего внимания.
Эхо звучно повторяло и усиливало все звуки.
- Три тысячи ударов равны году покаяния… - проговорил Дамиан. - Очистившись, легче бороться с дьяволами!
Держась стены, он и следовавшие за ним путники обогнули зал и через низенькую дверь попали на четвероугольную крытую галерею, арки которой опирались на множество колонн самого разнообразного вида; некоторые имели каменные узлы посередине, другие свивались из змей и растений. Галерея окаймляла небольшое кладбище; при блеске зарниц отчетливо виднелись памятники и казалось, будто жильцы могил выглядывают из за камней и саркофагов и снова прячутся за них.
Многочисленные двери вели из галереи в кельи; все они были открыты настежь, каждый уголок ярко освещали лампы, восковые свечи и факелы.
С ударом полуночного колокола раздалось пение "Матер Деи" и из церкви показался, блистая огоньками длинных свечей, крестный ход; среди хоругвей несли на носилках раскрашенную статую Мадонны в белом платье; она казалась живою.
Другая часть монахов кучками разбилась по галереям внутреннего дворика и с пением молитв ожидала нападения. Голоса стали звучать надрывнее, все напряженно глядели во тьму, то и дело сменявшуюся синим полымем. И вдруг один из монахов побелел как мука и подался назад.
- Вот они, вот!!.. - завопил он, тыча свечой в черное пространство перед собой.
- Идут!.. Вижу рожи их!!. - неистово закричал другой и толпа разом обезумела. Замахали, избивая воздух, кресты, свечи, маленькие статуэтки Христа; стоявший впереди всех низенький монах с искаженным яростью лицом совал свечей в пустоту перед собой и визжал: - Глаза им выжигайте, глаза!!.
Толпа с исступленным ревом подалась вперед, затем почему-то шарахнулась назад и закипела свалка. Не разбирая ничего и никого, бойцы опрокидывались через памятники и катались между могилами; на них валились другие, все давили друг друга, били, душили, рвали за волосы.
- На помощь!!.. Одолевают!!.. - прохрипел надорванный голос из-под груды барахтавшихся тел и, словно по колдовству, на зов этот из залы, склонив хоругви как копья, выступила подмога - крестный ход.
Вся в блеске зарниц, сквозь дым и огонь факелов, в воздухе показалась Мадонна и устремилась в самую гущу свалки; белые рясы сомкнулись кругом нее и через несколько минуть радостное, победное "Те Деум" огласило окрестности; зазвонили колокола. С поля битвы, усеянного обломками крестов, свеч и статуэток, подымались поверженные бойцы; некоторые лежали в беспамятстве. Будто пласт снега, распростерлись победители перед Мадонной; неземная, прозрачная, вся сияя, она возносилась над миром.
Садик густо пах резедой и розами.
Сторожевые видели со стен, как бесчисленные демоны, принявшие в бою вид монахов, перекинулись черными птицами и с воем унеслись из монастыря.
Два запоздалых угольщика, спускавшиеся с гор позади монастырских стен, слышали вопли, видели двигавшийся свет и в страхе крестились и спешили подгонять своих осликов.
Дождя не выпало не единой капли.
На другое утро приор, чувствовавший себя больным, прислал к Карнаро исхудалого аскета-библиотекаря со жгучими, впалыми глазами и тот повел философа и его учеников в каморку при ризнице, где ютилась библиотека. Она была невелика, но не она привлекала внимание философа, груды греческих пергаментных рукописей, заполнявших все полки.
В ризнице у стены находился длинный стол и на нем работали двое молодых послушников: один мочил в глиняной миске с водой древние пергаментные рукописи, а второй окончательно счищал все написанное на них мелким песком, опять мыл и развешивал для просушки на веревочке; в оконце, затянутое паутиной и пылью, едва брезжил желтый свет.
Карнаро принялся перелистывать книги; глаза его разгорелись.
- И зачем тебе эта языческая дрянь нужна? - хрипло произнес библиотекарь, глядя на увлекшегося философа.
- Все, что не божественное, следует сжечь! Оттого дьявольская сила и делает нападения на монастырь, что проклятые книги здесь хранятся! Этой ночью демон здесь на окне сидел и хохотал - вот они его видели! - Он кивнул на молодых послушников.
- Уступите мне эти рукописи, святой отец? - сказал Карнаро. - Купить я не могу - таких денег нет у меня, а дайте на время - я их перепишу и верну вам?
- Да на это десять лет потребуется!.. - возразил библиотекарь. - А нам сейчас палимпсесты нужны; важнейшую книгу переписываем: рассуждение о том, где находился Бог и ангелы до сотворения мира. И на очереди другая - мог ли Бог сотворить вещи лучше, чем он это сделал? Вот это истинная польза для души!
- Я пока могу предложить вам пару палимпсестов. А к тому времени, когда у вас их израсходуют, я верну греческие рукописи!
Монах подумал.
- Хорошо!.. - согласился он. - По совести говоря, кабы не отец приор, я бы всю эту греческую нечисть на болото свез!.. Наплевать, что пергамент дорог: пусть горит все, что в дьявольских лапах было! Бери!!.. - решительно добавил он и подвинул к философу несколько стопок рукописей. - Только для тебя это делаю; смотри - через полгода все назад привези! Умный ты человек, а чудак!..
Осматривать в монастыре больше было нечего; Карнаро забрал свои драгоценности и, простившись с больным, пустился с учениками дальше.
Все они были заинтересованы непонятными рукописями и философ пояснил, что они вышли из-под стиля величайших людей древности - Эсхила, Софокла, Аристотеля и других и что их необходимо беречь и спасать, так как их везде усиленно очищают из-за бешеной цены на пергамент.
Неделя путешествия с Карнаро мелькнула для его учеников как один день.
Не терял зря времени и Ян и, поощряемый новыми друзьями, усердно работал в их мастерской. Лепка шла удачно - маленькие бюсты, выходившие из его рук, делались все ближе к оригиналам и что важнее - в них были схвачены те неуловимые черточки, которые дают жизнь и мысль куску мертвой глины.
Днем работа, вечером пирушки и песни в траттории, а порой и буйства - вот тот мир, который всецело охватил Яна.