И они в самом деле возвратились в Тюильри, а Нарбонн, поднявшийся на волне любви, был сметен ураганным ветром.
Это падение произошло в начале марта 1792 года.
Прошло всего три месяца со дня встречи королевы с Жильбером, когда к королю Людовику XVI был допущен невысокий человек, расторопный, бодрый, подвижный, с загоревшим в походах умным лицом и полными огня глазами; ему было пятьдесят шесть лет, хотя выглядел он лет на десять моложе.
На нем была офицерская форма.
Он не более минуты находился в гостиной, куда его ввели; вскоре дверь отворилась и вошел король.
Они впервые видели друг друга.
Король бросил на посетителя тусклый, тяжелый взгляд, не лишенный, впрочем, наблюдательности; невысокий человек, в глазах которого ясно читались недоверие и решимость, пристально взглянул на короля.
В гостиной не было никого, кто мог бы доложить о незнакомце; следовательно, это было сделано заранее.
- Вы господин Дюмурье? - спросил король.
Дюмурье поклонился.
- Как давно вы в Париже?
- С начала февраля, государь.
- Вас вызвал господин де Нарбонн?
- Да, он прислал мне назначение в Эльзасскую армию под начало маршала Люкнера, а также сообщил о том, что я буду командовать дивизией в Безансоне.
- Однако вы не уехали?
- Я принял назначение, государь; однако я счел своим долгом заметить господину де Нарбонну, что, поскольку приближается война (Людовик XVI заметно вздрогнул), угрожающая принять всеобщий характер, - продолжал Дюмурье, будто не замечая волнения короля, - я подумал, что неплохо было бы обратить внимание на Юг, где нас могли бы захватить врасплох; вот почему мне показалось, что необходимо как можно скорее составить план обороны и отправить на Юг главнокомандующего с армией.
- Да, и вы представили свой план господину де Нарбонну, переговорив предварительно с господином де Жансонне и некоторыми членами Жиронды?
- Господин де Жансонне - мой друг, государь, и я полагаю, что он, как и я, друг вашему величеству.
- Значит, я имею дело с жирондистом? - усмехнувшись, спросил король.
- Государь, вы имеете дело с патриотом, верным подданным короля.
Людовик XVI кусал толстые губы.
- Значит ли это, что вы отказались от временного исполнения обязанностей министра иностранных дел ради служения королю и отечеству?
- Государь, я прежде всего ответил, что предпочел бы портфелю министра, временного или постоянного, обещанное мне назначение командующим армией; я солдат, а не дипломат.
- А меня, сударь, заверяли, что вы, напротив, и солдат и дипломат.
- Мне оказали слишком много чести, государь.
- Я настаивал, основываясь на этом заверении.
- Да, государь; а я продолжал отказываться, хотя вовсе не хотел бы вызвать ваше неудовольствие.
- Почему же вы отказываетесь?
- Потому что положение серьезно, государь: господин де Нарбонн смещен, господин де Лессар скомпрометирован; всякий, кто считает, что он чего-то стоит, имеет право отказаться от места или попросить, чтобы его использовали в соответствии с его способностями. Итак, государь, либо я чего-то стою, либо нет; если я ничего не стою, оставьте меня в моей безвестности - кто знает, какая судьба ждет меня, если я стану известен? Если же я чего-нибудь стою, не делайте из меня министра на один день, не облекайте меня властью на миг, но дайте мне то, на что я могу опереться, чтобы и вы в свою очередь могли опереться на меня. Наши дела - простите, государь, как видите, я считаю дела вашего величества своими, - наши дела за границей настолько плохи, что монархи вряд ли захотят иметь дело с временным министром; это временное назначение - простите мне прямоту солдата (не было никого скрытнее Дюмурье; однако при определенных обстоятельствах ему хотелось выглядеть искренним), - это временное назначение будет оплошностью; оно вызовет неудовольствие Собрания, и в глазах его членов я лишусь популярности; скажу более: это временное назначение скомпрометировало бы и короля, так как могло бы показаться, что он дорожит своим прежним кабинетом министров и лишь ждет удобного случая, чтобы к нему вернуться.
- А что, если бы таково и было мое намерение? Вы полагаете, сударь, что это было бы невозможно?
- Я считаю, государь, что настало время раз и навсегда порвать с прошлым.
- Да, а мне записаться в Клуб якобинцев, не так ли? Так вы сказали Лапорту.
- Клянусь честью, если бы ваше величество так поступили, то привели бы в замешательство все партии, и якобинцев, быть может, больше, чем всех других.
- Отчего же вы мне не посоветуете прямо сейчас надеть красный колпак?
- Эх, государь, если бы это могло помочь… - произнес Дюмурье.
Король на минуту задержал недоверчивый взгляд на человеке, ответившем ему таким образом, а затем продолжал:
- Итак, сударь, вы хотите стать постоянным министром?
- Я ничего не хочу, государь, я готов исполнить любые приказания короля, но предпочел бы, чтобы король послал меня на границу, а не оставлял в Париже.
- А если я, напротив, прикажу вам остаться в Париже и занять кресло министра иностранных дел? Что вы на это скажете?
Дюмурье улыбнулся.
- Я бы сказал, государь, что вы вернулись к предубеждению против меня, которое вам внушили.
- Совершенно верно, полностью вернулся, господин Дюмурье… Итак, вы мой министр.
- Государь, я всегда к услугам вашего величества; однако…
- У вас есть какие-нибудь условия?
- Объяснения, государь.
- Говорите, я вас слушаю.
- В наше время пост министра не то, что было раньше; оставаясь верным слугой вашего величества, я, войдя в кабинет министров, окажусь и на службе у нации. Так не требуйте от меня с этой минуты речей, к которым вас приучили мои предшественники: я буду говорить так, как того требуют от меня свобода и конституция; исполняя обязанности вашего министра, я не смогу бывать при дворе; у меня не будет на это времени, и я нарушу королевский этикет ради служения моему королю; я буду работать только с вами или в совете и, предупреждаю вас заранее, государь, что эта работа будет борьбой.
- Борьбой? Почему же?
- О, это нетрудно объяснить, государь: почти весь ваш дипломатический корпус состоит из отъявленных контрреволюционеров; я буду настаивать на том, чтобы вы сменили его состав, буду препятствовать выбору дипломатов по вашему вкусу и предложу вашему величеству таких людей, чьи имена вам ничего не скажут; другие вам не понравятся.
- И в этом случае, сударь?.. - торопливо перебил Людовик XVI.
- В том случае, государь, когда отвращение вашего величества будет слишком велико и достаточно мотивировано, то, поскольку вы хозяин, я подчинюсь; но, если ваш выбор будет вам навязан вашим окружением и я буду ясно видеть, что он опорочит ваше имя, я буду почтительно просить ваше величество назначить мне преемника… Государь, подумайте, какие огромные опасности грозят вашему трону; его должно поддерживать общественное доверие, а оно, государь, зависит от вас!
- Позвольте мне вас прервать, сударь.
- Ваше величество…
Дюмурье поклонился.
- Я уже давно размышляю об этих опасностях.
Указав рукой на портрет Карла I, он вытер лоб платком и продолжал:
- Да если бы я и захотел об этом забыть, этот портрет заставил бы меня вспомнить!
- Государь…
- Погодите, я еще не все сказал, сударь. Я в таком же положении, мне грозят те же опасности; может быть, эшафот Уайтхолла будет возведен на Гревской площади.
- О государь, вы заглядываете слишком далеко!
- Я вглядываюсь в горизонт, сударь. В этом случае я взойду на эшафот так, как это сделал Карл Первый; возможно, не как рыцарь, но, по крайней мере, как христианин… Продолжайте, сударь.
Дюмурье молчал, пораженный этой твердостью, которой он не ожидал.
- Государь, - заговорил он наконец, - позвольте мне перевести разговор на другую тему.
- Как вам будет угодно, сударь, - согласился король, - однако я еще раз хочу подчеркнуть, что я не страшусь будущего, которым меня хотят запугать, а если и страшусь, то, во всяком случае, я к нему готов.
- Государь, следует ли мне по-прежнему считать себя вашим министром иностранных дел после того, что я имел честь вам сказать?
- Да, сударь.
- В таком случае я на первый же совет принесу четыре депеши; предупреждаю ваше величество, что они ни изложенными в них принципами, ни стилем не похожи на те, что подавали мои предшественники; они будут продиктованы обстоятельствами. Если первый опыт удовлетворит ваше величество, я буду продолжать; если же нет, государь, я всегда готов отправиться на границу, чтобы там служить Франции и моему королю; что бы ни говорили вашему величеству о моих дипломатических талантах, - прибавил Дюмурье, - мое настоящее призвание и дело моей жизни за последние тридцать шесть лет - война.
Он поклонился, намереваясь уйти.
- Подождите, - остановил его король, - мы договорились по одному пункту, но остается еще шесть других.
- Вы говорите о моих коллегах?
- Да; я не хочу, чтобы вы говорили; "Мне мешает такой-то или такой-то"; подберите, сударь, себе кабинет министров сами.
- Государь, это большая ответственность!
- Мне кажется, я иду навстречу вашим пожеланиям, поручая это дело вам.
- Государь, я никого в Париже не знаю за исключением некоего Лакоста, - заметил Дюмурье, - его я и рекомендую вашему величеству на пост морского министра.
- Лакост? - переспросил король. - Это простой комиссар-распорядитель?
- Да, государь, он заявил господину де Буану о своей отставке, чтобы не участвовать в несправедливости.